Как приручить дракона 5 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Давайте уже начнем работать! — сторого блеснула стеклами очков Ингрида Клаусовна. — Присаживайтесь коллеги.

Коллеги присели, а я наоборот — встал, подошел к окну, потянул за цепочку управления, яркий солнечный свет упал на стол с номерками. Комиссия уже сидела, так что можно был оне переживать. Тогда, в прошлой жизни эта фишка меня никогда не подводила — не подведет и сейчас.

— Заходите, первая пятерка! — сказал я в полуприкрытую дверь.

Конечно, в первой пятерке оказались и Ляшков, и Демочкина, и Вадим, и близняшки… Не хватало Кузевича и Легенькой, но… У них теперь — своя дорога! Усевшись на место рядом с директором, я улыбнулся ребятам и сказал:

— Вон там, на белой скатерти — номерки. Выбирайте, не торопитесь, подходите ко мне, называйте номер билета — я дам вам карточку с вопросами.

Вадим, явно мандражируя, подошел к заветному столу, и вдруг лицо его прояснилось:

— Ага! — сказал он. — Нормально.

И взял бумажку из середины, и смело пошел ко мне. Его глаза смеялись, он понял, что я имел в виду под «ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО» и «максимально благоприятные условия».

— Билет номер один! — провозгласил парень торжественно.

Я невозмутимо кивнул, вручил ему карточку с двумя вопросами и практическим заданием, проштампованные черовики, ручку и предложил:

— Садись, готовься!

И каждый из первой пятерки точно так же улыбался, когда подходил к столу с номерками. Почему? Потому что номера билетов были напечатаны очень жирно, на довольно тонкой бумаге. И на ярком солнечном свету, на фоне белой скатерти, несмотря на то, что номерки, конечно, лежали цифрами вниз, вполне реально было взять именно тот билет, который хотелось. Никого я не предупреждал заранее, и стопроцентной гарантии, конечно, не было. И предъявить какая угодно проверка мне ничего не могла: ну тонкая бумага, ну бывает. Какая есть — на такой и печатаем! Хоть раз завезите в школу бумагу нормального качества, да вообще — любую, а потом предъявляйте.

Режим максимального благоприятствования — он такой. Тот, кто учил и ориентируется в списке билетов — тот молодец, может повысить балл еще больше. Кто занимался ерундой и полагался на авось — надеяться нечего. Все по-библейски: имеющему — прибавится, у неимеющего — отнимется. Я понятия не имею, отнесли бы такой прием к гуманной педагогике или нет, этично это или наоборот — чудовищно…

Так или иначе — уже через пятнадцать минут кое-кто готов был отвечать — и понеслось:

— Князь Владимир Святославич сжег Полоцк и насильно взял себе в жены Рогволода! То есть — Рогнеду!

— Новая социальная политика стала реализовываться после Манифеста государя Василия Иоанновича Грозного в тысяча девятьсот двухсот первом году… Нет? Значит — в тысяча девятьсот двести втором, точно.

— Цирковые приходские школы были основным элементом системы образования до школьной реформы…

— До введения в обиход латиницы в письме пользовались кириллицей и мефодьицей.

— Основным видом промышленности было винокурение и табакокурение! Ну и переработка местного сырья!

— Сеймики — это представительные местные оргии в Речи Посполитой.

— Курбский из ВКЛ посылал в Александрвоскую слободу телеграммы с оскорблениями Государя.

— Антарктиду открыли известные мореплаватели Пелинск Скраузен и Лазарь Лев! — я бы и подслушанных шепотом Беллинсгаузена и Лазарева ему простил, но каким боком Антарктида касалась культуры белорусских земель в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века он объяснить не мог.

Нет, если быть до конца откровенным — они меня радовали. Хорошо отвечали, просто сильно нервничали. И «А» и «Б» класс показали себя большими молодцами. Бэшки чуть хуже, но, например, та же Тан отлично ответила тему о становлении Великого княжества Литовского, Русского и Жемойтского в середине тринадцатого века, и просто блестяще — Восстание пустоцветов. Я рекомендовал ее на десятку — почему нет? Какая разница, что они ведут себя стремно, если выучили хорошо?

Так или иначе, после того, как последняя отметка была выставлена, а результаты — объявлены радостным детишкам, многие из которых подняли свои отметки на балл, я чувствовал себя как выжатый лимон.

— Вы ведь придете на выпускной, Георгий Серафимович? — спросила Ингрида Клаусовна. — Так и знайте, я не подпишу вам заявление об увольнении, если вы не придете на выпускной! Дети вас очень ждут!

— Йа-а-а? — вот тут меня пробило. — А может не надо?

— Надо, Гоша, — по-матерински похлопала меня по плечу кхазадка. — Надо. Хотя бы на официальной части. Они же готовились, сюрпризы там подготовили какие-то награждения…

Я не любил официальные мерпориятия до зубовного скрежета. Все эти запоздалые признания в любви учителям, извинения за излишнюю резкость перед учениками… Нормально надо стараться сразу делать, чтобы самому стыдно не было, а не охать и ахать у микрофона! Да и вообще — я ведь уходил из школы, еще размотает меня в плане вселенской грусти и чувства вины — что я делать буду? Сожру ведь сам себя!

— Во сколько там официальная часть? Это завтра вообще?

— Завтра, конечно! На главной площади вручение золотых медалей отличникам — в восемь часов вечера, потом — аттестаты уже по школам. Вы витаете в облаках, Пепеляев! Спуститесь уже на грешную землю!

— Витаю, — признал я. — Периодически. Ладно, насчет площади не обещаю, но в школу — зайду! Однако на сабантуй оставаться не буду, не люблю я сабантуи.

Выпускные всегда вызывали в моей душе бурю эмоций: все эти прекрасные девушки в платьях, аккуратные мальчишки в пиджаках и с восхищенными взглядами, улыбки, цветы, ленточки через плечо, некое предвкушение грандиозного будущего… Куда все это денется через пару месяцев? Кто-то поступит, кто-то — наденет военную форму, другие — выйдут на работу, и из взрослых и самых уважаемых в школе ребята — выпускников, они превратятся в желторотых птенцов: новобранцев, первокурсников, стажеров. Они снова ничего не будут знать, и снова придется биться как рыба об лед, чтобы разобраться, как это все, к бесам, работает? А ведь только-только ведь осознали, как устроена школьная жизнь — и нате, разбирайтесь заново…

Наверное, на выпускной действительно стоило пойти.

На торжественное мероприятие в городе я бы просто не успел. Но оно и без меня неплохо прошло, уверен: золотые медали вручали Зборовский, а он с такими делами справлялся хорошо. Уместно шутил, обаятельо улыбался, был своим парнем, совсем не таким как все предыдущие уездные предводители.

Так что я с утра и днем снова посетил Горынь: следил за тем, чтобы в лагере все было в порядке, всего хватало. Ещё бы! Через несколько дней должен открыться набор на первый созыв, судя по опросам в Сети — желающих было более чем достаточно. Но мы жили в земщине, и забронировать место онлайн тут все ещё казалось фантастикой — это ведь не опричные области с их бесконечной цифровизацией! Пока я не увижу очереди перед стойками регистрации, стопки свидетельств о рождении, заявлений от родителей и медицинских справок — все это вилами по воде писано и ничего не значит. Они ведь даже оплату не вносили — первый заезд был полностью благотворительным и полностью вышемирским. Проверяя кладовые и игровые, жилые контейнеры и веревочный парк, эко-тропу и спортивные площадки я гнал от себя дурные предчувствия, и списывал их на конец учебного года. В конце концов, «что-то кончается, что-то — начинается» если верить одному великому поляку, который написал историю не менее великого ведьмака.

Разгоняя «Урсу» по трассе под хриплый голос Тиля Бернес и тяжёлые гитарные риффы и скрипичные аккорды песни «Моё сердце пылает» я почти уговорил себя, что все на самом деле хорошо. Даже с Ясей поговорил — она заверяла, что обязательно приедет за два дня до начала заезда, и мы все ещё раз перепроверим вместе, и даже, может быть, поженимся втихаря у нас в соборе. С отцом Клаусом я по этому поводу разговаривал, и несмотря на некоторые не слишком серьезные препоны в виде принято тут официальной помолвки и не менее чем трехмесячного срока после нее, кхазад-священник был готов обвенчать нас в любой момент.