Лекарь Империи 9 (СИ) - Лиманский Александр

— Они совсем с ума сошли! — взвизгнул он. — Профессор Снегирев бы их за такое в порошок стер! Он всю жизнь спасал людей! Создавал лекарства! А эти… эти выродки хотят превратить медицину в скотобойню!

Ррык слушал с тем же выражением ленивого интереса, с каким большие кошки наблюдают за птицами за окном. Когда я закончил, он потянулся — движение было текучим, завораживающим. Мышцы перекатывались под его призрачной шкурой как волны под тонким льдом.

— А, так вы про записи того странного типа? Снегирева?

Я резко повернулся к нему. Мое сердце заколотилось как бешеное.

— Ты знал Снегирева?

Ррык лениво зевнул, и принялся вылизывать лапу — огромную, размером с обеденную тарелку.

— Знал — сильно сказано. Видел? Да. Говорил? Пару раз. Он захаживал сюда… дай подумать… лет сто назад? Или девяносто? Время для меня течет иначе.

Фырк подпрыгнул на моем плече, чуть не свалившись от возмущения.

— Почему ты раньше молчал, облезлый коврик⁈ Это же важнейшая информация!

Ррык перестал вылизываться и посмотрел на Фырка с выражением оскорбленного достоинства.

— Во-первых, я — не коврик. Я — дух-хранитель этой больницы, и мне больше восьмисот лет. Во-вторых, никто не спрашивал. Вы же не спрашиваете меня про каждого, кто тут работал за последние три века.

Ррык видел, как строили эту больницу. Видел всех ее лекарей, всех пациентов. Был свидетелем всех триумфов и всех трагедий.

— Что он здесь делал? О чем говорил? — аккуратно спрашивал его я.

Ррык задумался. Его полупрозрачный хвост мерно покачивался из стороны в сторону, отсчитывая невидимый ритм.

— Странный был человек. Не такой, как другие лекари. Он… видел больше.

— В смысле?

— Он видел меня. И не просто видел — говорил со мной. Как ты сейчас.

Значит, Снегирев тоже мог общаться с всеми духами. Как и я.

— Что он говорил?

— Всякое. В основном бормотал про «баланс» и «цену». Говорил, что за каждое спасение нужно платить. Что нельзя просто брать жизненную силу из ниоткуда — закон сохранения энергии работает и в магии.

Баланс и цена. Те же слова, что и в его дневнике. Снегирев понимал что-то, чего не понимаем мы.

— Еще он говорил про груз, — продолжил Ррык. — Что каждый спасенный — это груз на душе спасителя. Потому что, спасая одного, ты неизбежно не спасаешь другого. Выбор — это всегда отказ от альтернативы.

Философия Снегирева. Глубокая, мрачная, выстраданная. Философия человека, который слишком много видел и слишком много понимал.

Впрочем, она очень схожа с моей.

— И пахло от него… — Ррык принюхался к воспоминаниям. — Странно пахло. Озоном, как после грозы. Старыми книгами. И еще… смертью. Не гнилью, нет. А именно смертью — тем самым моментом, когда жизнь уходит из тела.

Озон и смерть. Жуткое сочетание.

— Ррык, это очень важно — он оставлял здесь что-то? Прятал? Может, говорил о каких-то тайниках?

Лев перестал умываться и посмотрел на меня своими янтарными глазами. В них мелькнуло что-то… понимание? Или жалость?

— Нет, — коротко ответил лев.

Я достал из кармана визитку, которую мне дал Серебряный. «Метрополь», президентский люкс. Конечно.

— Сначала мне нужно отдохнуть. И подумать. Слишком много всего навалилось за один день.

Фырк фыркнул.

— Отдохнуть он собрался! Двуногий, у нас тут апокалипсис назревает, Совет психопатов планирует геноцид, а ты в кроватку собрался!

— Уставший лекарь — мертвый лекарь, а вместе с ним и его пациент. Мне нужна ясная голова. Несколько часов сна, душ, нормальная еда. А потом — будем решать все проблемы.

— Будь осторожен, — предупредил Фырк. — Мало ли что в голове у этих психопатов. Они выглядели загадочно и зловеще

Загадочно и зловеще. Но другого пути у нас не было.

— Спасибо за предупреждение, — кивнул я.

Ррык начал растворяться, его контуры становились все прозрачнее, тая в полумраке коридора.

— Удачи, лекарь. Она тебе понадобится. Му-аха-ха-ха.

Он исчез, оставив после себя только легкий запах озона и старой шерсти.

— Что это с ним? — нахмурившись спросил я.

— Да шуточки это все его, — буркнул Фырк. — Не обращай внимания. Коврик он и есть коврик.

Номер в «Метрополе» оказался не просто люксом — это были настоящие царские апартаменты. Ковры ручной работы, паркет из морёного дуба. Мебель красного дерева с инкрустацией слоновой костью.

Огромная хрустальная люстра, которая, вероятно, стоила как годовой бюджет нашей муромской больницы. И вид из панорамных окон на Москву — Кремль был подсвечен, его рубиновые подсветки горели, купола соборов золотились в свете прожекторов.

Серебряный явно хотел продемонстрировать, какие блага ждут тех, кто сотрудничает с «Канцелярией». Тонкая, почти неприкрытая манипуляция — показать пряник после кнута.

Но мне было плевать на эту показную роскошь.

Я рухнул на огромную кровать, даже не разувшись, и уставился в расписной потолок. Там, среди пухлых ангелов и улыбающихся херувимов, крутилась одна навязчивая мысль. Проблема вагонетки в самом извращенном ее виде.

Классическая дилемма: неуправляемая вагонетка несется на пятерых привязанных к рельсам человек. Ты стоишь у стрелки и можешь переключить ее, направив вагонетку на другой путь, где привязан всего один человек. Что выбрать? Бездействие, и пять смертей на твоей совести? Или действие, и ты становишься прямым убийцей одного?

Но это был детский сад по сравнению с тем, что предлагала «Канцелярия». У них было не пять и один. У них были миллионы и сотни. Четыре миллиона потенциальных жизней против двухсот уже обреченных. С точки зрения чистой, незамутненной математики выбор был очевиден. Двести меньше чем четыре миллиона. Неравенство, которое поймет даже первоклассник.

Но люди — это не цифры. За каждой проклятой статистической единицей стояло лицо, имя, целая история.

Перед глазами невольно встали пациенты из Мурома. Многие из них могли бы жить, если бы у нас был антидот. Но какой ценой? Превратить медицину в конвейер по заготовке сырья? Сделать из лекарей — целителей, давших клятву спасать — палачей с благими намерениями?

Сегодня мы убьем двести обреченных. Завтра решим, что можно использовать не только терминальных больных, но и просто тяжелых — все равно шансов мало. Послезавтра добавим в список инвалидов — они же обуза для общества.

Потом душевнобольных — от них все равно никакой пользы. Только нагрузка на бюджет.

А там и до «неполноценных» рас недалеко. Я знал, как это работает. Читал про нацистскую программу T-4 в своем мире. Все началось с гуманного умерщвления неизлечимо больных «из милосердия». Закончилось газовыми камерами Освенцима. Когда переступаешь черту единожды, остановиться уже невозможно.

Но что, если они правы? Что, если мой идеализм убьет больше людей, чем их прагматизм? Что, если, отказываясь запачкать руки, я обрекаю на смерть миллионы?

Это была не дилемма вагонетки. Это была русская рулетка с миллионом патронов в барабане.

Должен быть другой способ. Обязан быть! Снегирев не мог не оставить альтернативы. Человек, который предвидел все на век вперед, должен был подумать и об этической стороне.

Хотя… «Слезы Феникса». Для их создания маг должен отдать всю свою жизненную силу. Это тоже своего рода человеческая жертва. Добровольная, но жертва. Может, в этом и есть разница? Добровольность? Осознанный выбор, а не манипуляция отчаявшимися?

Я встал и подошел к окну. Москва сияла миллионами огней. Где-то там, в сотнях больниц, прямо сейчас умирали люди. Каждую минуту. Каждую секунду. Пока я тут философствую.

— К черту! — я ударил кулаком по толстому бронированному стеклу. Оно даже не дрогнуло. — Я найду другой путь!

Фырк, дремавший на шелковой подушке, подскочил от моего крика.

— Двуногий, ты чего буйствуешь?

— Все нормально.

Не раздеваясь, лег обратно на кровать и тут же провалился в сон. Мне нужна была свежая глава. Пары часов должно было хватить, чтобы выспаться.