Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич

Нас отвлек радостный вопль со стороны трона. Это ликует сфинкс в попоне. Точнее, уже без оной, та превратилась в песок и рассыпалась. На боках расправились кожаные крылья, сфинкс хлопает ими, парит над плитами, выписывая восьмерки и сальто. Наконец, он приземлился, песок, скользя по полу, отпрыгнул кольцевой волной, крутившийся поблизости котенок чихнул. Спина крылатого кота изящно выгнулась, довольная морда рассматривает заднюю часть туловища.

Я понял причину радости. Меж задних лап снова болтается то, что недавно было отнято ветеринарами на операционном столе.

– О Сехмет! – воскликнул сфинкс, запрокинув голову к изваянию женщины-львицы, и продолжил: – Благодарю тебя! Ты самая лучшая из всех кошек, когда-либо топтавших эту планету! Отныне буду молиться за твой безмятежный сон каждый раз, когда буду засыпать сам! И каждый раз, когда буду дарить любовь кошечке!

Мы с Карри тихо засмеялись.

– А его хозяева не придут в шок, – спрашиваю Карри на ухо, – когда увидят, что их питомец снова, так сказать, во всеоружии?

– Видишь ли, с этого момента его, как ты выразился, оружие находится… э-э-э, в квантовой неопределенности.

– Ого! Какие умные слова ты знаешь, жуть… И что это значит?

– Ну, когда он резвится в перемире, как сейчас, бубенцы при нем. А когда будет возвращаться в хозяйское гнездышко, они будут исчезать.

– Ничего себе! То есть… они как бы есть… и как бы их нет…

– Ага, бубенцы Шредингера.

Мы опять засмеялись, после чего я озвучил свой вывод:

– Конечно, лучше, чем ничего, но все равно не позавидуешь.

– Вовсе нет, – говорит Карри, – наоборот удобно, можно жить сразу в двух состояниях. На воле необузданный альфа-самец с шилом в заднице, а дома спокойный, ленивый и толстый. Это не только любовных дел касается. Глянь, сколько здесь котов и кошек с фантастической внешностью! У кого крылья, у кого чешуя, у кого шерсть розовая… А на людях выглядят вполне заурядно. Тебя, кстати, тоже теперь касается.

Мои глаза округлились. Я хотел спросить, почему, но вопрос отпал, когда взгляд опустился на лапы.

Каменные.

Тело опять словно бы высечено из обломка скалы. Боевой режим. Хотя угрозы вокруг не наблюдается. Может, из-за того что меня напугал этот сфинкс? Я ведь совсем недавно был готов обороняться. Кто же знал, что это обычный домашний бедолага, пришедший вернуть мужское достоинство.

Я высказал недоумение вслух, на что Карри ответила:

– Это не боевой режим, а естественный. Таким твое тело хочет быть в перемире. Неуязвимым, неприступным, как крепость, вечно защищенным… Мы неосознанно желаем то, чего не хватало в прошлой жизни.

На какое-то мгновение я провалился в бездну памяти, в холодное и горькое время. Без отца, с гулящей матерью, для которой я лишь обуза и пустое место…

Мотнул головой.

Затем снова заглянул в глаза Карри.

– Так что ты говорила про артефакты?

Кошка улыбнулась.

– Пойдем. Отведу тебя на Пригоршню.

– Куда?

– Это здесь, в Бальзамире. Точнее, вон там.

Карри запрокинула мордочку, передняя лапа указала вверх, туда, где возвышаются арочные ярусы и кружатся летучие пески.

– Отсюда видно плохо. Короче говоря, там что-то вроде рынка. На Пригоршне собираются, чтобы поболтать, обсудить сплетни, а заодно разжиться артефактами.

Я кивнул, и мы с Карри совершили очередной совместный прыжок сквозь перемир.

Как оказалось, Пригоршня в полной мере оправдывает свое название. Колоссальных размеров каменная рука, обломанная у запястья, просела в толщу плит под тяжестью собственного веса. Ладонь площадью с квартиру, не считая изогнутых пальцев, что зависли над пустотой, словно утесы, и как будто сжимают невидимый шар. Под нами воздушно-песчаный океан и головокружительный вид на пирамиду.

На этом причудливом острове где-то дюжина перемирцев, коты и люди, некоторые общаются, некоторые сами по себе. Те, кто общаются, показывают друг другу всякие предметы: сувениры, аксессуары, головные уборы и прочее. Крутят в руках, примеряют, передают из рук в руки. Из лап в лапы. Нахваливают, торгуются…

Мы с Карри возникли на «подушечке» гигантского мизинца. Неподалеку, на безымянном, разлегся парень в светлом плаще с внешностью Гоголя. Кисти тасуют колоду карт.

– Привет, Пасьянс! – узнал я.

Парень покосился на меня с ленивым, но доброжелательным интересом.

– Мы знакомы?

Вопрос кольнул самолюбие. Неужели он меня не запомнил? Но я тут же осознал, в чем причина. Я ведь похож на каменную глыбу!

– Сейчас я выгляжу не так, как в прошлую нашу встречу, – объясняю я. – Недавно мы вместе отдыхали около трибун. Тогда я тоже был с Карри.

– А, новенький… Стиратель и целитель, два в одном! Тебя не узнать. Кажется, ты что-то не поделил с Леоном…

Я невольно скривился.

– Ох, ну его к псам!

Карри узнала вдалеке кого-то из своих знакомых, присоединилась к их компании, а я, перепрыгнув на безымянный палец Пригоршни, разговорился с Пасьянсом. Мы вспомнили нашу попойку, а потом слово за слово я признался, что почти ничего не знаю про артефакты. Скучавший до нашего с Карри появления Пасьянс охотно взялся меня просвещать.

– У каждого перемирца есть дар, – объясняет он. – Ты вот, например, целитель. А я чертовски удачлив. Настолько, что мне пришлось сделать особые карты, игральные кости, фишки и прочие артефакты, отменяющие мою удачу.

Мои уши встали торчком.

– Серьезно?

Вспомнилось, как этот странный парень с буддийским спокойствием пил зеленый чай, хотя запросто мог выбрать что покрепче. И все лишь потому, что так, видите ли, решили карты.

Пасьянс кивнул.

– Ты не представляешь, как скучно играть и вообще жить, когда постоянно везет… Впрочем, я отвлекся. Так вот, у каждого перемирца есть дар, но зачастую эти таланты проявляются лишь в дайменах. И поменять свой талант на чей-то, который сейчас нужнее, нельзя. Но… можно взять какую-то вещь и поселить в нее крупицу своего дара. А затем выпустить эту крупицу там, где удобно. Вернее, где НЕудобно. Например, в чужом даймене. А еще такую вещь можно…

– Обменять! – закончил я.

– Верно. Если бы ты умел делать артефакты, я бы с удовольствием купил у тебя один исцеляющий. А взамен дал бы вещицу, которая сделает тебя везунчиком.

– Заманчиво. А как вообще делаются артефакты?

– О, это процесс творческий! – оживился этот близнец Гоголя. – Единого рецепта нет. Это как писать роман или стихотворение. У каждого по-своему. Но всегда есть одно правило…

Его человеческая фигура вдруг рассыпалась градом игральных карт, они собрались в карточный домик, размером и формой напоминающий кота. А в следующее мгновение… передо мной стоит уже настоящий кот с пятнистым черно-белым окрасом! Серьга-монета, кулон в виде игральных костей, кожаное портмоне на ремешке сбоку.

– Вещь, которую хочешь сделать артефактом, нужно сначала сломать, – закончил мысль кот.

Очарованный метаморфозой, я не сразу вспомнил нить разговора.

– Сломать?

– Ну да. Надорвать, надрезать, поцарапать, разбить… Смотря что за вещь. В общем, «ранить». Затем вложить в эту «рану» свой дар, а потом как бы «зашить». Починить так, словно никогда не ломал.

Я задумался.

– Звучит как некий оккультный ритуал.

Пасьянс усмехнулся.

– Возможно, у кого-то так и есть. Но, в общем и целом, ничего зловещего. А впрочем… Что мы теоретизируем? Давай покажу!

Я не успел ни согласиться, ни отказаться.

Черно-белый кот снова превратился в вихрь карт, тот с диким шелестом закрутился вокруг моего гранитного тела, словно стая летучих мышей…

А затем на короткий миг карты сжались в плотный шар, спрятав меня в темноту!

Мы оказались на чьей-то кухне, старой, обшарпанной, верхом на холодильнике, который еще и подставка для микроволновки. За ней и прячемся. Я снова стал обычным котом с коричневой шерсткой, а у Пасьянса исчезли все вещи.

Кошачье нутро сразу сообщило, что надо вести себя тихо: мы не одни.