Император Пограничья 13 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

В это время раненый противник оказался рядом с Марьей Брагиной раньше, чем она успела перезарядить арбалет. Его удар ногой выбил оружие из рук снайпера. Треск сломанных пальцев. Алая вспышка мучительной боли. Марья вскрикнула, прикусив губы до крови. И упала…

Упала на спину, сдёргивая со спины снайперскую винтовку. Её оппонент навис над ней — в его корпусе торчало два арбалетных болта, но он продолжал двигаться, игнорируя увечья. Клинок в его руке уже опускался вниз с беспощадной неумолимостью.

Марья перекатилась в сторону — её усиленная реакция спасла жизнь. Лезвие вонзилось в землю там, где мгновение назад была её голова. Она вскинула винтовку, разворачивая ствол на врага.

Тот ударил клинком по оружию одновременно с тем, как Брагина нажала спусковой крючок. Глушитель слетел вместе с частью ствола под грохот выстрела, разорвавшего ночную тишину.

Пуля вошла чужаку под подбородок, вышибая верхнюю часть черепа. Мозговое вещество и осколки маски-черепа разлетелись веером.

Мгновение абсолютной тишины повисло над полем боя. Все бойцы — те, кто ещё был жив — замерли. Эхо выстрела катилось по туманному полю, расходясь во все стороны, как волны от брошенного в пруд камня.

А затем разверзся ад.

Глава 19

Первая осветительная ракета взмыла в небо со стороны лагеря Гильдии — ослепительно-белая вспышка превратила ночь в призрачный день. Туман засветился изнутри молочным сиянием, а тени стали чернильно-тёмными и резкими. Через три секунды ответная ракета взлетела со стороны Южного Форта, и поле боя утонуло в мертвенном свете, который выжигал последние островки тьмы.

Пулемёты открыли огонь почти одновременно — с обеих сторон. Трассирующие пули прошивали туман огненными нитями, создавая светящуюся паутину смерти. Свист пуль смешался с характерным треском автоматических очередей. Марина Соколова, всё ещё прижимавшая ладонь к ране Раисы, инстинктивно пригнулась, когда трассеры просвистели в метре над её головой. Кровь Лихачёвой продолжала хлестать сквозь пальцы медика, но сейчас выживание товарки отошло на второй план перед необходимостью найти укрытие.

Первый снаряд упал в пятидесяти метрах от источника выстрела — далеко, но достаточно близко, чтобы почва дрогнула под ногами бойцов. Столб грязи и обломков взметнулся к небу, осыпая окрестности дождём из комьев земли. Второй снаряд разорвался ещё ближе — в тридцати метрах. Третий — в двадцати. Артиллеристы обоих лагерей методично корректировали огонь, стягивая петлю вокруг источника звука.

Со стороны Гильдии ударила боевая магия. Огненные шары летели по высокой дуге, освещая путь оранжевым светом. Они взрывались, разбрасывая горящую субстанцию в радиусе десяти метров. Один упал в пяти шагах от Севастьяна Журавлёва — сапёр инстинктивно закрыл лицо рукой, но жар опалил бровь и часть волос. Второй лагерь ответил своим — ледяные копья, каждое толщиной с руку, вонзались в землю с пронзительным звоном. Одно прошло в полуметре от Железнякова, оставив на броне иней.

Поле боя превратилось в настоящий ад. Свист пуль смешался со свистом осколков, грохот взрывов наложился на треск автоматических очередей. Земля дрожала от разрывов снарядов, воздух наполнился едким дымом, который смешивался с туманом, создавая удушливую завесу. Сквозь эту мутную пелену вспыхивали оранжевые всполохи разрывов, пробегали трассирующие линии пуль, взмывали фонтаны грязи.

Все, кто ещё мог держать оружие, выхватили огнестрел. Пистолеты, револьверы — всё, что было под рукой. Стремительно отступая, бойцы стреляли через плечо. Марина Соколова, привалившись к Игнату, выпустила обойму в сторону бойцов Гильдии, мелькнувших в тумане, продолжая отходить с поля боя. Ермаков стрелял левой рукой наугад, закрывая собой Раису и ковыляя назад. Журавлёв разрядил револьвер в направлении вспышек выстрелов, подволакивая повреждённое колено. Но взрывы, пулемётный огонь и магия делали такую стрельбу совершенно неприцельной. Пули свистели во все стороны, но не находили целей.

Бойцы Гильдии тоже уходили, отстреливаясь на бегу. Из десяти — четверо остались лежать на поле боя, их тела уже скрывал туман и дым, пятого успела подхватить Брагина. Трупы врагов так и лежали там, где пали — товарищи не забирали их. Остальные пять были ранены, некоторые тяжело, но продолжали двигаться с механической точностью. Даже под огнём они не теряли строя, двигаясь организованной группой.

Ермаков, несмотря на отравление, которое его дар Соматоманта всё ещё нейтрализовывал, дёрнулся к Раисе. Левая нога едва не подогнулась, когда сломанную щиколотку пронзило жгучей болью. Мышцы, которые он магически сжал вокруг перелома, создавая естественную шину, начали отказывать от перенапряжения. Дмитрий стиснул зубы и заковылял вперёд, подволакивая конечность. Марина отступила в сторону, давая ему место, и Ермаков взвалил Раису на плечо. Кровь тенеброманта мгновенно залила его панцирь из Костедрева, тёплая и липкая.

— Держись! Держись, мать твою! — прорычал боец сквозь зубы, начиная двигаться прочь с поля боя. — Только попробуй сдохнуть, только, сука, попробуй! — в его голосе звучало искренняя тревога.

Игнат Молотов подхватил пошатывающуюся Марину под локоть. В бедре снайпера торчал острый осколок от разорвавшегося снаряда — кусок металла длиной с палец, вошедший под углом. Кровь пропитывала штанину, но это ранение меркло рядом со страшным глубоким порезом на боку, который Соколова пыталась обработать на ходу. Пальцы её дрожали от кровопотери, но медик методично извлекала из подсумка пузырёк с алхимическим составом.

Марья Брагина, стиснув зубы от боли, успела подхватить тело самого мелкого из убитых вражеских бойцов вместе с его оружием. Труп в чёрной униформе и маске-черепе был тяжёлым, но снайпер упрямо тащила его на плече, не обращая внимания на кровь, пропитывающую её одежду. Он мог принести пользу Угрюму. Его стоило сохранить для изучения. А ещё он мог послужить неплохим мёртвым щитом.

Осколок снаряда полоснул Железнякова по плечу — неглубокая рана, но кровь мгновенно пропитала ткань. Журавлёву пуля оцарапала скулу, оставив тонкую красную линию. Молотов охнул, когда осколок впился в икроножную мышцу. Ермаков получил касательное ранение в предплечье — пуля прошла, лишь содрав кожу. К концу боя всех покрыли грязь и кровь — невозможно было отличить своих от чужих в этом месиве.

Железняков пытался поднять Каменева, но тот хрипел, хватая ртом воздух, который не мог попасть в пробитые лёгкие:

— Оставь… скажи детям…

Всеволод сжимал в окровавленной ладони медальон с портретами жены и детей. Металл оставлял красные отпечатки на его коже. Глаза умирающего мутнели, но он продолжал шептать:

— Скажи им… я защищал…

Железняков упрямо подхватил товарища под мышки. Каменев ощущался дико тяжёлым — даже усиленная программой Зарецкого сила с трудом справлялась с мёртвым весом на фоне многочисленных ран и кроповопотери. Но Емельян тащил умирающего, не обращая внимания на протесты. Его лицо, изрезанное шрамами, исказилось от напряжения, но он не бросил товарища. Не бросал. Никогда.

Взгляд Каменева остекленел. Губы шевельнулись в последний раз, но звука уже не было. Железняков почувствовал, как тело обмякло, превратившись в безжизненный груз. Он остановился на секунду, закрыл товарищу глаза, но оставить не мог. Упрямо поправил мёртвого соратника на плече и побежал дальше.

Севастьян Журавлёв, хромая на повреждённое колено и рыча от боли, коснулся на шее амулет связи — небольшой кристалл на плоской подложке, и торопливо произнёс:

— Воевода! Требуется немедленная эвакуация! Двое трёхсотых, тяжёлые! Один двухсотый! Координаты прежние!

Ответ пришёл мгновенно: «Держитесь. Помощь в пути».

Снаряд разорвался в трёх метрах от отряда Угрюма. Взрывная волна опрокинула Молотова вместе с Мариной. Ермаков едва удержался на ногах, прикрывая Раису собственным телом. Осколки просвистели над головами, один впился в панцирь Железнякова, но Костедрев выдержал.