Вендиго - Блэквуд Элджернон Генри

Когда непривычные ощущения исчезают, человеческий ум всегда подыскивает им десятки разумных объяснений… Раскуривая на сон грядущий последнюю трубочку, Симпсон пытался посмеяться над собой. Да уж, дома, в Шотландии, ему будет что вспомнить! Он не сознавал, что смех его был верным признаком ужаса, все еще таящегося в темных закоулках души, что именно так не на шутку напуганный человек обычно пытается заверить себя, что он ничуть не напуган.

Дефаго, заслышав тихий смешок Симпсона, удивленно поднял глаза. Двое стояли рядышком у костра, затаптывая перед отходом ко сну последние тлеющие угли. Было десять вечера – для охотников час уже поздний.

– Что смешного? – спросил Дефаго своим обычным, но все же серьезным тоном.

– Да так… припомнил леса у себя на родине – маленькие, будто игрушечные, – с запинкой выдавил Симпсон: вопрос проводника заставил его вернуться к ненадолго забытой, но господствующей в сознании мысли. – Не то что… этот. – Он обвел рукой Чащу вокруг.

Оба притихли.

– Я поостерегся бы смеяться, – наконец произнес Дефаго, вглядываясь через плечо Симпсона в темноту. – Там, в глуши, есть такие места, куда никто никогда не заглядывал… И никому не ведомо, что в тех местах обитает.

– Слишком они… отдаленные? Глухие? – спросил Симпсон, услышав в речи Дефаго намек на нечто огромное и ужасное.

Дефаго, помрачнев лицом, кивнул. Ему тоже было не по себе. Юноша догадался, что в «глухомани» таких размеров могут быть заповедные уголки, куда нога человека за всю историю мира никогда не ступала и не ступит. Мысль была не из приятных. Громким веселым голосом он объявил, что пора на боковую. Проводник мешкал: возился с кострищем, зачем-то перекладывал камни и вообще делал то, в чем не было явной необходимости. Ему будто хотелось что-то сказать, но он не знал, с какой стороны к этому подступиться.

– Слышь, босс Симпсон, – вдруг начал он, когда в воздух поднялся последний залп искр, – ты случаем ничего не чуешь? Ничего… эдакого?

За невинным вопросом явно скрывалось что-то важное и страшное. По спине Симпсона пробежала дрожь.

– Да нет… Кроме костра ничем вроде не пахнет, – отозвался он, вновь принявшись затаптывать угли и невольно вздрогнув от собственного топота.

– Раньше тоже ничем не пахло? – допытывался проводник, сквозь тьму сверля Симпсона взглядом. – Не чуял ничего странного, необычного, ни на что не похожего?

– Да нет же, ничего! – в сердцах ответил Симпсон, начиная злиться.

Лицо Дефаго прояснилось.

– Вот и славно! – воскликнул он с видимым облегчением. – Очень рад слышать.

– А вы что учуяли? – резко спросил Симпсон и сразу пожалел о своем вопросе.

Канадец приблизился к нему в темноте и помотал головой.

– Да нет, ничего, – отозвался он без особой уверенности в голосе. – Наверное, песня виновата. Ее поют в лагерях дровосеков и прочих богом забытых местах, когда боятся, что где-то рядом совершает свой стремительный путь Вендиго…

– Силы небесные, что еще за Вендиго? – выпалил Симпсон, досадуя, что вновь не сумел предотвратить невольного содрогания нервов.

Он понимал, что почти подобрался к тайне Дефаго и причине его ужаса. Однако взыгравшее любопытство оказалось сильнее страха и доводов разума.

Дефаго резко повернулся к нему и вытаращил глаза, словно вот-вот закричит. Глаза его сияли, открытый рот перекосило, однако вместо вопля с губ сорвался лишь едва различимый шепот:

– Да так… Ерунда… Враки, какими всякие проходимцы любят друг дружку пугать, когда упьются… Живет, мол, там… – Дефаго мотнул головой на север. – Живет там огромный могучий зверь, быстрый, как молния, больше любой лесной твари, ну и не шибко приятный с виду… Вот и все!

– Местные суеверия… – начал было Симпсон, поспешно пятясь к палатке, чтобы стряхнуть с себя руку Дефаго. – Идемте, идемте, ради бога, и скорей зажигайте фонарь! Пора нам с вами укладываться, если завтра хотим подняться с первыми лучами…

Проводник шел следом за ним.

– Иду, иду, – доносился из темноты его голос. – Иду…

Через некоторое время он подошел с горящим фонарем и повесил его на гвоздь, вбитый в переднюю стойку палатки. Когда он это сделал, тени сотен деревьев мелькнули по матерчатым стенкам, а потом вся палатка содрогнулась, словно от порыва ураганного ветра: это Дефаго, торопясь нырнуть внутрь, споткнулся о растяжку.

Оба, не раздеваясь, легли на хитроумно сложенные постели из пихтовых ветвей. Внутри было тепло и уютно, однако со всех сторон палатку теснили мириады деревьев и мириады теней, норовящих проглотить их крошечное жилище, похожее на белую скорлупку в бескрайнем лесном океане.

Однако и в палатке между двумя одинокими фигурками охотников лежала тень – порождение не ночи, но Страха – того самого, до сих пор так и не изгнанного, что одолел Дефаго, когда тот затянул свою печальную песнь. Симпсон, глядя во тьму за откинутым пологом палатки и готовясь нырнуть в душистый омут сна, впервые в жизни познал удивительную, безбрежную, единственную в своем роде тишину первозданного леса, когда ее не нарушает ни единое дуновение ветра… и когда ночь обретает вес и тело, входя в человеческую душу и обволакивая ее черным покрывалом… Наконец он заснул.

По крайней мере, Симпсону казалось, что он спит. Плещущие за пологом палатки волны еще отбивали время своими стихающими толчками, когда он осознал, что лежит с открытыми глазами и что в тихий шелест волн коварно и едва заметно вплетается иной звук.

Задолго до того как Симпсон понял происхождение звука, тот разбудил в его мозгу участки, отвечающие за тревогу и жалость. Он вслушивался в темноту напряженно и поначалу тщетно, ибо в ушах его ревела и била во все барабаны кровь. Откуда несется этот звук, гадал Симпсон, с озера или из лесу?..

Вдруг он с замиранием и трепетом сердца осознал, что звук раздается совсем рядом, прямо за палаткой. Симпсон приподнялся на локтях, чтобы лучше слышать, и понял, что источник звука находится в паре футов от него. То был плач: Дефаго, лежавший на постели из пихтовых ветвей, рыдал в темноте так безутешно, словно у него разбивалось сердце, и пытался заглушить всхлипы, зажимая рот скомканным одеялом.

Первым чувством Симпсона, не успевшего еще осознать или обдумать происходящее, был прилив щемящей нежности. Сокровенные звуки человеческого плача в безлюдной глуши пробуждали жалость – так они были несуразны, так прискорбно неуместны и так напрасны! Что толку от слез в этом диком и жестоком краю? Симпсон вообразил дитя, безутешно рыдающее посреди Атлантического океана… А потом, конечно, он пришел в себя, вспомнил события минувшего вечера, и леденящий кровь ужас охватил все его существо.

– Дефаго, – прошептал он. – Что такое? – Он старался говорить как можно ласковей. – Вам больно?.. Грустно?..

Ответа не последовало, но звуки мгновенно утихли. Симпсон протянул руку и дотронулся до проводника. Тот не шелохнулся.

– Вы не спите? – Ему пришло в голову, что Дефаго мог плакать во сне. – Вам холодно?

Он заметил, что голые ноги проводника торчат из палатки, и закутал их своим одеялом. Проводник во сне сполз вниз, к выходу, и пихтовые ветви как будто сползли вместе с ним. Очевидно, он не стал поправлять постель, потому что боялся разбудить Симпсона.

Симпсон осторожно задал еще пару вопросов, но ответа так и не дождался. Дефаго не шевелился. Теперь с его стороны доносилось лишь тихое и мерное дыхание. Еще раз ласково положив руку ему на грудь, Симпсон почувствовал, как та вздымается и опадает.

– Если что не так – дайте знать, – прошептал он. – Или если вам нужна помощь. Сразу меня будите, если почувствуете… неладное.

Других слов Симпсон не нашел. Он снова лег, гадая, как все это понимать. Дефаго, понятное дело, плакал во сне. Ему явно что-то приснилось. Однако звуки его плача Симпсон запомнил на всю жизнь, такие они были жалобные и пронзительные, да еще это ужасное чувство, словно громадная Чаща внимательно, настороженно слушает…