Последний вольный (СИ) - Волох Виктор

— Нет, спасибо. Я не работаю за идею и за обещания светлого будущего. Утром деньги — вечером стулья.

— Доля будет жирная. Хватит, чтобы этот гадюшник, — он кивнул в сторону моей лавки, — купить и сжечь.

— Это ты так думаешь, что она будет, — я покачал головой. — Возвращайся, когда будет конкретика. Или аванс. А воздух сотрясать я и сам умею.

Лицо Горелого потемнело. Воздух вокруг снова стал густым и вязким. Я почувствовал, как линии будущего резко перестроились, окрашиваясь в багровые тона. Мирный исход разговора таял на глазах.

— Это твое последнее слово? — тихо спросил он.

Я заставил себя смотреть ему прямо в глаза, хотя инстинкты вопили: «Беги!».

— Не пытайся меня пугать, Горелый. Не на того напал.

Горелый смерил меня тяжелым, оценивающим взглядом, так мясник смотрит на тушу, прикидывая, с чего начать разделку. Он не стал выплескивать силу напоказ, но я кожей чувствовал, как вокруг него сгущается пространство. Он был на взводе.

— Сдается мне, Курганов, — пророкотал он, — я тебя сейчас в асфальт укатаю. И даже не вспотею.

— Рискни здоровьем, — бросил я небрежно.

На лице покерфейс, а внутри пожар в борделе во время наводнения. Я был пуст. Ни амулетов, ни оружия, куб в рюкзаке тянет плечо, а Леся сидит в кустах всего в пяти метрах за моей спиной. Если начнется замес, нас обоих пустят на фарш. Я видел, как веер вероятностей передо мной дробится и рассыпается, и в большинстве веток будущего я уже был мертв. Всё зависело от того, поверит ли этот амбал в мой блеф.

Горелый помедлил секунду, вглядываясь в мои глаза. А потом его губы растянулись в нехорошей усмешке. Будущее резко схлопнулось в одну кровавую точку.

— Ты пустой, — припечатал он. — Блефуешь, сука.

Черт. Черт. Черт.

Он раскусил меня. Каждая линия вероятности теперь вела к бойне. Я лихорадочно перебирал варианты, стараясь, чтобы голос не дал петуха.

— Плохая идея, Горелый. Очень плохая.

— Да неужели? — он картинно развел руки в стороны, открываясь. — Ну давай. Удиви меня.

Двадцать секунд до удара.

Я нырнул в поток времени, отчаянно ища хоть одну тропинку, где я остаюсь жив. Что я должен сделать? Что сказать?

Ударить первым? Бесполезно. Бежать? Не успею.

Десять секунд.

Воздух вокруг Горелого начал темнеть, наливаясь багровым, как гематома. Солнечный свет в парке померк, сменившись тяжелым маревом Тьмы. Он начал формировать «пресс».

И тут я нашел. Крошечный просвет. Одно слово.

Я даже не успел обдумать это, просто выплюнул имя, которое высветилось в сознании.

— Варламов.

Горелый замер, словно наткнулся на невидимую стену. Тьма вокруг него мгновенно рассеялась, и вечернее солнце снова ударило по глазам.

— Чего? — его голос просел на октаву.

Я стоял молча, не двигаясь и стараясь даже не моргать.

— Ты… — он сглотнул. — Ты под Варламовым ходишь?

Я медленно, очень медленно приподнял бровь.

— А сам как думаешь? Стал бы я тут с тобой лясы точить пустым?

Горелый замялся. Секунды тянулись. В его глазах мелькнул неподдельный страх. Старый Варламов был легендой, страшилкой, которой пугали молодых магов, и, похоже, Горелый в эти сказки верил.

— Почему ты сразу не…?

— Ты не спрашивал.

Лицо Горелого снова окаменело, но агрессия ушла. Осталась только настороженность цепного пса, который понял, что облаял не того прохожего.

— Передай Деду, что мы настроены серьезно, — буркнул он, пытаясь сохранить остатки авторитета. — Он нам не указ, времена нынче не те.

Слова были дерзкими, но я видел, драться он больше не полезет. Слишком велик риск.

— Старик умный, он в этот блудняк не полезет. И тебе не советую.

— Я тебе не курьер и не почта России, — отрезал я. — Хочешь что-то сказать, иди и скажи ему в лицо. Если духу хватит.

Горелый сверлил меня взглядом еще пару секунд, потом сплюнул на траву и начал пятиться к деревьям.

— Еще увидимся, Курганов.

Почувствовал резкий всплеск силы, хлопок телепортации, от которого заложило уши, и он исчез.

Я простоял столбом еще секунд десять, параноидально сканируя будущее, чтобы убедиться, что он не вернется и не ударит в спину. Только когда был уверен на сто, двести процентов, что горизонт чист, ноги превратились в вату. Я сполз спиной по шершавому стволу клена и плюхнулся задницей на землю. Сердце колотилось где-то в горле, отдавая в виски.

— Господи Иисусе, — выдохнул я в пустоту. — Пронесло.

— Макс? — тихо позвала Леся.

— Ушел, — выдавил я.

Попытался встать, но ноги не слушались, будто из них вынули кости. Руки тряслись мелкой, противной дрожью, классический «отходняк» после смертельного риска. Всё, на что меня хватило, так это сидеть на траве и тупо смотреть в одну точку, пока Леся осторожно выбиралась из своего укрытия.

Птицы, заткнувшиеся при появлении Горелого, снова зачирикали, как ни в чем не бывало. Мир вернулся в норму, словно и не было здесь только что машины для убийства. Леся подошла и опустилась на колени, ближе, чем обычно позволяла техника безопасности.

— Ты как?

— Нормально. — Я пятерней зачесал волосы назад, а потом сцепил пальцы в замок, чтобы унять тремор. — Жить буду.

Леся инстинктивно дернулась ко мне, чтобы коснуться плеча, поддержать, но в последний момент одернула руку. Проклятие. Между нами всегда должна быть дистанция. Но я перехватил её взгляд, в огромных серых глазах плескался такой неподдельный страх за меня, что стало немного легче.

— Что это было, Макс?

Я глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Леся «чуткая», она слышит голоса и чувствует фон, но видеть варианты будущего, как я, где нас раз десять за последнюю минуту могли испепелить, она не могла. Для неё это был просто напряженный разговор.

— Это было твое первое знакомство с Темным, — хрипло сказал я. — С почином.

— Они все такие… жуткие?

— Горелый… это еще цветочки. Просто цепной пес. Бывают и похуже.

Я наконец заставил себя подняться. Ноги всё еще были ватными, но держали. Первым делом я хлопнул по рюкзаку, проверяя, на месте ли этот чертов куб. На месте. Тяжелый, как грехи моей юности.

— Я не поняла одного, — спросила Леся, поднимаясь следом. — Кто такой Варламов?

— Вратарь хоккейный. Или блогер кучерявый, не помню, — буркнул я, отряхивая джинсы.

Леся посмотрела на меня как на умалишенного.

— Шучу, — я криво усмехнулся. — Понятия не имею, кто он сейчас. Знаю только, что в девяностые это имя открывало любые двери и закрывало любые рты. Это единственное, что могло остановить Горелого.

— Но почему?

— Потому что Горелый решил, что я, человек Варламова. А связываться со «старой гвардией» ему кишка тонка. Он, может, и отморозок, но жить хочет.

— А на самом деле? — Леся прищурилась. — Ты с ним связан?

— Я этого Варламова в глаза не видел. Может, он вообще уже десять лет как на Ваганьковском лежит.

Глаза Леси округлились.

— Ты… ты блефовал?

— На все сто.

Я быстрым шагом направился к выходу из парка.

— И в этом наша проблема, Леся. Горелый сейчас на измене, он побежит к своим, начнет «пробивать» информацию. И очень скоро выяснит, что я взял его на понт. И вот тогда он вернется. Злой как черт и с подкреплением.

— И что нам делать?

— Валить отсюда, — бросил я, ускоряя шаг. — Быстро и далеко. Пока он не понял, как я его развел.

Моя берлога находится прямо над магазином, на втором этаже. Это типичная для центра «перепланировка»: снесенные перегородки, превратившие трешки в одну большую студию. У окна, то, что я гордо именую кухней (плитка на две конфорки и старый холодильник «ЗиЛ»), посередине, продавленный диван, стол, заваленный книгами, и пара разномастных стульев для гостей, которых у меня почти не бывает.

На стенах висят три выцветшие акварели с видами дореволюционной Москвы, наследство от предыдущего жильца, который, кажется, спился в этих стенах еще в девяностые. Из окон открывается вид на кривые переулки и крыши Хитровки. Солнце уже упало за горизонт, и город начал вспыхивать электричеством. Желтые квадраты окон в сталинских высотках за рекой, красные габариты машин на набережной, мне нравится иногда лежать в темноте и смотреть на эту мозаику, гадая, кто там живет и о чем думает.