Лекарь Империи 6 (СИ) - Лиманский Александр

— Знаешь, у меня в последнее время такое ощущение, что я начинаю терять контроль над ординаторами, — продолжил он, медленно потирая виски, пытаясь унять головную боль. — Эти наши хомяки вдруг стали такими уверенными, самостоятельными. С одной стороны, я рад — они подтянули знания, набрались опыта на практике. Но с другой…

Вот она. Истинная причина этого разговора.

Его беспокоит не мой сегодняшний риск, а моя тень, которая незаметно для меня самого накрыла все отделение.

«Хомяки» перестали видеть в нем единственного гуру, альфу, чье слово — закон. Они увидели альтернативу.

Поняли, что можно действовать не по протоколу, не по уставу, и добиваться результата. Я, сам того не желая, запустил в его отлаженной системе вирус вольнодумства. И теперь он не знает, что с этим делать — лечить или ампутировать.

Он помолчал, подбирая слова. Ему явно было тяжело это говорить.

— С другой стороны, нужно соблюдать субординацию. Я все-таки выше тебя по рангу и опыту — пятнадцать лет в хирургии, сотни сложнейших операций. А иногда… — он запнулся, но все же заставил себя продолжить, — иногда мне самому кажется, что все наоборот. Что это ты — начальник, а я — ординатор. А уж окружающим и подавно так кажется.

Признание, которого я не ждал. И которое все меняло. Он не злился на меня. Он… был растерян. Вся его картина мира, построенная на рангах, выслуге лет и незыблемом авторитете Мастера-целителя, пошла трещинами.

Он смотрел на меня и не понимал, в какую ячейку своей системы меня вписать. Я для него был аномалией. «Багом» в программе, который почему-то работает эффективнее самой программы.

И это пугало его гораздо больше, чем любые нарушения устава Гильдии или гнев Журавлева.

В этот момент я не почувствовал триумфа. Только внезапную, тяжелую ответственность. Он ведь, по сути, спрашивал: «Что нам теперь со всем этим делать?».

И я понял, что от моего следующего ответа зависит все. Станем ли мы непримиримыми врагами, борющимися за власть в этом маленьком мирке, или сможем стать настоящими партнерами.

— Игорь Степанович, — я наклонился вперед, стараясь выглядеть максимально искренним и глядя ему прямо в глаза. — Я ни в коем случае не покушаюсь на ваш авторитет. Вы — мой начальник, наставник, учитель.

Слова как лекарство. Главное правильная дозировка.

«Начальник» — для его статуса. «Наставник» — для его эго. «Учитель» — для его души.

Три точных укола прямо в центр его профессиональной неуверенности.

— Да, у меня есть определенные способности в диагностике и хирургии, — продолжил я, намеренно принижая свои заслуги. — Но вы блестящий хирург. Точнее и ровнее ваших разрезов редко можно встретить. Уж поверьте.

Шаповалов действительно хороший хирург. Не гений, но скала. Его руки не дрожат, его решения взвешены. Он — тот самый надежный рабочий, на котором держится вся система. И он должен был услышать, что его главный навык по-прежнему ценят.

— Ой, как ты его по шерстке гладишь! Прямо котик, а не начальник! Мур-мур! — фыркнул у меня в голове Фырк.

Терапия сработала мгновенно. Плечи Шаповалова, до этого напряженные, заметно опустились. Он перестал буравить меня взглядом, и в его глазах появилось что-то похожее на облегчение.

— Я знаю и вижу, что ты не карьерист, — кивнул он, и это было признание в ответ на признание. Он снимал броню. — Мне и самому хочется тебе помогать. Вижу, как ты горишь работой, какие диагнозы ставишь. Тот же Бельский — я бы в жизни не подумал об Аддисоне. Поэтому я и закрываю глаза на мелкие нарушения протокола. Но… — он снова вздохнул, — немного авторитета мне добавить надо. Хотя бы для видимости.

Он не требует от меня подчинения, не пытается меня сломать. Просто просит вернуть ему лицо. И я не могу его в этом винить. Он ведь и правда руководитель в этом отделении.

— Понимаю и полностью поддерживаю, — твердо кивнул я.

Это будет выгодно обоим.

Он остается формальным лидером, а я продолжу работать с карт-бланшем и свободой действий. Конфликт был исчерпан, не успев начаться. Мы только что подписали негласный договор о разделе сфер влияния.

Сломавшийся Шаповалов был починен.

— Кстати, о Бельском, — Шаповалов достал из ящика стола папку с историей болезни, положив ее перед собой, как судья — свод законов. — Расскажи подробнее. Как ты поставил этот диагноз? И насколько сильно помог Фролову?

Щекотливый вопрос.

Скажу, что Фролов молодец, Шаповалов, который прекрасно знал Максима, просто не поверит. Нужна была золотая середина. Правда, поданная под правильным соусом.

— Фролов отлично собрал анамнез и провел первичный осмотр, — начал я дипломатично, взвешивая каждое слово. — Он нашел все ключевые симптомы. Но одну деталь — высокий калий при низком натрии интерпретировал неверно. Списал на обезвоживание после рвоты.

Нужно было подчеркнуть сильные стороны Суслика. Он действительно дотошный и внимательный. Он нашел все нужные ингредиенты, просто не знал рецепта. Моя задача была не найти, а правильно их смешать.

— Я просто обратил внимание на это биохимическое несоответствие, — продолжил я. — Плюс гиперпигментация кожи, которую он тоже заметил, плюс тяга к соленому из анамнеза. Сложил пазл.

— То есть фактически диагноз поставил ты? — с легкой ухмылкой уточнил Шаповалов, загоняя меня в угол.

Я сделал небольшую паузу.

— Скажем так… я сделал решающий вывод.

Шаповалов посмотрел на меня, потом на папку, потом снова на меня. Он откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул, словно сбросил с плеч невидимый груз.

— Ну и хорошо! Не хватало мне второго гения в отделении, — пробормотал он с такой иронией, что я не сразу понял, о ком он. — С одним-то не знаю, что делать, а тут два будет.

Я-то думал, он считает его просто исполнительным «сусликом». А он, оказывается, наблюдает за ним гораздо внимательнее. Ищет таланты, значит. Это похвально. И, похоже, мой пример заставил его по-новому взглянуть на своих старых ординаторов.

— Максим очень перспективный врач, — искренне согласился я. — Ему просто нужно больше опыта и уверенности в себе.

— Опыта наберется. А уверенности ему ты сегодня добавил с лихвой, — усмехнулся Шаповалов. — Видел бы ты его с утра в ординаторской! Рассказывает всем про своих пациентов! Глаза горят, руками размахивает, чуть ли не проповеди читает!

Это было хорошо. Именно то, что ему нужно. Один такой случай стоит года рутинной работы. Он больше не будет бояться сложных пациентов. Он будет их искать.

— Суслик-проповедник! — хихикнул в моей голове Фырк. — И сказал великий Разумовский — да будет кортизол! И стал кортизол! И увидел он, что это хорошо!

— Фы-ырк! — строго сказал я ему в мыслях.

— Ладно молчу, — захихикал Фырк.

— Кстати! — Шаповалов хлопнул себя по лбу так, словно только что вспомнил о чем-то жизненно важном. — Чуть не забыл. Ты там что-то говорил про отделение? Что за история?

Нужно было подать это не как мой личный триумф, а как общую возможность для всей больницы. Меньше «я», больше «мы».

— Барон фон Штальберг и граф Каменский хотят профинансировать создание современного диагностического центра на базе нашей больницы, — объяснил я спокойно и по-деловому, будто речь шла о покупке нового стерилизатора, а не о проекте, способном перевернуть всю региональную медицину. — Новейшее оборудование, отдельный штат, полная финансовая автономия. Специализация — редкие и неясные случаи со всей области.

— И ты будешь руководить? — вскинул он брови. В его голосе не было зависти, только деловое любопытство.

— Если все получится — да, — сдержанно ответил я.

Шаповалов присвистнул. Тихо, но очень выразительно.

Хороший знак. Он оценивал масштаб. Видел потенциал, а не угрозу своей власти. Значит, он мыслил как руководитель. Не как мелкий царек, боящийся за свой трон.

— Масштабно, — протянул он. — А Кобрук в курсе?

— Пока нет. Мне как раз нужна встреча с ней. Без одобрения главврача ничего не выйдет.