Лекарь Империи 8 (СИ) - Лиманский Александр

— Звучит прекрасно, — согласился я, живо представляя эту картину. — Белый домик с красной черепичной крышей?

— Да! — ее глаза загорелись. — И обязательно с погребом для солений. И с чердаком, где можно устроить мастерскую или просто хранить старые, но дорогие сердцу вещи.

— А я мечтаю об отпуске, — признался я. — Настоящем отпуске, не на два дня, как сейчас. Минимум две недели. На море. Где можно просто лежать на горячем песке, слушать шум волн и абсолютно, категорически ничего не делать.

— Никаких пациентов… — подхватила она.

— Никаких экстренных вызовов…

— Никаких ночных дежурств…

— И главное — никакой рыбалки! — закончил я.

Вероника рассмеялась так заразительно и громко, что несколько уток испуганно отплыли подальше к середине пруда.

— Договорились! В следующий отпуск — только море, песок и коктейли с зонтиками!

Фырк устроился на спинке скамейки прямо между нами, свесив пушистый хвост.

— Ага, мечтатели! Море, песок… А потом на пляже кто-нибудь начнет тонуть, и наш герой-спасатель бросится реанимировать! Или откроется эпидемия медуз-убийц! Или акула на кого-нибудь нападет!

— Фырк, не каркай! — мысленно одернул я его.

Мы продолжили прогулку. Парк был почти пустой — только редкие собачники да еще одна парочка на дальней скамейке. Пахло той особой свежестью, которая бывает только перед дождем.

— А еще я мечтаю, — продолжила Вероника, снова взяв меня под руку, — чтобы однажды проснуться и понять, что не нужно никуда спешить. Что можно просто лежать в постели, пить кофе и читать книгу.

— И чтобы телефон не звонил с вызовами, — добавил я.

— И чтобы никто не умирал.

— И чтобы все были здоровы.

— Утопия, — вздохнула она.

— Но красивая утопия, — согласился я.

Первые капли дождя упали нам на головы. Крупные, тяжелые, предвещающие настоящий ливень.

— Бежим! — крикнула Вероника, и в ее голосе прозвучали детские, восторженные нотки.

Мы побежали обратно к дому, смеясь как дети. Дождь усиливался с каждой секундой, превращаясь в сплошную стену воды, и к подъезду мы добрались уже основательно мокрые, запыхавшиеся, но абсолютно счастливые.

В квартире было тепло и уютно после прохладного дождя.

Мы стояли в прихожей, с нас ручьями стекала вода, образуя на линолеуме темные, расползающиеся лужи.

— Нужно переодеться, — сказал я, стряхивая капли с волос. — А то простудимся.

— Или можно просто… не одеваться, — Вероника посмотрела на меня так, что все слова застряли у меня в горле. В ее глазах, обычно спокойных и ясных, плясали озорные, решительные огоньки.

Она первая шагнула ко мне, сократив разделявшее нас расстояние.

Ее поцелуй был горячим, требовательным. В нем была жажда, накопившаяся за эти дни смертельного напряжения и пронзительной близости.

Это неизбежно должно было случиться. После всего, через что мы прошли вместе — это было не просто логичным, а единственно возможным завершением нашего безумного уикенда.

Мокрая одежда падала на пол прихожей, оставляя темные, влажные следы на паркете. Ее кожа была прохладной от дождя, но губы — обжигающе горячими. Мои руки скользили по ее спине, запоминая каждый изгиб, каждое напряжение мышц.

— Илья, — прошептала она между поцелуями, ее дыхание сбивалось. — Я хочу остаться. Хочу быть с тобой.

Фырк, который до этого сидел на антресоли, тактично испарился, пробормотав у меня в голове что-то вроде:

— Ну все, у двуногих начинаются брачные танцы! Я лучше пойду луну посозерцаю. Или капли дождя на стекле посчитаю. Или вообще в астрал сгоняю, там интереснее!

Сначала совместный душ, где мы не отлеплялись друг от друга. А потом…

Дорога до спальни была размыта в тумане прикосновений, вздохов и поцелуев. Мы падали на кровать, сплетаясь телами, и мир за окном, с его дождем, проблемами и грядущим понедельником, перестал существовать.

Весь стресс последних дней трансформировался в неукротимую жажду жизни, в желание чувствовать, отдавать, брать

Ее тело откликалось на каждое мое прикосновение с поразительной откровенностью. Она стонала, кусала губы, выгибалась, притягивала ближе. Ее ногти оставляли на моей спине тонкие, горячие следы, но эта легкая боль только подстегивала желание, делая его острее.

После мы долго лежали, переплетясь, слушая, как барабанит по подоконнику дождь. Ее голова покоилась у меня на груди, я медленно перебирал ее все еще влажные волосы.

— Спасибо, — прошептала она сонно.

— За что?

— За все. За спасение от бандитов в первый день. За вчерашний кошмар и то чудо, что ты сотворил. За сегодняшнюю рыбу. За то, что ты просто есть.

— Это тебе спасибо, — я поцеловал ее в макушку.

— Мы хорошая команда, — она зевнула, устраиваясь удобнее.

— Лучшая, — согласился я без колебаний.

Она уснула почти мгновенно, убаюканная мерным звуком дождя. А я еще долго лежал без сна, глядя в потолок и думая о странных, непредсказуемых поворотах судьбы.

О том, как обычная рыбалка, которая должна была быть простым отдыхом, превратилась в приключение, изменившее, кажется, всю мою жизнь.

Будильник взорвался… Резкий, пронзительный, безжалостный звук вырвал из объятий Морфея без малейшего предупреждения.

— Нееееет, — простонала Вероника, зарываясь лицом в подушку. — Не может быть уже утро! Мы же только что легли!

— Добро пожаловать в реальность под названием «понедельник», — я потянулся, чувствуя приятную, ноющую усталость во всем теле. — Суровый и беспощадный.

— Можно я умру? Тихонько так, незаметно? А ты скажешь на работе, что я заболела смертельной, но очень симпатичной болезнью?

— Нельзя. Ты мне живой нужна.

Она приоткрыла один сонный глаз.

— Это признание в любви?

— Это констатация факта, — я поцеловал ее в теплый лоб. — Вставай, соня. Душ, кофе, работа.

— Ты бессердечный тиран!

— Я практичный реалист.

Фырк материализовался на тумбочке, с любопытством разглядывая нас.

— О, голубки проснулись! Как спалось после ночных упражнений? Не болит ничего? Особенно спина, двуногий — я видел эти царапины! Впечатляет!

— Фырк!

— Что «Фырк»? Я просто проявляю заботу о твоем здоровье! Ты же лекарь, должен следить за собой!

Мы пошли в душ. Вместе. Что было серьезной стратегической ошибкой — вместо быстрого пятиминутного мытья получилось продолжение ночных ласк, что в итоге привело к катастрофическому опозданию на двадцать минут.

— Это все твоя вина, — заявила Вероника, торопливо вытираясь полотенцем. — Не надо было так соблазнительно намыливать мне спину.

— Это ты первая начала!

— Неправда!

— Правда!

Завтрак был спартанским и стремительным — крепкий кофе и разогретые в микроволновке вчерашние рыбные котлеты. Времени на готовку уже не было.

— Знаешь, — сказала Вероника, дожевывая последнюю котлету на ходу, — я их, наверное, больше никогда не смогу есть. Они всегда будут напоминать мне об этих выходных.

— Плохие воспоминания?

— Нет, — она улыбнулась. — Лучшие. Но слишком, слишком насыщенные.

Я почувствовал неладное еще на подходе к больнице.

Остатки умиротворения после выходных испарились, сменившись ледяной тревогой. Обычно в понедельник утром у входа в приемный покой дежурили две, максимум три машины скорой помощи.

Это была норма — остатки выходных травм, обострения у хроников, последствия воскресного алкоголизма.

Сегодня их было восемь.

Они стояли в беспорядке, брошенные как попало, с все еще мигающими сине-красными огнями, которые беззвучно стробили в утреннем свете.

Это было похоже не на рутинную работу, а на место ликвидации последствий катастрофы. Протокол массового поражения тут же вспыхнул в голове. Авария на трассе? Взрыв газа на заводе? Обрушение дома?

Фырк материализовался на моем плече, его нос-пуговка нервно дергался.

— Ой-ой-ой! Чую запах большой беды! И дезинфекции — очень, очень много дезинфекции! И паники! Паника прямо в воздухе висит, как туман!