Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Я… Ваша Светлость, я…

— Потом, — оборвал я. — Сейчас вам нужен отдых. И осмотр у целителя.

Когда разведчиков увели, я повернулся к собравшимся офицерам.

— Иллюзия не просто скрывает правду. Она показывает людям то, чего они хотят больше всего. Мечты. Надежды. Потерянных близких.

— Изощрённо, — процедила Ярослава. — И подло.

— Эффективно, — поправил Черкасский. — Против такого даже не вся ментальная защита поможет. Человек сам хочет верить в иллюзию.

Игнатий Платонов молча кивнул, он выглядел мрачнее обычного — наверняка думал о том, какие образы подсунул бы ему Кощей.

— Что ж, — я обвёл взглядом своих людей, — пора показать этому князю, как далеко шагнуло военное дело за триста лет, что он провёл в своём мёртвом королевстве.

Артиллерийский обстрел начался через десять минут.

Я поднял руку — и двадцать орудий изрыгнули пламя одновременно. Грохот ударил по ушам, грохот такой силы, что, казалось, само небо треснуло. Земля содрогнулась под ногами, лошади заржали, вставая на дыбы. Первый залп гаубиц взмыл в небо, на мгновение зависнув в апогее. Пять тяжёлых снарядов описали пологие дуги и обрушились на центр города. Взрывы вспухли огненными цветами над иллюзорными крышами, выбрасывая фонтаны обломков и чёрного дыма. На мгновение сквозь пелену проступили истинные руины — почерневшие, изуродованные — прежде чем Кощей судорожно залатал прореху.

Полевые орудия ударили следом — прямой наводкой, в упор. Снаряды врезались в стены, выбивая каменную крошку, проламывая древнюю кладку. Одна из башен вздрогнула, накренилась и медленно, почти величественно осела, поднимая тучу пыли.

Миномёты добавили свой голос в эту симфонию разрушения. Осколочные мины сыпались на позиции Бездушных градом смертоносного железа, вспахивая землю, разрывая мёртвую плоть. Там, где минуту назад стояли шеренги Трухляков, теперь дымились воронки, усеянные ошмётками мёртвой плоти.

Воздух пропах порохом, гарью и чем-то кислым — запахом раскалённого металла. Артиллеристы работали в ритме, который вбивался в кровь: заряжай — целься — огонь.

Залп. Перезарядка. Залп. Они работали как заведённые — семь секунд между выстрелами. Грохот не стихал ни на мгновение, сливаясь в сплошной рёв, от которого закладывало уши и вибрировали кости.

Иллюзия дрогнула. Сквозь образ процветающего города проступили контуры руин — на мгновение, прежде чем Кощей восстановил морок.

Маги ударили следом — и город захлебнулся огнём.

Черкасский вышел на позицию — скуластое лицо застыло маской сосредоточенности, короткие тёмные волосы взмокли от пота. Он выдохнул, развёл руки — и между его ладонями родилось солнце. Огненный шар рос, пульсировал, наливался ослепительной яростью. Пиромант толкнул его вперёд, и пылающая сфера понеслась к городу, оставляя за собой дрожащий раскалённый воздух. Удар — и часть стены исчезла в столбе пламени, взметнувшемся на тридцать метров.

Остальные пироманты подхватили ритм. Огненные копья, шары, потоки жидкого пламени — всё это обрушилось на Гаврилов Посад непрерывным потоком. Иллюзия процветающего города корчилась, плавилась, рвалась клочьями, обнажая почерневшие руины под ней.

Засекина и Карпов превратили пожары в катастрофу. Ветер повиновался им, как верный пёс. Не порыв, не шквал — настоящий ураган, направленный и безжалостный. Он подхватил пламя, закрутил его, превратил разрозненные пожары в огненный смерч, который прошёлся по улицам мёртвого города, пожирая всё на своём пути.

Ярослава парила в воздухе на высоте десяти метров — волосы развеваются, боевая коса со вплетёнными металлическими кольцами хлещет по спине, серо-голубые глаза пылают холодной яростью. Огонь ревел, пожирая всё на своём пути, а ветер гнал его всё глубже, всё дальше.

Василиса и геоманты ударили следом. Земля вздыбилась в полукилометре от стен — каменные глыбы размером с телегу вырывались из почвы, зависали в воздухе на долю секунды и летели в город, как снаряды осадных машин. Одна снесла угловую башню. Другая проломила крышу какого-то строения. Третья врезалась в шеренгу Стриг на стене, расшвыряв их, как тряпичных кукол.

Я не остался в стороне.

Мой дар — металл и земля, но в этот день я работал с камнем. Нашёл валун — старый, замшелый, вросший в склон холма. Потянул — сначала мягко, потом сильнее. Камень весом в полтонны заскрежетал, освобождаясь из земляного плена. Я поднял его над головой, чувствуя, как напрягается магический резерв — уверенно и охотно, точно хорошо натренированная мышца. Раскрутил — сначала медленно, потом всё быстрее, пока камень не превратился в размытое серое пятно. И метнул со всей накопленной силой.

Башня не устояла. Валун прошёл сквозь неё, как кулак сквозь гнилую доску, и вышел с другой стороны, унося с собой тонны обломков вглубь города, погребая под собой десятки тварей.

Жнецы пытались отбивать снаряды. Глазами Скальда я видел, как массивные фигуры старались отклонить телекинезом летящие бомбы. Некоторые им удавалось перехватить — снаряды взрывались в воздухе или улетали в сторону. Но их было слишком мало, а снарядов — слишком много.

Внутри города что-то рушилось. Грохот, треск, визг разрываемого металла. Столбы дыма поднимались над иллюзорными крышами. Кощей тратил силы на поддержание морока, но даже он не мог скрыть масштаб разрушений.

Обстрел продолжался до заката.

Ночью пришли Бездушные, но мы были готовы.

Волны Трухляков накатывались на наши позиции, пытаясь прорваться сквозь заградительный огонь. Стриги заходили с флангов, используя темноту. Летуны пикировали на артиллерийские расчёты.

Мы отбивались. Пулемёты работали без остановки, стволы раскалялись докрасна. Маги швыряли заклинания, пока не падали от истощения. Солдаты стреляли, пока не заканчивались патроны, а потом брались за топоры.

К рассвету атака захлебнулась. Поле перед нашими позициями было усеяно телами — тысячи и тысячи тварей.

Но и мы потеряли людей. Тридцать два убитых, больше семидесяти раненых. И это за одну ночь. Если бы я с геомантами заранее не подготовил позиции для обороны, ожидая контратаки, потери были бы в десять раз больше.

Второй день начался так же — артобстрелом. К полудню от иллюзии «живого города» остались жалкие клочья. Сквозь них проступал истинный облик Гаврилова Посада — почерневшие руины, заваленные обломками улицы, обугленные остовы зданий.

А потом из ворот вышел человек.

Точнее — то, что когда-то было человеком. Высокая фигура Стриги в истлевшем камзоле, с бледным, как пергамент, лицом и пустыми тёмными провалами на месте глаз. Он шёл медленно, не обращая внимания на разрывы снарядов вокруг.

Я приказал прекратить огонь.

Посланник остановился в пятидесяти шагах от наших позиций. Его голос был сухим, как шелест мёртвых листьев.

— Его Светлость князь Бранимир Святославович, государь Гаврилова Посада, желает знать: чего хочет предводитель этого войска, чтобы прекратить разрушение?

Посланник ждал ответа, а я пытался осмыслить сам факт его появления.

Бездушные не разговаривают. Не договариваются. Не посылают послов. Никогда. За две тысячи лет — ни одного зафиксированного случая. Они убивают, пожирают, обращают. Но не торгуются. Твари не знают компромиссов, не понимают слова «перемирие». Они знают только голод.

Эта простая истина, вбитая в меня ещё в прошлой жизни, не укладывалась в происходящее. Передо мной стоял мертвец, который передавал слова другого мертвеца — и эти слова были словами князя, защищающего свои владения. Не монстра. Князя.

Дневник летописца не лгал. Триста лет в могиле, а Чернышёв всё ещё играет в политику, считает себя настоящим государем. Этот Кощей — другой. Он настолько глубоко увяз в своей иллюзии княжества, что ведёт себя как живой правитель. Защищает «подданных». Посылает парламентёров. Интересуется условиями.

Абсурд. И в то же время — возможность.

Я выехал вперёд на коне. Посмотрел на эту пародию на дипломата — мёртвое тело, которому Кощей вложил в рот чужие слова.