Навола - Бачигалупи Паоло

Мы смотрели, как кружит ястреб. Казалось, он действительно изучал нас, глядя с высоты. Будь он диким, расширял бы круги, высматривая добычу подходящего размера, но он сложил крылья и полетел вниз, в долину, чего никогда бы не сделала вольная птица.

— Мераи охраняет все свои границы, — сказал Каззетта. — Она привыкла к вторжениям, поскольку рядом Шеру и Вустхольт, Джеваццоа и Навола. Ничего удивительного. Но я бы предпочел, чтобы все сложилось иначе. Я и надеялся, что сложится иначе.

Он отвязал от седла сверток ткани. Из складок посыпалась сверкающая на солнце сталь. Каззетта бросил мне меч.

— Вооружайтесь.

Я оглядел меч и с удивлением узнал его. Он принадлежал Полоносу. Это его я забрал из руки Полоноса в свой день имени. Этим мечом я убил человека.

Внезапно я понял, что мне ужасно не хватает Полоноса, а потом задумался, не потому ли Каззетта взял этот меч вместо моего собственного. Чтобы напомнить о моем долге, об опасностях, грозящих нашей семье. Я заметил, что он наблюдает, и постарался скрыть мысли, сердясь, что он пытается манипулировать мной вот так, не говоря ни слова. После чего задумался, не принадлежит ли замысел моему отцу.

Здесь, в Руйе, я на мгновение почувствовал себя свободным от наволанских интриг — свободным, живым и счастливым, — а теперь, одним-единственным поступком, Каззетта вновь поймал меня в сеть отвратительных махинаций нашего мира, заставив вспомнить не только о Полоносе и его самопожертвовании, но и о планах моего отца.

— Нам грозит опасность?

Каззетта пожал плечами, пристегивая собственный меч и пряча в рукава кинжалы. Он бросил мне кинжал и наручные ножны:

— Возьмите это.

— Разве объездчики не верны Мераи? — вновь спросил я, принимаясь пристегивать клинки.

— Мы очень далеко от города. — Каззетта дернул лошадь, которая поедала болотные лилии, и вскочил в седло. — Руйя — дикий край, здесь есть волки, медведи и разбойники. Два человека запросто могут исчезнуть, какие бы клятвы ни давали объездчики. — Он пришпорил коня. — Едем! Нужно торопиться. Здесь лишь один путь вниз, и это опасное для нас место. Я хочу углубиться в лес, пока никто не явился.

Дальше мы ехали рысью, раздвигая хохлатые травы и разбрызгивая воду топких горных ручейков. Наконец добрались до конца долины и уже пешком преодолели череду крутых скальных полок. Мы с Каззеттой шли впереди, очищая естественную каменную лестницу от щебня, чтобы облегчить путь лошадям. Те шли за нами неохотно и неуверенно. Хотя спуск был лишь в несколько раз больше высоты дерева, мы потратили на него час с лишком, и все это время сердце колотилось у меня в горле.

Наконец мы оказались внизу, на мягком ковре из соснового опада, и я вновь смог дышать.

— Ай, было неприятно.

— Это непопулярный путь, — согласился Каззетта и вновь оглядел небо.

— Ястреб исчез, — заметил я. — Я уже смотрел.

Каззетта хмыкнул, и мы подошли к лошадям, чтобы сесть в седло.

Внезапно я почувствовал взгляд, будто осязаемое давление. Я круто развернулся.

— Что такое? — спросил Каззетта.

Я вскинул руку, всматриваясь в заросли. Лесные тени, низкие ветви деревьев, кусты, малина и императорская ягода. Мягкая коричневая лесная подстилка, хвоя, запахи сосны и белого тополя. Здесь кто-то есть, какое-то существо. Я напряг слух, внемля хрусту ломающихся под ногами сосновых игл. Попытался застыть, не обращать внимания на грохот сердца, дышать лесом, следовать движениям ветра, чириканью птиц...

За моей спиной Каззетта с шелестом обнажил меч. Я рассердился, что он так шумит. Но моя собственная рука тоже потянулась к мечу — страх не позволил ей остаться на месте.

— Кто здесь? — выкрикнул Каззетта.

Я хотел отругать его, но тут кусты зашелестели, и от зарослей отделилась тень. Среди деревьев возник человек, его зелено-коричневая одежда была тусклой, чтобы лучше сливаться с лесом. Приблизившись, он откинул капюшон.

Я ахнул. Ужасное лицо! Рассеченные губы обнажают в кривой голодной ухмылке осколки зубов. Тот же удар меча рассек ему нос, который потом криво зашили. Вмятины на щеках похожи на рабские шрамы. Передо мной стояло чудовище.

— Проклятье! — воскликнул Каззетта. — Тебе следовало назваться! — Он убрал меч в ножны и подошел к человеку, чтобы его обнять. — Я мог тебя ударить!

— Скорее Скуро нагадит на трон Амо. — Человек говорил с мерайской шепелявостью. Он разжал объятия, и его лицо стало серьезным. — Так вот он каков, наш юный Бык. — Его глаза пылали, и на мгновение мне почудилась в них ярость, но в следующий миг он опустился на колени. — Я ваш человек, — сказал он и приложился щеками к моему сапогу. Выпрямился и кинул к моим ногам мертвого ястреба. — Нужно идти. Если объездчики-мерайцы унюхают нас, скрыться будет непросто.

Так я познакомился с Луго.

Глава 35

Луго Террадемеццо. Человек, не похожий ни на одного из тех, кого я знал. Казалось, внутри у него постоянно горела приглушенная ярость. Она прорывалась, стоило ему расслабиться. Другие люди делались спокойными и счастливыми, когда отдыхали или чувствовали себя в безопасности; Луго же, расслабившись и перестав контролировать выражение лица, превращался в сущий костер. Он мог надеть маску человечности, как в тот день, когда кланялся мне и обнимал Каззетту, но, если никто не смотрел или если он не был занят каким-то делом, ярость постепенно выходила наружу.

Мераец по матери и наволанец по отцу, Луго говорил как на мерайском диалекте, так и на сленге Наволы, перескакивая с языка на язык, так что понимать его было нелегко. С учетом плохо зашитых губ, рваных шрамов на лице и торчащих зубов трудно было не таращиться на него, а прислушиваться к его речи.

— Не смотрите на Луго свысока, — шепнул Каззетта, когда мы следовали за ним через лес. — Он наш лучший человек в Мераи.

— Я не видел его имени в письмах.

— Он не работает в нашем банке, — сказал Каззетта, — а охраняет его. Теневая фигура.

Я знал, что в наших ветвях были наблюдатели, докладывавшие обстановку в городах и королевствах, где мы вели дела, а также приглядывавшие за распорядителями и клерками и отправлявшие дополнительные — теневые — отчеты, чтобы мы могли проверить, сойдутся ли они с официальными отчетами наших ветвей.

Но фаты свидетельницы, его лицо было ужасно. Если не знать, можно принять Луго за тщательно помеченного раба жестокого хозяина. Было сложно судить, являются ли эти шрамы на щеках рабскими, очень уж велики и многочисленны повреждения, однако такая мысль мне приходила, в свою очередь заставляя задуматься о том, каково это — жить с такими кошмарными отметинами...

С раздражением я сообразил, что Каззетта вновь проверял меня. Он не предупредил насчет встречи с Луго и фыркнул, когда тот прижался щекой к моим сапогам.

— Вы нарочно не сказали мне о нем и его шрамах, — упрекнул я Каззетту, когда мы вели лошадей через заросли лесного папоротника, удаляясь от скал. — Очередное испытание.

Луго хмыкнул:

— Вы справились лучше многих, маленький господин.

— Луго неудачно встретил каменного медведя, — объяснил Каззетта.

Луго снова хмыкнул:

— В конце концов он разжал челюсти.

Я не знал, что сказать. Оба моих спутника обладали шрамами и опытом, и я чувствовал, что, помимо этого, их связывает некая серьезная общая история. Я решил прибегнуть к формальности:

— Что ж, патро Террадемеццо, для меня честь произносить ваше имя.

— Патро? — Луго кинул на Каззетту насмешливый взгляд. — Слова господина сладки, как дерьмо медовой ласки.

— Наш друг Луго нечасто пробует на язык сладкое вино.

— Предпочитаю ведра кислого, — согласился Луго, пока мы лавировали между деревьями. — Кислое вино и кислый передок. Луго этого достаточно.

Он был нашей тенью. Стилеттоторе, как и Каззетта. Если вам требовалось вогнать кому-то кинжал между ребер, он был к вашим услугам. Если вы желали что-то украсть, он был рад услужить. Если вы решили похитить человека с улицы и допрашивать, пока тот не зарыдает и дерьмо не потечет по его ногам, он бы не дрогнул.