Архитектор Душ III (СИ) - Вольт Александр

Быстро вы купились, господа культисты.

Я поднял трубку. Мой голос, уверен, прозвучал абсолютно спокойно.

— Громов.

— Виктор Андреевич, рад вас слышать! Это Вяземский!

Голос в трубке был до смешного бодрым, полным энтузиазма. Я на мгновение замер, пытаясь сопоставить имя и интонацию.

Вяземский? В памяти всплыл образ с приема у Муравьевых — мужчина с козлиной бородкой и в круглых очках. Психиатр… психотерапевт? Я не смог вспомнить, кто он конкретно. Точно помнил, что коллекционер античных монет и один из тех, кто был с нами на той злополучной охоте. Какого черта ему от меня надо?

— Слушаю вас, Арсений… — я запнулся, пытаясь вспомнить его отчество. Память предательски молчала. — Романович… — добавил я неуверенно.

Угадал? Не угадал?

— Романович! — весело подхватил он, ничуть не обидевшись. — Виктор Андреевич, голубчик, я тут читал новости и просто не мог пройти мимо! Ужасно заинтересовался вашим делом! Это ведь тот самый случай, что мы тогда в лесу нашли, не так ли?

А ему-то нахрена знать? Я ощутил, как все мое тело напряглось.

— Допустим, — ответил я осторожно. — А вам зачем?

— Не поверите! — голос Вяземского звенел от неподдельного, почти детского восторга. — Я как раз сейчас работаю над очередной научной работой! Монография о психологии сектантства, понимаете? Об одержимых оккультизмом людях, о влиянии ритуалов на сознание! И ваше дело — это же просто подарок судьбы! Чистейший, хрестоматийный случай! Мне бы очень пригодились ваше мнение и заключения в качестве ссылочных материалов. Может, мы могли бы встретиться? Пообщаться? Я бы вас не отнял много времени, честное слово!

А-а-а. Точно. Психоаналитик, вот он кто. Помню же, что что-то в этой области, но за последние дни столько всего и всех подряд, что я скоро жареное с мягким путать начну.

Я молчал, взвешивая его предложение. С одной стороны — распыляться на всякие встречи мне сейчас было не с руки. С другой — он был вхож в высшие круги. Он знал всех. Аристократы — самый лучший источник сплетен и слухов. Возможно, он, сам того не зная, сможет натолкнуть меня на какую-то мысль или дать зацепку. К тому же, отказать ему в такой «невинной» просьбе было бы странно.

— Да… — я замешкался, делая вид, что проверяю свое расписание. — Можно, в общем-то. Но не сегодня. У меня все забито.

— Конечно-конечно! Какие вопросы, Виктор Андреевич! — его голос сочился благодарностью. — Когда вам будет угодно?

Я прикинул в уме. Завтра пятница, тренировка. Не до него. Значит…

— В субботу, думаю. До нее все расписано.

Да, суббота нормально. Утром разберусь с ним, а вечером можно будет и Лизавете время уделить.

— Хорошо! А на который час? — он был так настойчив, словно боялся, что я передумаю.

— Давайте на десять утра. В моем кабинете здесь, в службе.

— Договорились! Виктор Андрее-е-евич, — он протянул мое имя-отчество с особым удовольствием, — буду безмерно рад нашей встрече и вашей неоценимой помощи в моей скромной работе! Всего доброго!

Он положил трубку. Я остался сидеть, глядя на телефон. Мозгоправ, причем настолько непробиваемый в своей работе, что его хлебом не корми, дай только возможность в чужой психике поковыряться.

Рабочий день закончился так же, как и начался — серо и без происшествий, если не считать вскрытие пятерых молодых мужчин происшествием. Мы ехали домой, а по радио играла какая-то ненавязчивая мелодия. Я ее даже не слушал.

Когда мы свернули на нашу улицу, я заметил его издалека. Темная, неподвижная фигура у ворот. Он просто стоял под дождем, прислонившись к каменному столбу, словно был его неотъемлемой частью. Не прятался, не суетился. Просто ждал.

Сначала я было подумал, что это снова тот посланник от оккультистов, но тот был весь в черном. А у этого было что-то такое, что выдавало его причастие к какой-то службе. Из коммунальщиков, что ли?

Я плавно затормозил, не доезжая до ворот нескольких метров. Фары выхватили из сумрака мужчину в простом непромокаемом плаще с низко надвинутым на глаза капюшоном. Лица не было видно.

— Сидите в машине, — бросил я девушкам, заглушив двигатель.

Я вышел. Холодный ветер тут же трепанул полы пиджака. Капли дождя лениво стекали по лицу. Он не двинулся с места, пока я не подошел почти вплотную.

— Вы Громов? — спросил он слегка дрожащим голосом, стуча зубами от холода.

— Я Громов.

Он молча протянул мне плотный, тяжелый конверт из дорогой бумаги.

— С-ск-каз-зали п-перед-дать л-лично в-в р-руки.

Я взял письмо. Оно было прохладным и чуть влажным от дождя. На обратной стороне — капля темно-красного сургуча с оттиском, который я не стал рассматривать.

Двадцать первый век на дворе. Какие, святые угодники, могут быть письма? По электронной почте нельзя все сбросить, что ли? Эта аристократическая тяга к архаизмам начинает утомлять.

— Спасибо, — сказал я и, не глядя, сунул конверт во внутренний карман пиджака.

Посыльный посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Он явно ожидал другой реакции — что я начну тут же, под дождем, вскрывать письмо, что на моем лице отразится волнение или хотя бы любопытство. Но я просто убрал его, словно это была очередная рекламная листовка. Он пожал плечами, развернулся и так же беззвучно растворился в ночном тумане.

Я открыл ворота, сел в машину и заехал во двор.

Девушки, не сговариваясь, разулись и направились на кухню. Я слышал, как зазвенела посуда, как включилась вода. Рутина. Я снял мокрый пиджак, повесил его на вешалку в коридоре, чувствуя, как плотный конверт давит на грудь, но доставать его не стал. Не сейчас.

— Так что там за письмо? — голос Алисы донесся с кухни, когда я вошел. Она стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле, а Лидия нарезала овощи для салата.

Я тяжело вздохнул. Они не отстанут. Я прошел в коридор, вытащил из кармана пиджака этот привет из прошлого и вернулся на кухню. Повертел его в руках. И только сейчас мой взгляд упал на сургучную печать.

На темно-красном воске был оттиснут герб. Четкий, до мелочей проработанный. Серый волк, стоящий на вершине скалы., а над ним грозовая туча, из которой бьет молния.

Герб рода Громовых.

В тот же миг мир исчез.

Это не было похоже на прежние видения. Это был не укол, а удар кувалдой. Невралгический шторм, пронесшийся по всем синапсам, выжигая их. Спазм, скрутивший тело, выгнувший спину. Я схватился за столешницу, чтобы не упасть, но пальцы не слушались. Перед глазами плясали черные пятна, а в ушах стоял оглушительный гул, будто не в колокол кувалдой ударили, а прямо мне по голове.

Картинки. Они были не просто воспоминаниями. Они были реальностью, в которую меня швырнуло без всякого предупреждения.

…Парадный вход огромного столичного особняка. Не дождь — ледяная крупа, которая сечет по лицу. И холоднее этой крупы взгляд отца. Его лицо, обычно спокойное и властное, перекошено гримасой ярости. Он тычет пальцем в брошенные на мраморный пол саквояжи. И его крик, каждое слово которого словно удар хлыста: «Ты — позор рода Громовых. Вон. Чтобы духу твоего здесь не было».

Тяжелая дубовая дверь захлопнулась, отрезая не просто от дома. От жизни.

— Громов!

— Виктор!

Женские крики пробивались сквозь гул как далекие, искаженные сигналы. Я с трудом разлепил веки. Кухня. Я стоял, вцепившись в столешницу, а девушки, бледные и испуганные, были рядом.

Я скрипнул зубами, заставляя себя выпрямиться. Боль в голове была чудовищной.

— Все в порядке, — прохрипел я, снова беря конверт в руки. Пальцы едва слушались. — Просто что-то… спину прострелило и в голову отдало.

Они переглянулись. Во взгляде Алисы читалось неприкрытое беспокойство, а вот Лидия смотрела с подозрением.

— Ну тебе ж не пятьдесят лет, чтобы так спину прихватывало, — заметила Алиса.

Я пожал плечами, и это простое движение отозвалось новой вспышкой боли, которая прошла от затылка до поясницы.

— Бывает.

Я оперся на стол. В голове все еще мелькали обрывки чужой, но теперь уже такой болезненно моей жизни. Детство в столичном огромном доме. Редкие, сдержанные похвалы отца. Юность. Бунт. Попытки доказать, что я — не просто тень великого рода, а самостоятельная личность. Но причина… причина изгнания оставалась заблокированной. Словно мозг этого тела сам поставил защитный барьер на самом травмирующем воспоминании.