Как приручить дракона 5 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Так что, Серафимыч, идем фоткаться? — всунул голову в кабинет Вадим, а за ним — Ляшков.

— Не идем, а идёте, — решил я. — Вы все идете сюда, ко мне в кабинет.

— Это как? — удивились парни.

— Серафимыч хочет проводить урок, — трагическим шепотом проговорила Демочкина. — Представляете? Что мы скажем фотографу?

Десятый класс завалился в кабинет уже почти в полном составе и недоумевающе смотрел на меня. Вот так вот — вдруг любимый и замечательный учитель постепенно начинает превращаться в настоящего козла! Да? Нет!

— Зовите сюда вашего фотографа, — ухмыльнулся я. — Спорим — вы не придумали ни одной локации, ни одной позы, ни одного креатива? Вот, смотрите — офигенские карты, вот доска, мел, вот вам парты, вот учительский стол на который можно ноги закидывать… Давайте и урок проведем и пофоткаемся, а?

— О-о-о-о-о! — загомонил десятый «А». — А че? А давайте! А нормально же! Серафимыч, а можно типа мы вас к доске вызвали? А можно реально ноги закинуть? А можно вот портреты эти взять? А коллекцию минералов? Мы будем лизать калийную соль и гадать на глобусе!

— Возьмите глобус, ради всего святого, но оставьте в покое калийную соль! — взмолился я, но поздно — ребят было не остановить!

Фотограф — худой и стильный кучерявчик, в целом пребывал в шоке, но сильно радовался: все-таки сложно повторить эмоции, когда по-настоящему ищешь Суринам, Бутан и Белиз на карте, или пытаешься вычислить объект по координатам — заданным широте и долготе. Или когда узнаешь отметки за четверть, за год, и, соответственно — в аттестат. В общем — у «ашек» последний урок по географии прошел гораздо веселее, чем у «бэшек». Бывает и такое.

Когда я уже уходил из школы, закрывал класс меня настигли те самые девчонки, из 10 «Б» — пять подружек-неразлучниц, эти самые Рожсая, Бецкая, Невские и Тан. Едва с ног не сшибли, честное слово! Бес знает что такое: явно на нервах, явно какие-то задерганные, зашуганные… Глазами хлопают, мнутся, мямлят…

— Однако, говорит по толку! — я рубанул ладонью воздух, создавая тем самым между собой и ними необходимую дистанцию.

— Георгий Серафимович, мы очень-очень боимся экзамена! Вы можете позаниматься с нами индивидуально? Дополнительно? Ну, как репетитор! — засуетились они.

— Гос-с-споди, девочки! — тяжко вздохнул я. — Прекратите уже, ладно? Я на всю страну заявил: не достаю я инициации из воздуха. Я не знаю, как это работает, я это не контролирую! Если бы кто-то из вас инициировался и стал пустоцветом, а потом — великой волшебницей, я бы только порадовался, помог бы и поддержал, насколько это возможно. Но — не тяните вы из меня жилы, а? Неужели вы думаете, что будь моя воля — я бы не…

Я едва не сказал — «не инициировал бы всех и каждого», но одернул себя. Слишком по Рэдрик-Шухартовски, однако.

— Ну и всё, — сказала Олечка Тан. — Как хотите теперь.

Развернулась и пошла прочь по коридору. Она была красивой девочкой, эта незаконнорожденная дочь кого-то из Солтанов. Может быть — и самого пана Юзефа Солтана, богатейшего землевладельца Вышемирского уезда? И характер у нее имелся, солтановский, железный… Так или иначе — остальные пошли следом за ней. И что это за бабий бунт? Как его понимать? Что значит это «как хотите теперь?»

Честно говоря, я ретировался в мужской туалет, к самому дальнему окну, уселся на подоконник и прикрыл глаза, оперся затылком об оконную раму. Какой все-таки сегодня тяжелый день, а? Я когда на двадцать третий этаж взбирался и на Всероссийском педсовете так не выматывался. Накапливаемая усталость — вот как это называется. Конец учебного года всегда такой. Из последних сил, в общем.

Глава 22

Экзамен

День стоял невыносимо жаркий. Пыль кружилась в лучах солнечного света, бьющих сквозь щели в жалюзи. В кабинете было душно, парты стояли непривычно, на каждом столе «президиума», который ученики выставили для экзаменационной комиссии, бутылочки с питьевой водой и стаканы. Жирно и сладко пахло черемухой, которую кто-то заботливый пышными букетами выставил на всех свободных поверхностях.

— Цветы красивые, спасибо. Однако, выносим, — сказал я. — А окна и дверь — открываем, и десять минут сюда никто не заходит.

Мне еще мигреней и обмороков не хватало. И аллергий.

— А куда поставить? — растерянно посмотрел на меня Вадим.

— А к Джабраилову поставь, — усмехнулся я. — У него экзамен по математике уже прошел, так что ничего страшного. Пусть у него черемухой пахнет…

И пошел открывать окна, напевая себе под нос про «Белой черемухи гроздья душистые»…

— Акации! - поправил меня Гоша. — Там была акация.

Я осекся, потому что он точно был прав, распахнул все окна и пошел раскладывать номерки билетов и вопросники. Ребята заглядывали в дверь и нервничали. Некоторые теребили билетники, конспекты, пытались что-то повторять… Я вздохнул и вышел к ним:

— Так, мальчики и девочки, отставьте эти глупости. Повторю вам еще раз то же самое, что уже сказал на консультации: все будет нормально! Заходите, ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО смотрите на номерки, берете тот, что пришелся по душе — и идете готовиться. Не списываете, не подсказываете друг другу. Поверьте, все кто учился в университете ваши попытки списать видят насквозь, это будет выглядеть просто смешно и нелепо. Списывание — единственная причина по которой вы можете завалить экзамен. Мы с вам хорошо занимались целый год, с умственными девиантностями среди вас никого нет, все способные! Так что — просто пишете на бумажке все, что вспомните по вопросам билета, даже сумбур, потом перечитываете, поправляете и добавляете. И идите отвечать. Садитесь напротив меня и разговариваете со мной. На других членов комиссии можете даже не смотреть. Если я буду видеть что дела ваши плохи — задам пару наводящих вопросов, побеседуем, все наладится. Главное не накручивайте сами себя: ни у кого тут нет желания вас засадить, наоборот — при первом же шансе вам поставят отметку как можно выше. Понятно?

— Поня-а-а-атно… — прогудели десятиклассники.

Я знал, что кое-кто из них все-таки хотел списать. И очень зря! В школе оно точно не стоит того. Я и сам списывал в университете в свое время, и даже более того — делал шпоры для всего курса. Но там расчет был очень циничным: я мог сдать без шпор на восемь или девять, запросто. Мне нравилось учиться, я любил историю, многи читал. Но со шпорами — можно было сдать на десять. И получить повышенную стипендию! Поэтому, если повезет — я был не против подсмотреть пару-тройку дат и терминов во время копошения у стопки с картами или спора отвечающего с экзаменатором — в этом я не видел ничего предосудительного. Да и максимум что грозило в университете — это пересдача. Одна. Ни разу ничего не пересдавал, но что такое одна пересдача для студента, в конце концов?

А тут одна пересдача грозила выпускникам завалом всей вступительной компании и повторным экзаменом в августе. И на кой бес оно им надо? Тем более — максимально лояльные условия для моих десятиклашек были обеспечены. Я еще раз присмотрелся к номеркам: белые бумажки, на белой скатерти! Усмехнулся и сел на свое место в «президиуме» — комиссию ждать.

В первой половине дня сдавали «ашки», во второй- «бэшки». Нагрузочка лично для меня — некритичная, а вот другие члены комиссии вполне могли «посыпаться». Хотя Ингрида Клаусовна у нас стальная женщина, она что угодно выдержит! На нее вся надежда. С «бэшками» и с великолепной пятеркой незаконнорожденных аристократических выпускниц я без директрисы дела иметь не хотел.

Гутцайт, Надежина и какая-то тетенька из Народного Просвещения пришли за пять минут до начала экзамена — они весело о чем-то общались, обсуждали какую-то свою знакомую, которая в сорок пять лет вышла в третий раз замуж и уехал в Раджапур, в Сиам!

— Свежо у вас тут! — сказала тетенька из просвещения.

— А что, цветов никаких не подготовили дети? — поморщилась Надеждина. — М-да, раньше экзамен для нас был праздником, а теперь…