Шеф с системой. Рецепт победы (СИ) - "Afael"

К исходу второго дня пути напряжение начало нарастать. Мы углублялись во вражеские земли. Леса по берегам становились гуще, темнее и более дикими. Скалистые утесы сменялись непроходимыми буреломами. Атмосфера из просто мрачной становилась откровенно враждебной. Я видел, как изменились воины. Они все так же молча гребли, но их спины были напряжены, а руки не отрывались далеко от рукоятей оружия, лежавших у ног. Каждый треск ветки на берегу, каждый крик незнакомой птицы заставлял их напряженно вглядываться в окрестности.

Все понимали, что с каждым ударом весла мы заходим все дальше в логово врага. Мы были одни на чужой, смертельно опасной реке. И теперь любой, даже самый незначительный просчет, мог стоить нам всем жизни.

К середине второго дня туман начал редеть, уступая место низкой, серой облачности. Ярослав еще на рассвете отправил двух разведчиков на быстрой долбленке вперед по течению — проверить путь и предупредить о возможных опасностях. Мы продолжали идти. Монотонный ритм гребли, казалось, будет длиться вечно, но эту гипнотическую рутину нарушил тихий оклик дозорного с носа нашей ладьи.

— Лодка. Спереди. Идет к нам.

Все напряглись. Гребцы замерли, весла застыли в воде. Ярослав вскочил на ноги, вглядываясь вперед. Из-за изгиба реки, скользя по воде бесшумно, как выдра, показалась маленькая лодка-долбленка. В ней сидели двое. Это были наши передовые разведчики.

Через несколько минут они поравнялись с нашей ладьей и их лица были напряжены. Что-то явно шло не так.

— Что там? — коротко спросил Ярослав.

Один из разведчиков, старший, ухватился за борт нашей ладьи.

— Плохо, княжич, — сказал он тихо, но его слова в наступившей тишине услышали все. — Впереди, в паре верст, река делает крутой изгиб. «Волчья пасть», как ее местные зовут. Узкий перекат, скалы с обеих сторон. Идеальное место для засады.

— И она там есть? — спросил Борислав.

— Не засада. Хуже, — ответил разведчик. — На высоком берегу, прямо над перекатом, стоит дозорный отряд. Дикие племена, те, что в союзе с Боровичами. Мы подползли близко. Их там не меньше трех десятков. Разбили лагерь, костры жгут. Судя по всему, давно уже там заставу организовали, чтобы реку контролировать.

В нашей лодке повисла тяжелая тишина. Все понимали, что пройти мимо них незамеченными по реке — невозможно. Они увидят нас за версту.

— Может, дождаться ночи и проскочить? — неуверенно предложил десятник Иван.

— У них костры. Они осветят всю реку, — покачал головой разведчик. — Мы будем для них как на ладони.

Ярослав сжал кулаки.

— А если атаковать? Быстро, с ходу?

— Мы их сметем, — согласился Борислав. — Но кто-то один, даже раненый, уйдет в лес. Для них он здесь дом родной. И через несколько часов вся округа будет знать, что в их землях — отряд Соколов. Тревога эхом докатится до их столицы раньше, чем мы пройдем половину пути. Наш главный козырь — внезапность — будет потерян.

Мы оказались в ловушке. Прорываться с боем — значит провалить всю миссию. Стоять здесь и ждать — значит терять драгоценное время, пока река не встала. Поворачивать назад — значит признать поражение. Наш «Соколиный Гамбит» был на грани срыва, едва начавшись.

Ярослав отдал приказ, и все пять наших лодок бесшумно сошлись вместе посреди реки, образуя плавучий остров. Он немедленно собрал на нашей головной ладье десятников. Атмосфера была предельно напряженной. От этого решения зависела судьба всей нашей миссии.

— Говорите, — коротко бросил Ярослав, обведя командиров тяжелым взглядом.

— А что тут говорить? — первым подал голос Иван, старый ветеран, чьи глаза горели боевым огнем. — Их тридцать, нас — сотня с лишним. Дождемся ночи. Подойдем тихо, высадимся. Перережем их, как свиней, пока они спят.

— «Перережем»? — возразил Борислав своим ровным, спокойным голосом. — Ты можешь поклясться, Иван, что ни один из них, даже раненый, не уйдет в лес? Что ни один не успеет крикнуть так, чтобы его услышал случайный охотник? Один крик, один дымный сигнал — и через сутки вся округа будет знать, что в их землях — отряд Соколов. Наша внезапность будет потеряна. Риск слишком велик.

— Так что же, сидеть и ждать⁈ — вспылил другой десятник, молодой и горячий, по имени Прохор. — Ждать, пока лед встанет? Или, может, повернем назад и скажем князю, что нас напугал один дозор⁈

— Умерь свой пыл, Прохор! — рявкнул на него Иван. — Никто назад не повернет!

— Тогда что⁈ — не унимался тот. — Может, пошлем десяток лучших разведчиков, пусть проползут мимо по берегу? Отвлекут их, вынудять сняться с места, а мы проскочим под шумок…

— Под шумок? — спокойно спросил Борислав. — Это какой шумок надо создать, чтобы мы проскочили? Проще уж сразу объявить, что мы пришли вас убивать.

Наступила тяжелая тишина. Они были в ловушке. В тактическом тупике, из которого не было хорошего выхода. Ярослав слушал их, и я видел, как желваки ходят на его скулах. Он, командир, должен был принять решение, но все решения вели к провалу.

Я не участвовал в их споре. Только смотрел не на их лица, а на то, что лежало на скамье между ними — грубый кусок бересты, на котором разведчики углем набросали схему местности. Их интересовал лагерь, расположение дозорных, подходы к берегу.

Вот только рядом с жирной, уверенной линией основного русла реки, от нее отходила и тут же снова в нее впадала другая, тонкая, едва заметная, прерывистая черточка.

— А это что? — спросил я, ткнув в нее пальцем.

Мой голос прозвучал в напряженной тишине так неожиданно, что все вздрогнули и посмотрели на меня, а затем на самодельную карту. Старший разведчик, который рисовал карту, посмотрел на меня с удивлением.

— Старая протока, знахарь, — ответил разведчик. — Мы туда сунулись, поглядели и назад. Она вся заросла камышом и тиной, там и на долбленке не везде пройдешь. Для нас — бесполезна.

Бесполезна… Эти слова эхом отозвались в моей голове. Бесполезна, если пытаться по ней проплыть.

И тут в моем сознании всплыла картинка из другой жизни. Из книги по истории, которую я читал еще мальчишкой. Длинные, хищные корабли с головами драконов на носу. Суровые бородатые викинги в них, а потом — другая картинка. Бородатые, казаки Ермака в тулупах, которые тащат свои неповоротливые струги через уральский хребет.

Они все делали одно и то же. Когда река становилась непроходимой, они не поворачивали назад, а вытаскивали свои тяжеленные корабли на берег и тащили их волоком. По земле, по бревнам, на своих плечах.

Я посмотрел на наши легкие, маневренные ладьи и на суровых, сильных воинов вокруг.

— Проплыть там нельзя, — согласился я с разведчиком, а затем посмотрел на Ярослава. — Но нам и не нужно плыть. Мы же можем пройти по этой протоке, а ладьи через мели и заросли перетащить? Да?

В лодке повисла оглушающая тишина.

Десятники и Борислав смотрели на меня, как на идиота, а потом, через несколько секунд, я увидел, как на их суровых лицах медленно появляется выражение изумления и легкой досады.

Первым не выдержал Борислав. Он с глухим стуком ударил себя ладонью по лбу.

— Ох, е мое… — прорычал он, глядя в небо.

— Волоком… — прохрипел старый Иван, как будто пробуя слово на вкус. — Протащить волоком… Мы думали, как проплыть, а не как пройти.

Борислав повернулся к Ярославу, и на его лице была смесь досады и искреннего, почти отцовского восхищения.

— Ну, княжич. Вот что значит молодая поросль. Мозги у вас не по-нашему работают. Мы — то дураки даже и не подумали, что ладьи протащить можно. Все думали как проплыть, а тут решение вот оно.

— И ведь таскают же ладьи частенько, — хохотнул Иван. — Вот же, оказия какая…

По лодке пронесся гул облегчения и сдержанного смеха. Напряжение спало.

Под покровом ночи мы свернули с основного русла в ту самую, едва заметную протоку. И наш поход тут же превратился из изнурительного в настоящий ад.

Протока оказалась сильно заросшей и вязкой словно топь. Грести здесь было невозможно. Пройти на груженых лодках можно даже и не мечтать.