Шеф с системой. Империя вкусов (СИ) - "Afael"

Я встал на нашем обычном месте — в узком проходе между двумя большими кузницами. Ещё вчера здесь выстраивалась очередь из десяти-пятнадцати человек — кузнецы, подмастерья, грузчики. Люди ждали, переговаривались, шутили, торопили нас побыстрее доставать пирожки.

Сейчас здесь было пусто.

Я поставил корзину на наш привычный деревянный ящик, который давно уже стоял тут и служил импровизированным прилавком. Откинул тёплую тряпицу — пар пошёл от ещё горячих пирожков, запах мяса и свежего теста поплыл в морозный воздух.

Набрал побольше воздуха в грудь и крикнул громко, на весь квартал, как учил детей:

— Горячие пирожки! Свежие, только из печи! С мясом, с капустой, с морковью! Всего два медяка! Горячие, вкусные!

Голос прозвучал звонко, отразился от каменных стен кузниц.

Люди шли мимо по своим делам — торговцы с тележками, женщины с корзинами, ремесленники. Многие оглядывались на мой крик, видели меня, видели корзину с дымящимися пирожками — и резко ускоряли шаг, отворачивались, спешили дальше. Кто-то даже демонстративно отворачивал голову, делая вид что вообще меня не заметил.

Никто не подходил.

Я стоял, держа руки на краях корзины, и чувствовал как что-то сжимается в груди.

И тут из соседней кузницы вышел Василий — здоровенный рыжебородый кузнец лет сорока, с руками толщиной в мою ногу. Ещё три дня назад он покупал у меня по пять пирожков за раз, ел их прямо на улице, жуя и причмокивая от удовольствия, и кричал на весь квартал: «Эй, парни, идите сюда! У этого повара пирожки — пальчики оближешь!» Благодаря ему у нас тут всегда была очередь.

Сейчас он вышел, вытирая руки о кожаный передник, увидел меня — и отвёл глаза. Пошёл мимо, не здороваясь, глядя куда-то в сторону.

— Василий! — окликнул я громко.

Он замедлил шаг, остановился неохотно, но не обернулся сразу. Постоял так секунды три, потом всё же повернул голову:

— Чего? — голос сухой, неприветливый.

Я сделал шаг к нему, попытался улыбнуться:

— Не хочешь пирожков? Вот, свежие, только что принёс. Твои любимые, с мясом и луком. Помнишь, ты говорил что у меня лучшие пирожки в городе?

Он покосился на корзину, потом перевёл взгляд на меня. Лицо закрытое, неприветливое, совсем не такое как раньше. Никакой улыбки, никакого тепла. Как будто я ему чужой.

— Нет, — буркнул он коротко. — Не хочу.

— Василий, да что случилось-то? — я шагнул ближе, недоумевая. — Вчера же всё было нормально. Ты сам говорил…

— Слышал я, что про твои пирожки говорят, — перебил он резко, всё ещё не глядя мне в глаза. — По всему кварталу уже слухи ходят. Извини, но лучше я у других куплю.

— Какие слухи? — я почувствовал как напрягается спина. — Что именно говорят?

Он помялся, переминаясь с ноги на ногу, явно не желая продолжать разговор:

— Да разное… Что мясо у тебя несвежее. Что с мукой что-то не то. Я не знаю, правда это или нет, но… — он наконец посмотрел на меня, быстро, и тут же отвёл взгляд, — лучше перестраховаться. У меня семья, дети. Не хочу чтобы они отравились. Извини.

Развернулся и быстро зашагал прочь, почти убегая от меня.

Я стоял, смотрел ему вслед, чувствуя как холодеет внутри.

Семья. Дети. Не хочет рисковать.

Мимо прошла пожилая женщина в потёртом тёплом платке, за руку вела внучку лет шести — девочку в тёплом тулупчике. Девочка вертела головой по сторонам, разглядывала всё вокруг с детским любопытством.

— Бабушка, смотри! — она вдруг дёрнула старуху за рукав, показывая на мою корзину. — Пирожки! Горячие! Купи мне, пожалуйста! Я есть хочу!

Старуха резко, почти грубо дёрнула внучку за руку, оттаскивая её от меня:

— Не подходи туда! — голос громкий, резкий, испуганный даже. — Не видишь разве — у этого торговца отрава! Говорят по всему городу, что люди травятся его пирожками! Сын кузнеца Петра вчера объелся, так три дня пластом лежал, живот скрутило так что аж стонал!

— Но бабушка… — начала было девочка.

— Молчать! — старуха потащила её дальше, почти волоком. — Ещё заболеешь по моей глупости! И не смотри туда!

Они прошли мимо быстрым шагом. Девочка обернулась через плечо, посмотрела на меня и на пирожки с грустью и недоумением — явно не понимая почему нельзя.

Я сжал кулаки. Всё ложь, грязная ложь.

Ещё несколько человек прошли мимо — двое подмастерьев в кожаных передниках, торговец с тележкой, женщина средних лет с корзиной. И я слышал обрывки их разговоров, которые они даже не старались скрывать:

«…видишь, это тот самый торговец, про которого говорят…»

«…да, слышал, тухлятина у него, говорят, мясо уже с душком…»

«…мука у него с жучком, соседка Матрёна предупреждала, сама видела…»

«…не бери ни в коем случае, отравишься, потом лечиться замучаешься…»

Шёпот. Ядовитый, липкий, противный шёпот, который обволакивал меня со всех сторон как туман. Слова долетали отовсюду — справа, слева, сзади, из толпы. Невозможно было понять кто именно говорит, но слова звучали постоянно, без перерыва.

Я стоял посреди площади между кузницами, окружённый этим бесконечным шёпотом — и вдруг почувствовал себя прокажённым. Изгоем. Больным, от которого все шарахаются. Тем, к кому боятся подходить, с кем боятся говорить.

Боец Угрюмого стоял в паре шагов от меня, прислонившись спиной к тёплой стене кузницы. Молчал, наблюдал, но я видел краем глаза как напряглись его широкие плечи под плащом, как рука инстинктивно легла на рукоять длинного ножа за поясом. Он чувствовал опасность. Невидимую, но реальную.

Прошло ещё минут пять. Мимо прошло человек двадцать. Никто не подошёл. Никто даже не замедлил шаг и тут из узкого переулка слева, между двумя домами, появилась фигура.

Волк.

Он подошёл ко мне неторопливо, бесшумно — шаги не слышны даже на мощёной камнем мостовой. Встал рядом, чуть сбоку. Оглядел площадь острым, цепким взглядом, оценив ситуацию за пару секунд — толпу, прохожих, мою полную корзину, моё лицо.

— Шеф прислал, — сказал он тихо, хрипло, голос как наждак по дереву. — Велел найти тебя. Сказал, началось то, о чём предупреждал.

Я медленно повернул голову, посмотрел на него:

— Я уж заметил, Волк. Гильдия. да?.

Волк усмехнулся — кривая усмешка, в которой не было ни капли веселья:

— Да, это Гильдия работает. Стиль работы у них такой. С тобой видишь что придумали, суки…

Он кивнул на толпу вокруг нас, на прохожих, которые старательно обходили нас стороной:

— Ты и так уже понял, но скажу. Это точно они тебя атаковали. Больше некому.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде было что-то похожее на жалость:

— Твоё дело уже убито. Ты просто ещё не понял этого. Ещё пытаешься бороться, но это бесполезно. Против слухов не побороться. Особенно когда их пускают профессионалы.

Я смотрел на него молча, переваривал его слова — и чувствовал как внутри разгорается не страх, а злость.

Мёртв? Убит?

— Хрен там плавал, — ответил я спокойно, глядя Волку прямо в глаза. — Я так просто не сдамся.

Волк хмыкнул, но ничего не сказал.

Он постоял ещё несколько секунд, давая мне время переварить информацию, потом добавил:

— Шеф вечером сам к тебе домой. Сказал — надо говорить, решать что делать дальше. Это серьёзно, повар. Очень серьёзно.

Он коротко кивнул мне, потом своему бойцу тот в ответ кивнул, профессиональное приветствие между бойцами. Так же бесшумно, как появился, Волк развернулся и растворился в толпе.

Я накрыл корзину тряпицей, поднял её. Тяжёлая. Все пирожки на месте.

— Идём, — сказал я сопровождающему.

Мы пошли обратно к дому. Я шёл ровно, с прямой спиной, не опуская плеч. Да, я проиграл этот раунд, но война не закончена.

Шрам молча шёл рядом, чуть позади и сбоку — охранял.

А за нашими спинами всё ещё звучал змеиный шёпот, который убивал моё дело медленно, но верно.

Но меня — не убьёт. Ещё поборемся.

Глава 21

Вечер. Дом Алексея.