Навола - Бачигалупи Паоло

Я услышал, как капает вода. Почувствовал запах влажной почвы. Запах тления. Я не сомневался, что мы находимся под землей. Среди червей и корней, так глубоко во тьме, что она превратилась в существо, живое, как драконий глаз в моих руках, шевелящееся, обнимающее нас, засасывающее все глубже. Это живое создание злобно извивалось, царапая чешуей свою клетку, шурша по моей груди, свивая тело кольцами, напрягаясь, расслабляясь. Испытывая узилище на прочность. Кожистые крылья развернуты, ядовитые шипы вздыблены, словно шерсть на загривке. Хвост хлещет, обвивает мое сердце.

Я понял, что дракон внутри меня. Теперь я чувствовал его — скользкий ужас, все больше оживающий с каждым моим шагом вниз, во тьму. Жадное, голодное присутствие, исследующее вовсе не глаз-тюрьму, а оболочку моего разума.

Я хотел бросить глаз, но не мог. Хотел предупредить Каззетту, но мои губы плотно сомкнулись. Хотел потянуться к Челии за помощью, но руки продолжали крепко обнимать живой глаз. Один в темноте, я сражался с драконом в своем разуме. Сражался молча и упорно, пока мы спускались.

— Что это за место? — прошептала Челия.

Услышав в темноте ее голос, я испытал облегчение — и, к моему изумлению, присутствие дракона словно потускнело, как будто он опасался других людей.

— Катакомбы, — ответил Каззетта. — Руины города, стоявшего здесь до Наволы. Еще до Амо. Не такие древние, как руины Торре-Амо, но все же старые. — Его шаги замедлились. — Мы достигли дна, — сказал он. — Теперь будьте осторожны. Ждите.

Мы с Челией молча стояли. Ее рука робко коснулась моей, нашла и стиснула. Ее пальцы были холодны. Она дрожала. Я ощущал ее страх и облегчение от моего присутствия. Мне тоже полегчало на душе. По крайней мере, мы вместе. И с нами Каззетта, а значит, есть надежда выжить. Как он дрался с убийцами: его кинжалы возникали, словно по волшебству, и вонзались в горло нашим врагам. Амо свидетель, он невероятно быстр. Не будь его, я бы теперь лежал бездыханным на мраморном полу вместо Пьеро.

Мы с Челией ждали, прижавшись друг к другу. Капала вода. Невдалеке журчал ручеек, но я не мог определить, в какой стороне. Гулявшее в катакомбах эхо сбивало с толку.

Я слышал, как Каззетта бормочет на своем языке. Скрипнул камень. Что-то тяжело упало и перекатилось. Он двигал камни. Снова скрип и стук. Мы с Челией ждали, положившись на него, внемля его таинственным трудам.

Казалось, время стремительно мчится, события обрушиваются на нас, неподвижно застрявших здесь. Я представлял, как преследователи наверху рыщут по библиотеке, швыряют книги, рвут гобелены, сходят с ума от ярости из-за нашего исчезновения, кружат, будто гончие, вынюхивая след, алча нашей крови.

Они были близко. Время шло.

Каззетта продолжал двигать камни.

Наконец раздался тяжелый скрип — и удовлетворенное хмыканье.

В темноте запахло камфарой. Полетели искры — яркие брызги, словно фейерверк, — и внезапно вспыхнул огонь, красный и живой, заставивший нас прищуриться.

Факел плевал искрами и влажно дымил.

— Держите повыше, — сказал Каззетта, вручая факел Челии.

При мерцающем свете он продолжил копать. Теперь стало ясно, что мы стоим посреди мертвецов. Повсюду вокруг — темные ниши. Склепы и усыпальные камеры, где аккуратно сложены черепа, кости и целые скелеты. Блестит сочащаяся из стен вода. Кое-где плесень и мох заполнили глазницы, сгладили очертания подвздошных костей. Фаланги пальцев рассыпаны по земле, словно забытые игральные кости. Через центр зала бежит ручеек по неровному руслу из ушедших в землю каменных плит.

Каззетта рылся в усыпальной камере, бесцеремонно раскидывая останки. Вдруг он выпрямился, вытаскивая наружу добычу — меч, который вручил Челии в пару к ее кинжалу. За мечом последовали новые призы: кинжалы, которые Каззетта спрятал по всему телу; кованый фонарь, на котором были отчеканены странные символы; кожаный мешок, чье содержимое он внимательно изучил.

— Крысы не добрались, — с удовлетворением сказал Каззетта. — Еды нам хватит на неделю.

— Убегаем? — спросил я, когда он туго затянул мешок и закинул на плечо.

— Надо быть готовыми ко всему. Я не знаю, как глубоко пустил корни заговор.

Его слова наполнили меня дурным предчувствием. Быть может, отец уже лежит мертвым в стенах палаццо, залив мрамор кровью. Быть может, все остальные погибли.

Быть может, остались только мы.

Каззетта занялся фонарем. Опустил откидную дверцу, достал свечу. Зажег фитиль от факела Челии и вернул свечу на место. Потом отодвинул заслонку на противоположной стороне фонаря — и вперед метнулся яркий луч, погаснув, как только Каззетта закрыл заслонку.

— Хорошо, — сказал он. — Гасите факел.

Челия подчинилась, опустив факел в ручеек. Раздалось шипение, запахло дымом. Темнота обрушилась на нас.

Как только свет исчез, мои другие чувства ожили. Я слышал писк крыс. Сочившуюся из стен воду. Ручеек под ногами. Ощущал запах дыма от факела...

Скрипнул, открываясь, фонарь Каззетты. Вспыхнул свет, узкий луч, словно внутри было солнце, светившее через крошечное отверстие.

— Там зеркало, чтобы давать больше света, — объяснил Каззетта. — Инструмент воров и беглецов.

Он направил луч к арке тоннеля и вывел нас в коридор, уходивший во мглу, которую не мог разогнать даже свет фонаря.

— Идем тихо, — сказал Каззетта, когда мы двинулись вперед. — Как Калиба, похищающий Эростейю.

Мы пустились в путь, минуя костницы, пробираясь вдоль скользких от влаги стен, осторожно обходя громадные веера грибов, напоминавшие постели фат Калибы, с пластинками, которые словно дышали и резко отдергивались, когда их касался свет.

Мы шли крадучись — и все же казалось, каждым шагом выдавали себя. За нами следили тысячи глаз. Пауки, и голые мыши, и клоачные крысы. Тараканы и мокрицы. Мы брели по колено в зловонных потоках, стараясь не брызгать, а выбравшись на сушу, стряхивали отвратительных бледных червей-обманщиков, которые цеплялись за нас в надежде вгрызться в теплую кожу и отложить там яйца.

Драконий глаз в моих руках ощущался теплым, странно контрастируя с царившим в катакомбах холодом. В нем была какая-то нечестивая энергия, нечеловеческая злоба. Казалось, он хочет поймать и сожрать бледных пещерных сверчков, что стрекотали на потолке; хочет накинуться на слепых безволосых мышей, что разбегались при нашем приближении и жались к краям склепов.

А потом я с ужасом осознал, что нас он тоже не прочь сожрать. Мы, три человека, для него что крысы и сверчки, только теплее. И жирнее. Я отчаянно хотел бросить глаз, но руки отказывались подчиняться. Я по-прежнему чувствовал дракона, корчащегося в моем разуме. Ищущего. Изучающего. Теперь почти непрерывно складывающего и раскрывающего крылья, скребущего чешуйчатыми извивами по моему черепу, впивающегося в мой мягкий рассудок. Голова болела, и все же я не мог бросить глаз. Не хватало воли. Глаз не желал, чтобы его оставили.

Я следовал за Каззеттой, поглощенный безмолвной схваткой с артефактом. Стилеттоторе свернул налево, потом направо. Мы пробирались полуобрушившимися коридорами, перешагивали через раздробленные кости, брели по сточным водам. Каззетта не останавливался и не искал приметы, хотя все тоннели, стоки и костницы выглядели совершенно одинаково.

Давление тьмы усилилось. Сточная канава углубилась, и от зловония слезились глаза. Я дышал поверхностно и чувствовал, что Челия делает то же самое. За нами следило все больше глаз. Я ощущал их повсюду, ощущал мгновенно пробудившийся интерес пауков и крыс. Вздрогнув, осознал, что в глубинах сточной канавы, вдоль которой мы шли, извиваются черные угри, существа слепые и зубастые, исполненные кровожадной злобы. И с этим осознанием пришло другое: это не я ощущаю взгляды и бурлящий голод созданий Скуро. Это дракон. Он разделяет мои чувства, а я — его.

— Сейчас мы под Куадраццо-Амо, — прошептал Каззетта. — Уже недалеко.

Внезапно я почувствовал новые глаза. Не мелкие, как у крыс и сверчков, а большие. Душа дракона вспыхнула в моей груди жаром голодного предвкушения. Я испытал голод, рот наполнился слюной, губы приоткрылись. Радость...