Шеф с системой. Империя вкусов (СИ) - "Afael"

— Теперь у каждого будет своё одеяло и подушка, — сказал я, глядя на радостную суету. — Зима нынче лютая, без этого не выжить.

Варя подошла ко мне, улыбнулась тепло:

— Спасибо тебе, Александр. Правда. Дети… они никогда такого не имели.

— Это только начало, — ответил я тихо.

Дети продолжали радоваться, делить одеяла и подушки между собой, спорить кто какое возьмёт и тут Тимка, который стоял чуть в стороне, подошёл ко мне и Варе. Лицо у него было задумчивое, даже немного встревоженное.

— Александр, — сказал он тихо. — Хотел сказать… Сегодня странный какой-то мужик за нами ходил. Когда мы у казарм торговали.

Я насторожился:

— Какой мужик?

— Ну, обычный вроде. В тёмном плаще. Стоял в стороне, смотрел на нас. Ничего не покупал, просто смотрел. Я сначала не обратил внимания, но потом заметил — он долго стоит, не уходит. Я обернулся через несколько минут, а его уже нет.

Варя нахмурилась, посмотрела на меня:

— У меня тоже такое ощущение было. В Ремесленном квартале. Кто-то смотрел, но я не поняла кто.

Холодок пополз по спине. Я вспомнил предупреждение Угрюмого. «Мои люди видели странных типов. Не из местных банд. Слишком чистые, слишком тихие. Они ходят, наблюдают, спрашивают.»

Значит начинается.

— Если ещё кого-то такого заметите, — сказал я спокойно, чтобы не пугать детей, — сразу говорите мне или бойцам Угрюмого. Понятно?

Тимка кивнул серьёзно:

— Понятно.

Варя смотрела на меня. В её глазах я прочитал тревогу.

Радость от одеял и подушек, от успешного дня, от рекордной выручки — всё это немного потускнело. Слежка за нами началась со всей серьезностью.

Поздняя ночь. Тихий роскошный кабинет в особняке на Дворянской улице.

Свечи горели в серебряных подсвечниках, отбрасывая мягкий свет на дорогую мебель, книжные шкафы из резного дерева, персидский ковёр на полу.

За массивным письменным столом сидел Еремей Захарович Белозёров. Перед ним на столе лежали записи. Напротив стоял человек в тёмном плаще — один из тех, кто наблюдал днём. Неприметный, с обычным лицом.

— Докладывай, — сказал Белозёров ровным голосом.

Человек в плаще кивнул, начал говорить спокойно, без эмоций:

— Объект под именем «Александр» создал эффективную торговую сеть за очень короткий срок. Расширяется агрессивно, захватывая ключевые торговые точки города довольно быстро.

— Объёмы?

— Сегодня реализовано четыреста единиц товара за один день. Три торговые группы по пять человек в каждой. Покрывают Ремесленный квартал, Торговую площадь, район казарм. Пользуется силовой поддержкой Угрюмого — по одному бойцу на группу.

Белозёров слушал молча, пальцы постукивали по столу.

— Что опаснее, — продолжал агент, — объект пользуется высокой лояльностью населения. Товар качественный, цены справедливые. Люди возвращаются, рекомендуют другим. Формируется устойчивый спрос.

— Слабые места?

— Поставщики. Это его уязвимость, но он это понимает и укрепляет связи. Он недавно перешёл на постоянных — мельник из деревни Берёзки, мясник Игнат, огородница Матрёна. Рентабельность аномально высокая — примерно шестьдесят процентов чистой прибыли.

Белозёров медленно кивнул.

— Текущая выручка?

— По нашим оценкам, около двадцати серебряных в день чистыми. Это более ста серебряных в неделю. Часть из них уходит Угрюмому.

Еремей Захарович откинулся на спинку кресла, сложил пальцы домиком. Молчал долго, обдумывая информацию.

Такие как этот разбалтывают цены и подрывают систему. Он понял это ещё после случая на Речном — и с тех пор не прощал таких умников.

Агент стоял неподвижно, ждал.

Наконец Белозёров заговорил — голос тихий, но в нём слышалась сталь:

— Эта экспансия слишком агрессивна. Если промедлим ещё месяц, будет поздно. Экономическая база Угрюмого укрепится настолько, что его будет невозможно сдвинуть.

Он замолчал ненадолго.

— Его нужно придушить. В зародыше. Начинайте работать.

Глава 20

Несколько дней спустя.

Я стоял у окна на первом этаже, смотрел на улицу, где разворачивалась привычная теперь картина — дети готовились к дневной торговле. Пятнадцать человек, разбитые на три группы по пять, проверяли свои корзины с пирожками, укутывали их тёплыми тряпицами, чтобы не остыли на морозе. Варя командовала, как опытный сержант:

— Тимка, твоя группа идёт к казармам! Матвей, ты на Торговую площадь! Петька, Ремесленный квартал, как вчера!

Дети кивали, подхватывали корзины. Рядом с каждой группой стоял по бойцу Угрюмого. Дети не выходили на торг без прикрытия.

Последние дни были… хорошими. Нет, не просто хорошими — отличными. Триумфальными.

Четыреста пирожков в день расходились за пару часов. Иногда приходилось делать дополнительную партию к вечеру — спрос был безумный. Люди выстраивались в очереди, ждали, когда дети принесут свежую партию. Постоянные покупатели знали график: утром у казарм, в полдень на Торговой площади, к вечеру в Ремесленном квартале.

Деньги текли рекой. Матвей каждый вечер высыпал на стол горы медяков и серебра, считал, записывал — и цифры росли. Пятнадцать серебряных чистой прибыли в день. Сто пять в неделю. Больше, чем иные ремесленники зарабатывали за месяц.

Игнат каждое утро приносил свежее мясо — розовое, без жил, идеальное. Матрёна поставляла овощи. Всё работало как часы.

Дети были счастливы. Сытые, в тепле, с новыми одеялами и подушками, в чистой одежде. Маша перестала вздрагивать от каждого громкого звука. Петька начал улыбаться. Семка поправился, щёки округлились.

Варя… Варя расцвела. Я видел это по тому, как она двигалась — увереннее, спокойнее. По тому, как смотрела на детей — с гордостью, а не со страхом. Она всё ещё держала дистанцию со мной, была настороже, но стена между нами стала тоньше.

Я смотрел на эту картину за окном — на детей с корзинами, на бойцов Угрюмого, на снег, искрящийся на солнце — и чувствовал удовлетворение.

Мы построили это из ничего. За месяц.

— Все готовы! — крикнула Варя снизу. — Выходим!

Дети гурьбой двинулись по улице, разделяясь на группы. Их голоса, смех, топот ног постепенно затихли вдали.

Я вернулся на кухню, где Маша с Гришей остались готовить обед. Сел за стол, достал листы бумаги — продолжал прорабатывать план по открытию харчевни. Считал расходы, прикидывал сроки.

Всё шло хорошо.

Прошло часа три, может чуть больше.

Я сидел за столом на кухне, склонившись над своими бумагами, писал, чертил планы будущей харчевни, прикидывал расходы на аренду помещения. Маша с Гришей тихо возились у печи. Мы вместе готовили обед — суп варился в большом котле, пахло капустой и морковью. Тишина была спокойная, рабочая, уютная даже.

И вдруг я услышал знакомый топот ног по мощёной улице. Группа возвращалась, но слишком рано. Гораздо раньше обычного — они должны были вернуться только после обеда, когда весь товар распродадут.

Я поднял голову от бумаг, прислушался. Топот приближался.

Дверь распахнулась с грохотом — влетел Тимка во главе своей группы. Все запыхавшиеся, раскрасневшиеся от мороза и быстрого бега. Лица растерянные, испуганные, какие-то потерянные и корзины в их руках были почти полные.

Я медленно поднялся из-за стола, отложил угольный карандаш:

— Что случилось? Почему вы так рано вернулись?

Тимка тяжело опустил свою корзину на пол — она стукнула с глухим звуком, пирожки внутри даже не сдвинулись, так их было много. Провёл рукой по лицу. Он был весь красный — от мороза, от быстрого бега, но ещё и от чего-то другого. От растерянности? От обиды? От непонимания?

— Они не брали, Александр, — сказал он тихо, глядя в пол. — Совсем почти не брали. Мы простояли больше двух часов, а продали… — он запнулся, посмотрел в свою корзину, — может штук десять. Не больше.

Я подошёл ближе, присел на корточки перед ним, чтобы видеть его лицо: