Навола - Бачигалупи Паоло

Я изо всех сил пытался скрыть смущение, но мое лицо было алым, как яблоко. Верно отметил Филиппо: одни эмоции скрыть проще, чем другие. Этой ночью у меня почти не было возможности передохнуть. Мои эмоции пылали на моем лице, целиком и полностью фаччиочьяро, и даже Каззетта, столь усердно учивший меня фаччиоскуро, выглядел не разочарованным, а веселым.

И потому, когда прекрасная куртизанка обернула свои шелка вокруг моей шеи и заставила меня неуклюже закружиться с ней в целомудренном — ну, почти — танце, мой разум закрутился в прежде незнакомом вихре, и, к своему ужасу, я испытал эрекцию, что вызвало смех и аплодисменты толпы, предназначавшиеся как мне, так и девице.

Эта ночь была не для изяществ.

Одни события сменяли другие. Я говорил с друзьями: Чьерко, и Джованни, и Пьеро, и многими другими — Туллио, Антоно, Дюмон, всех и не припомнить. Мы восхищались моим новым ястребом, Небесной Кровью, а тот сидел в клобучке на своей присаде.

Калларино подошел и шепнул на ухо:

— Я видел, что сделала леди Фурия. Это не пройдет ей даром. Не тревожьтесь насчет нее.

Гарагаццо похлопал меня по спине, вручил бокал вина и напомнил, что не стоит пить слишком много в ночь Вступления. После чего подмигнул, рассмеялся и заверил, что, хотя Амо и учит умеренности, даже у него есть слабости. Скипианец Шуро пытался вытянуть из меня информацию о торговле с Хуром и о том, дадим ли мы ему ссуду в будущем. Друзья Гарагаццо спрашивали, каких процентов им ждать от нашего банка в будущем году, поскольку держали свои вклады только у нас. Позже ко мне подошел Сивицца, загорелый морщинистый воин, который без устали муштровал своих солдат — и который более двух десятилетий хранил верность Наволе.

— Я рад, что вам лучше после того случая за столом. — Генерал вручил мне золотой кинжал, украшенный драгоценными камнями. — Он с юга, где мужчины носят клинки ради чести и где убийство — обычное дело. Но они любят свое оружие, и человек, у которого я его забрал, свирепо дрался, чтобы защитить его. Каззетта немало знает про этих людей и их сталь.

Я осторожно принял кинжал.

— Не обращайте внимания на золото, — сказал генерал. — Это добрая морская сталь, можно видеть, что она сложена много раз.

— Спасибо, — запинаясь, ответил я. — Но я не тот воин, что достоин этого клинка.

Генерал пожал плечами:

— В таком случае кто-то заберет его у вас, как я забрал у прежнего хозяина. Но я вижу в вас сталь, Давико. Вы стоите здесь, хоть и больны. Стоите и принимаете свою ношу с прямой спиной, хотя другие на вашем месте согнулись бы. Иногда это важнее, чем мастерство. — Он вручил мне ножны для кинжала и показал, как пристегнуть их к предплечью, вместо более простых, что я носил прежде. — Ну вот, — с удовлетворением произнес он. — Теперь вы всегда сможете защитить свою честь, как защищают на юге.

— Спасибо.

— Отныне вы мужчина, Давико. — Он хлопнул меня по спине. — А потому давайте выпьем, как мужчины!

И я выпил. Я пил вино разных стран и смеялся, и снова танцевал с куртизанками, пока отец и Ашья смотрели, а Филиппо ухмылялся. Было очень много смеха. Снова пришли мои друзья, с ними были Челия и Никколетта, они так и не избавились от ужасной книги Филиппо. Челия сказала:

— Взгляни, взгляни, Давико. Думаю, он потратил на этот подарок немало нависоли. Должно быть, получает кучу денег за свою работу в Торре-Амо, раз заказал такую вещь просто для удовольствия.

— Или он хочет к тебе подслужиться, — предположил Джованни.

— Таким образом ему это не удастся, — ответил я.

— Я готов отдать ему все свои картадечизи! — вмешался Чьерко.

— Он мерзкий человек, — заявила Никколетта. — Постоянно отпускает свои пошлые шуточки.

А потом мы снова танцевали. Мужские танцы, и женские танцы; и вместе плясали женщины и мужчины; зал гремел от топота ног и аплодисментов.

Я очень хорошо помню хлопанье, и веселье, и лица, раскрасневшиеся от вина и возбуждения. Распущенные корсажи и распущенное поведение, обнаженные груди куртизанок, которые целовал Филиппо...

Я видел многое — но я не увидел клинок.

Пьеро со смехом протянул мне вино, а когда я взял бокал, на лице моего друга мелькнуло странное выражение, пылающая решимость, какой я прежде никогда не видел. Потом что-то обожгло мне живот, и Каззетта отшвырнул меня в сторону.

Я рухнул на пол, ошеломленный, не понимая, чем рассердил Каззетту. Вокруг кричали люди. Пьеро упал на мрамор рядом со мной, из его рта хлестала кровь. Я уставился на него, заглянул ему в глаза — и в то мгновение, когда жизнь покинула моего друга, увидел ненависть, глубокую, как безумие Скуро.

— Маленький господин! Маленький господин! Ко мне! Ко мне!

Это был Каззетта. Он стоял надо мной, его кинжалы, покинув тайные ножны, мелькали в воздухе. Я попытался отползти. На Пьеро рухнул еще один человек, сжимая горло и извергая кровь. Каззетта двигался как тень: вот он здесь, а вот его нет. Плавный бросок, удар. Люди валились, будто мешки с мукой. Клинки сыпались на мрамор. Гости кричали и разбегались.

Пьеро сжимал кинжал. Тот по-прежнему был в его кулаке, покрытый кровью.

Лишь тогда я понял, что Пьеро ударил меня. Что он на меня напал. Мой друг пытался меня зарезать. Я принялся копаться в одежде, ожидая увидеть вываливающиеся наружу кишки, но порез был неглубоким. Много крови — однако живот почти не пострадал. Каззетта каким-то образом угадал намерение Пьеро и спас меня от более серьезной раны.

Кто-то рывком поднял меня. Аган Хан. Я увидел Мерио, который падал, сбитый людским потоком, — лицо окровавлено, в распахнутых глазах ужас. Затем толпа поглотила его. Меч Агана Хана метнулся вперед и рассек чье-то горло. Повсюду звенела сталь, наша стража схватилась с людьми, одетыми как слуги, с другими нападавшими... Некоторых я узнал...

— Ассассино!59 Ассассино!

— Измена!

— Очнитесь, Давико! — Каззетта тащил меня назад. — Защищайтесь!

Я попытался достать золотой кинжал, который только что подарил мне Сивицца. Мужчины и женщины кричали, метались и топтали друг друга. Сталь звенела о сталь, люди умирали, мрамор стал скользким от крови. Я попытался отыскать Мерио, но он исчез. Вокруг шло настоящее сражение. Казалось, убийцы повсюду, у них были мечи, и наши стражники погибали.

Полонос получил удар мечом в шею и рухнул, плюясь кровью, руками пытаясь зажать рану. Каззетта и Аган Хан, два столь непохожих человека, стояли плечом к плечу, защищая меня, но нас становилось все меньше. Пытавшийся пробиться к нам Релус тоже упал, окруженный врагами. Мы превратились в островок в битве, трое против полудюжины.

— Идите сюда и умрите! — крикнул Аган Хан.

Он сделал выпад и пронзил противника. Брызнула кровь, и мужчина рухнул, но на его место встали новые. Теперь врагов было не меньше десятка, однако после удара Агана Хана они опасались к нам приближаться.

— Нам нужен только маленький господин, — заявил один из нападавших, обходя нас кругом. — Вы оба можете уйти.

Я опустился на корточки и забрал меч из мертвой руки Полоноса, испытывая тошноту оттого, что ограбил воина, и ужас оттого, что он умер за меня.

— Нам нужен только мальчишка, — сказал кто-то еще. — Уходите.

Каззетта обмяк, будто сдаваясь.

— Мне нужна только твоя жизнь, — сказал он.

Кинжал мелькнул в воздухе и погрузился в глазницу говорившего. Еще один кинжал возник в руке Каззетты. Убийцы кинулись на нас.

Я отбил атаку, затем еще одну; клинки сталкивались и скрежетали. Мой противник был сильным и стремительным, но уроки Агана Хана не прошли даром. Убийца атаковал в третий раз. Я проскользнул под его руками и вонзил золотой кинжал Сивиццы ему в живот. Это было все равно что убивать свинью из тех, с которыми Аган Хан заставлял меня тренироваться, и мне стало дурно, но я пинком оттолкнул тело, как учили... Тут кто-то врезался в меня, и я поскользнулся на мраморе. Извиваясь на окровавленном камне, ждал, что сейчас в шею вонзится меч. Но внезапно рядом оказалась Челия.