Последний вольный (СИ) - Волох Виктор

До сегодняшнего дня.

— Зачем маска? — спросил я.

— Тебе не понять.

— И это так ты себя развлекала все эти годы? Охотой за головами?

— А ты, я слышала, лавочником заделался? — презрительно бросила она, не оборачиваясь. — Торгуешь амулетами для лохов?

Я пожал плечами. Не могу сказать, что мне нравится, когда «боевики» смотрят на меня как на грязь, но я привык.

— Лавочник или охотница… а в итоге мы оба в одной яме, Рита. Работаем на очередного упыря.

Она не ответила.

— Просто из любопытства, — продолжил я, подходя ближе, но соблюдая дистанцию. — Что ты собиралась сделать со мной и Лесей, если бы поймала нас? Реально?

— Всё, что захочу.

— Подражаешь нашему старому учителю? Воронов бы оценил.

Она развернулась так резко, что волосы хлестнули по воздуху. В глазах полыхнула ярость.

— Пошел ты! Мы тебя загнали! Ты никогда не мог меня победить на спаррингах, Курганов!

— Я и не пытался тебя победить, — тихо сказал я. — Я пытался выжить.

Рита издала звук, полный отвращения, и отошла в самый дальний угол комнаты, снова повернувшись спиной. Разговор был окончен, но воздух между нами искрил от напряжения.

Несмотря на агрессию в словах Риты, я не чувствовал никакой опасности. Без маски она казалась другим человеком. Я также понял, что она больше не будет отвечать на вопросы, поэтому я подошёл к одностороннему стеклу и изучил то, что было за ним.

Комната по ту сторону стекла была не просто подвалом — это был профессионально оборудованный застенок. Вдоль дальней стены стояли три узкие клетки-«стакана», обитые изнутри колючей проволокой — слишком низкие, чтобы встать, и слишком узкие, чтобы сесть. В углу притулилась классическая дыба, модернизированная лебедкой, и «стул ведьмы» с шипами. Но центральное место занимал массивный стальной стол с фиксаторами и сложной системой рун, вытравленных прямо на металле. Ремни были кожаными, потертыми, но смазанными. Готовыми к работе.

Хотя оборудование и внушало трепет, я не мог не заметить, что пыточная Варламова выглядела несколько… примитивно по сравнению с лабораториями Воронова. Мой бывший учитель был эстетом и перфекционистом. Он подбирал инструменты так, чтобы причинять максимальную боль, не оставляя физических следов — чтобы «материал» можно было использовать годами без помощи целителей. Варламов же, похоже, был сторонником старой школы: грубо, зримо, доходчиво.

Кстати, если вас коробит то, что я со знанием дела обсуждаю плюсы и минусы пыточных инструментов, я не удивлен. Просто поверьте: если бы вы провели пару лет в таком месте в качестве экспоната, вы бы поняли. Отношение к этому как к рутине — единственный способ не сойти с ума. Конечно, если вы считаете дыбу нормой жизни, это верный знак, что вашу психику пора сдавать в утиль, но сейчас выбирать не приходилось.

— Прямо как в старые добрые, — глухо сказал я, не отрывая взгляда от стола. — Варламов тебя туда сажал? Или только своих цепных псов, Горелого с Хазадом?

Диана (или Рита, как я помнил её) смотрела на меня пустым, ничего не выражающим взглядом. Я прислонился спиной к стене, наблюдая за ней.

— Тогда, у Воронова, ты никому не подчинялась, — продолжил я после паузы. — Ты была «Белой Вороной», лидером среди учеников. Так ты себя подавала. А теперь? Прошел день, и ты ходишь перед Варламовым на задних лапках? Что изменилось, Рита?

Она снова отвернулась к окну. На секунду я подумал, что она промолчит, но она заговорила — тихо, сквозь зубы:

— Всё изменилось.

— Одно осталось прежним, — я позволил себе кривую, невеселую усмешку. — Мы снова в одной упряжке.

— Нет.

Рита резко повернулась ко мне. В её глазах плескалась такая тьма, что мне стало не по себе.

— Я никогда не хотела тебя видеть, Максим. Я бы и не увидела, если бы Горелый не взял твой след. А потом ты втянул эту девчонку… Почему ты просто не мог сдохнуть или исчезнуть, как остальные? Просто глядя на тебя, я…

Она сжала кулаки так, что побелели костяшки, и сделала глубокий, судорожный вдох.

— Я ненавижу тебя больше, чем когда-либо могла бы ненавидеть Варламова или Воронова. Они — просто мужчины. Просто палачи. А ты…

Она осеклась.

— Я — что?

— Ты — память, — выплюнула она. Голос её дрожал от напряжения. — Каждый раз, глядя на твою рожу, я вспоминаю, кем мы были. И кем стали. Я помню тот день, когда ты сбежал, а нас оставили расплачиваться за твой побег. Держись от меня подальше, Курганов. Я убью тебя, если это потребуется, чтобы перестать видеть прошлое.

Лязг открываемой двери внизу заставил нас обоих вздрогнуть и повернуться к стеклу.

В пыточную вошли трое. Как только я их увидел, я понял, что сейчас будет, и почему Варламов велел нам оставаться зрителями.

Первым шел Хозяин. Спокойный, элегантный, в своем безупречном костюме. За ним следовала та самая брюнетка в красном платье, его безмолвная тень, и она волокла за собой Лизу.

Блондинка упиралась, скользила туфлями по полу, рыдала и умоляла. Слезы размазали тушь по лицу, превратив её в пародию на ту гламурную хищницу, что я видел на балу. Несмотря на одностороннее стекло, звук был включен — мы слышали каждое её слово.

— Нет, Хозяин, пожалуйста! Батюшка, простите! Я сделаю всё, что угодно! Я не хотела! Пожалуйста, не сажайте меня туда! Я отработаю!

Есть в таких зрелищах какое-то жуткое, гипнотическое притяжение. Ты знаешь, что сейчас произойдет что-то ужасное, тебя мутит, но ты не можешь отвести взгляд. Я знал финал, но обнаружил, что стою и смотрю сквозь стекло, как завороженный. Боковым зрением я видел, что Рита тоже замерла, впившись взглядом в сцену внизу.

Когда брюнетка начала профессионально, без эмоций пристегивать Лизу к столу, мольбы прекратились. Лиза просто начала выть, тонко и безнадежно.

— Лиза, — мягко произнес Варламов, поправляя манжету. — Ты понимаешь, почему ты здесь?

Лиза что-то проскулила.

— Громче, милая, — попросил он.

— Не… нелояльность, — всхлипнула она.

— Кому?

— Вам. Пожалуйста, Хозяин, я не…

Варламов поднял руку, и она заткнулась, давясь слезами. Брюнетка затянула последний ремень, распяв девушку на металле.

— Это плата за предательство, — произнес Варламов, обращаясь скорее к нам за стеклом, чем к ней. — За слабость.

Он кивнул брюнетке. Она повернулась к панели управления и активировала руны.

Я не буду описывать, что делает стол, когда в него вливают магию. Вы не хотите этого знать. Скажу лишь, что это похоже на то, как если бы каждый нерв в теле одновременно оголили и полили кислотой.

После первых шестидесяти секунд я больше не мог на это смотреть. Я отвернулся. Голос Лизы сорвался на хрип где-то на второй минуте, но она всё еще пыталась кричать, пока связки не отказали.

Рита не отвернулась. Она стояла у окна. Сине-белые вспышки магии боли, отражаясь от стекла, плясали на её коже, делая её похожей на мертвеца. Она не шелохнулась на протяжении всего процесса. Она пила эту боль, как лекарство.

Когда всё наконец закончилось, Лиза представляла собой скулящий комок окровавленной плоти и порванного шелка. Варламов бросил какую-то короткую фразу своей помощнице, которую я не расслышал, и та, подхватив Лизу под руки, поволокла её к выходу. Блондинка перебирала ногами, но идти сама уже не могла.

Варламов погасил свет в камере, как только они вышли. Он ни разу не взглянул на нас через стекло. После её криков тишина в комнате казалась давящей на уши.

— Варламов любит рассылать сообщения, — наконец произнес я. Голос звучал чужим, хриплым. Я надеялся, Рита не услышала в нем дрожи, но поручиться не мог.

— Ты думаешь, это было сообщение? — она даже не повернула головы.

— А что же еще? Наказание за некомпетентность?

— Это была прелюдия, — отстраненно сказала Рита, глядя в темное стекло, в котором теперь отражались только мы. — Это то, что он делает, если мы его разочаровываем. Если мы его предадим… — она наконец повернулась ко мне. — Он нас просто убьет. Быстро и без сантиментов.