Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Ночка предстояла долгая…

Тени от обгорелых стен вытягивались по земле, искажались, превращались в подобия хищных когтей. Воздух густел, становился плотнее, давил на плечи невидимой тяжестью. Похолодало, и воздух вырывался изо рта облачком пара.

На западном посту, у полуразрушенной избы с провалившейся крышей, трое Стрельцов пытались поддерживать бодрость духа разговором. Сержант Климов, коренастый мужчина лет сорока с седеющей бородой, подбрасывал в костёр сухие ветки. Рядом с ним стояли рядовые Пётр Столяров и Иван Денисов — оба молодые, но уже повидавшие немало стычек с Бездушными.

— Слышал, Ванька, в прошлый Гон один дурак в Калязине решил ночью сбегать покурить, — Пётр усмехнулся, поправляя ремень винтовки на плече. — Только отошёл в кусты, а там его Трухляк поджидал. Заодно и облегчился!

— Врёшь ты всё, — фыркнул Денисов, но улыбнулся. — Хотя после сегодняшнего утра верится всякое.

— Помолчите лучше, — буркнул Климов, вглядываясь в сумерки. — Слышите?

Оба замолчали, прислушиваясь. Тишина. Даже ветер не шелестел в листве — абсолютная, давящая тишина, от которой звенело в ушах.

— Жуткое место, — пробормотал Столяров, поёживаясь. — Будто кладбище.

— Кладбище оно и есть, — кивнул сержант. — Всю деревню выпили. Двести человек, говорят. Ни одного не осталось.

Разговор затих. Солдаты смотрели в темнеющий лес, сжимая рукояти оружия. Костёр потрескивал, выбрасывая искры в сгущающуюся тьму.

— Эй, смотрите, — внезапно произнёс Денисов, вытягивая руку в сторону. — Кто-то идёт.

Трое силуэтов словно материализовались из сумрака в десяти шагах от поста — будто их не было секунду назад, а потом они просто появились. Женские фигуры в изорванных платьях, со спутанными волосами, испуганно шагали к костру.

Климов поднял винтовку, направив её на приближающихся:

— Стоять, мать вашу! Кто идёт?

Фигуры остановились в нескольких шагах от костра. Теперь можно было разглядеть лица — молодые девушки, лет по двадцать-двадцать пять. Одна блондинка с распущенными волосами, две тёмноволосые. Лица измазаны дорожной грязью и слезами, пальцы посинели, губы и ресницы дрожат от холода.

— Пожалуйста… помогите, — прошептала блондинка, протягивая руки. — Нас выбросили из грузового конвоя… Мы шли весь день… холодно… страшно…

Вторая девушка, с косой через плечо, всхлипнула:

— Думали, все уехали… Услышали голоса, пошли на свет костра…

Пётр Столяров сделал шаг вперёд, опуская винтовку:

— Господи, да они же замёрзли совсем. Надо…

— Стой, — резко оборвал его Климов, не опуская оружия. — Ванька, сбегай за офицером. Живо!

Денисов неуверенно посмотрел на девушек, потом на сержанта, но кивнул и побежал в сторону лагеря.

Третья девушка, самая молодая, заплакала громче:

— Мы так устали… можно хоть погреться у костра? Пожалуйста…

Они сделали ещё шаг к огню. Климов поднял свободную руку:

— Стоять! Ни шагу ближе, пока не придёт командир!

В его голосе прозвучала сталь. Сержант смотрел на девушек, прищурившись, и в груди нарастало глухое беспокойство. Что-то было не так. Что-то очень не так.

А потом девушки прыгнули, и крики разорвали ночную тишину.

Глава 17

Первый месяц в Кадетском корпусе превратился для Артёма в череду бесконечных испытаний. Каждый день начинался одинаково — резкий свисток дежурного инструктора в шесть утра, сонные проклятия товарищей по казарме, торопливое натягивание формы и выбегание на плац для построения. Опоздавшие получали наряд вне очереди, и после первой недели никто больше не рисковал задерживаться.

Утренняя пробежка стала настоящим кошмаром. Три круга вокруг территории корпуса за десять минут — норматив казался непосильным для истощённых улицей детей. Артём задыхался уже на втором круге, ноги становились ватными, в боку кололо так, что хотелось остановиться и рухнуть на землю. Но останавливаться нельзя было — если хотя бы один кадет не уложился в норматив, весь взвод наказывали дополнительным кругом.

Гришка Кадетский, с которым Тёма дрался неделю назад, оказался одним из самых выносливых в их казарме. После стычки и совместного наказания между ними установилось странное перемирие, переросшее в нечто похожее на товарищество. Когда Артём на третьем круге совсем выдохся и начал отставать, именно Гришка притормозил рядом, схватил его за локоть и потащил за собой:

— Давай, умник, едрить тебя в дышло! Ещё двести метров! Не вздумай остановиться, а то всем влетит!

Тёмка сжал зубы и побежал дальше, цепляясь за поддержку старшего товарища. Они пересекли финишную линию вместе, за две секунды до истечения времени. Мальчик согнулся пополам, хватая ртом воздух, но в груди теплилось странное чувство — он не подвёл взвод.

На следующий день ситуация повторилась с Колькой, восьмилетним худым мальчуганом, который начал отставать на втором круге. Гришка снова притормозил, но на этот раз к нему присоединился Артём — они взяли малыша под руки и буквально дотащили до финиша. Инструктор Фильченко промолчал, но в его глазах мелькнуло одобрение.

Руководство корпуса прекрасно понимало психологию беспризорников и бездомных. Директор Чаадаев и старшие инструкторы с первого дня начали постепенно выстраивать систему, исключающую неуставные отношения и попытки завести тюремные порядки, и вскоре их результаты принесли свои плоды.

Во-первых, они дали новобранцам противника в лице себя — жёсткие, требовательные, безжалостные к слабости офицеры стали той силой, против которой объединились все мальчишки. Ничто так не сплачивает, как общий враг. Во-вторых, когда дети немного отъелись и окрепли после первых двух недель, нагрузки резко увеличили — тренировки стали длиннее, нормативы жёстче, требования выше.

Энергии на конфликты, выяснение отношений и тюремные игры в «кто тут главный» просто не оставалось. Те, у кого всё-таки находились силы на драки и разборки, получали в наказание дополнительные тренировки — и очень быстро переставали чувствовать себя героями.

Так постепенно налаживалась взаимопомощь. Кто-то был силён в беге, но слаб в подтягиваниях — его страховали на турнике, не давая сорваться. Кто-то плохо понимал грамоту — ему объясняли после занятий. Система круговой поруки работала жёстко: если один проваливал задание, страдали все. Это заставляло тянуть друг друга, помогать слабым, прикрывать оплошности товарищей.

Однажды во время утренней проверки казармы инструктор Цаплин обнаружил испачканные сапоги у одного из кадетов — парнишки по имени Степан, который накануне упал в грязь по дороге с плаца. Касьян Петрович поднял обувку, демонстрируя засохшую грязь:

— Чьи?

Степан побледнел, потому что знал, какое наказание ему грозило — три дополнительных круга. Мальчишка сглотнул — он еле-еле укладывался в норматив на обычных трёх кругах. Дополнительные три его просто убьют.

В этот момент Гришка шагнул вперёд:

— Это мои сапоги, господин инструктор. Не успел почистить.

Цаплин медленно перевёл взгляд на старшака. Секунду изучал его лицо, затем посмотрел на побелевшего Степана. Инструктор явно понимал, что происходит, но промолчал:

— Твои?

— Так точно, господин инструктор.

— Значит, ты получаешь три дополнительных круга.

— Слушаюсь, господин инструктор.

После ухода Цаплина Степан виновато посмотрел на Гришку:

— Спасибо… я сам бы…

— Заткнись, хлюпик, — оборвал старшак, но в его голосе не было злости. — Ты бы уже на втором кони двинул, а мне не впервой, — он усмехнулся. — К тому же, ты мне вчера с задачкой помог. Значит, квиты.

— Квиты, — эхом откликнулся Степан, и в его глазах блеснула благодарность.

Артём наблюдал за этим и понимал: корпус меняет их. Медленно, незаметно превращает стаю уличных волчат в нечто большее — в команду, в братство.

Учёба давалась Тёме легко. Слишком легко. На уроках грамоты он читал тексты быстрее остальных, на арифметике решал задачи в уме, пока другие мучились с грифельными досками. Отец Лаврентий, бывший семинарист с добрыми глазами и вечно испачканной чернилами одеждой, быстро заметил способности мальчика.