Навола - Бачигалупи Паоло

Я повернулся к югу и оглядел горизонт, но все равно не увидел ни города, ни реки. Я принюхался. Влажный воздух слабо пах рыбой. Далеко от Наволы, но не очень далеко от реки. Я посмотрел на север. Впереди высилась каменистая Руйя, пурпурная полоса с белыми мазками на горизонте. Не такая внушительная и островерхая гора, как Чьелофриго, и не такая зазубренная и суровая, как пики Ромильи, но все равно достаточно высокая, чтобы снег не таял.

— Это не дорога в Мераи.

— Най. Та дорога слишком оживленная. — Каззетта намотал веревки, связывавшие мои запястья, на луку седла. — Мы поедем через долину Парди. Оттуда через один из высоких горных перевалов попадем в Мераи. — Он затянул веревки, резко дернул, проверяя, и вернулся к своей лошади. Запрыгнув в седло, сказал: — За четыре дня мы должны добраться до долин Луца. Еще через два будем в Мераи.

Он щелкнул языком, и его лошадь зашагала вперед неторопливой иноходью, потянув за собой моего коня.

— Вы боялись, что я подниму шум на главной дороге, — обвиняюще сказал я. — Боялись, что я от вас сбегу.

— Эта мысль приходила мне в голову.

Я нахмурился. Каззетта обернулся в седле.

— Чи, Давико. Не надо печалиться. Взгляните. — Он обвел рукой окружавшие нас холмы. — Пришла весна. Земля вновь оживает. Уже цветут одуванчики! А когда перейдем через Руйю, станет теплее. В Мераи весна уже в разгаре, потому что с Кровавого океана дуют теплые ветра. Я знаю, что вам нравится широкая сеть, сплетенная Виргой. И вот мы здесь, прямо в ней. За пределами Наволы. Далеко от извилистых улиц и изворотливых умов, на которые вы жаловались. Все не так уж плохо.

Я хмуро посмотрел на него:

— Все равно я могу ускакать в ночи.

Каззетта снова пожал плечами. Да-нет-может-быть.

— Вы много чего можете сделать, но большинство этих поступков были бы глупыми.

— Я могу спрятаться от вас.

— Я прекрасно помню про ваши лесные таланты. Аган Хан до сих пор страдает.

— Хотя бы развяжите меня.

Он рассмеялся и сосредоточился на дороге.

— Вы начинаете с угроз и лишь потом пытаетесь вести переговоры. Неужели ваш отец и Мерио ничему вас не научили? Неужели не рассказали, что сахарное начало зачастую приносит больше стального?

— Ну да, — ответил я. — Ведь вы с самого начала относитесь ко мне с таким уважением.

— С уважением? — Он рассмеялся. — Ну конечно же, Давико. Вы заслуживаете уважения. — Он посмотрел на меня. — Дайте слово — и я тотчас освобожу вас. Обещайте, что не сбежите в Наволу и не будете создавать проблемы, — и вы свободны, как птицы каури, которых отпустил Калиба.

— Я обещаю.

— Правда?

Я начал было отвечать, потом закрыл рот и насупился. Каззетта пошевелил бровями, отвратительно довольный собой.

— Ай, Давико. Я вам сочувствую. Трудно быть порядочным — но это делает вам честь. Однажды ваша порядочность сослужит вам добрую службу.

— Но не сегодня.

— Нет. Сегодня она вам мешает. — Он задумался. — Но это забавно.

— Пусть вас заберет Скуро! — взорвался я и дернул за веревки, пытаясь освободиться. — Будьте вы прокляты, Каззетта! Будь проклята ваша мать, матракаццо, писсиолетто, канифескато!.. — Я дернул сильнее, но узлы держались крепко. — Развяжите меня, Каззетта!

Он расхохотался.

— Ай! Давико, вы все-таки мужчина.

Я сердито уставился на него.

— Дайте слово, Давико. Это все, чего я прошу.

Не дождавшись ответа, Каззетта кивнул. Он слишком хорошо меня знал. Я не нарушу данную ему клятву, как бы ни ярился. Я обмяк в седле, раздумывая, как бы сбежать. Сделаю это, когда Каззетта уснет. Нужно будет разобраться с веревками. Быть может, удастся перегрызть их. Потом украсть лошадь...

— Вам следует знать, — сказал Каззетта, — что конь, на котором вы едете, чрезвычайно предан мне. Он не покинет меня, как Ленивка не покинет вас. — Пауза. — Это на случай, если вы намеревались его забрать.

Я не удостоил его ответом. Быть может, я стукну его по затылку. Оставлю хорошую шишку на черепе. Я могу связать его и отправиться назад вместе с преданными ему лошадьми.

Это была приятная фантазия, и я предавался ей, пока наши лошади неторопливо преодолевали холмы. Солнце пересекало небо, теплое, приятное — и потому еще больше раздражавшее меня. Если быть честным перед Амо, я был счастлив оказаться подальше от Наволы, среди зеленеющих холмов, а не сидеть в городской клаустрофобической тесноте, и это тоже раздражало меня. Каззетта был прав. Пусть Скуро заберет его глаза.

— Почему? — некоторое время спустя спросил Каззетта. — Почему вы так решительно сопротивляетесь своему отцу, Давико?

— Потому что я люблю Челию.

— Чи. Любовь.

— Вы не верите в любовь.

— Я о ней слышал. Она приходит. — Он пожал плечами. — И уходит.

— Значит, вы не понимаете.

Каззетта весело фыркнул.

— Думаю, вы похожи на кошку из притчи. Ее загипнотизировали мыши, шмыгавшие по полу, заставляя ее прыгать снова и снова — и забывать про тех мышей, что она уже поймала своими лапами. И потому кошка гонялась и гонялась за мышами, пока не умерла от голода.

— Значит, Челия — шмыгающая по полу мышь?

Каззетта пожал плечами.

— Посадите Челию под мою лапу, и мы сможем проверить вашу теорию.

— Най, — рассмеялся Каззетта. — Она выйдет замуж за парла.

— Не выйдет. Она любит меня.

— Она так сказала?

Она ничего такого не говорила, но мне не казалось преувеличением обратное.

— Конечно, сказала.

Каззетта погрозил мне пальцем:

— Не говорите, что у меня штаны на голове, и я не скажу, что у вас рубашка на заднице.

Удивительно, как ему удавалось каждый раз меня прочитывать. Неужели я был таким чьяро? Таким простым?

— Если вы так уверены в своих чувствах и в ее чувствах, зачем сопротивляться этому путешествию? — спросил Каззетта. — Через несколько недель мы вернемся в Палаццо Регулаи, парл не женится на Челии, и вы с ней сможете продолжить ваш дразнящий танец. Если думаете, что ваша любовь крепка, как гранит, чиста, как мрамор, и страстна, как рубин, то почему не исполнить желание отца? — Он посмотрел на меня. — Конечно, ваша связь с Челией не настолько слаба, что не выдержит и нескольких недель разлуки.

— Она не слаба.

— Это хорошо. Потому что если нескольких недель разлуки окажется достаточно, чтобы сломать вас, значит это слабая любовь.

— Наша любовь не слабая.

— Быть может, вы просто запутались. Челию трудно читать. Быть может, вы ошиблись в ее намерениях на ваш счет.

— Замолчите.

Фаты свидетельницы, я устал от его насмешек. Более того, мне не нравилось, что он обнаружил мою главную слабость. Место, на которое можно было давить, словно вгонять кинжал из-под мышки прямо в сердце, в обход нагрудника. Каззетта умел давить. Да пожрет Скуро его глаза, он умел допрашивать.

Я думал, что уверен в Челии, но он ловко устроил так, что мы не смогли попрощаться. Как она это восприняла? Сочла ли меня ветреным? Хотел бы я, чтобы мы успели обменяться обязательствами. Она бы теперь знала, что моя страсть к ней непоколебима. Но как насчет ее страсти ко мне? В то мгновение в коридоре, когда наши руки сплелись, сердца бились в унисон, а губы почти сомкнулись, мы словно делили одно дыхание на двоих. Тогда я чувствовал, что знаю ее, что читаю ее душу так же ясно, как читал душу дракона. Она желала меня. Дверь в ее сердце была открыта. Мы были единым целым.

А потом она стала холодной, игнорировала меня. Пока я не отчаялся, после чего она вновь разбудила во мне надежду. Был ли я для нее игрушкой? Видит Скуро, возможно, она кошка, а я мышь. И стоило оказаться под ее лапой, как она теряла ко мне интерес, а стоило отбежать в сторону, как она кидалась на меня...

Най. Она была искренней. Мы были искренни друг с другом. Но конечно же, Каззетта надавил на больное место, и меня это возмутило. Я решил хорошенько стукнуть его по голове, когда мне наконец представится такая возможность.

Так мы ехали три дня: я отказывался дать слово и строил всевозможные планы побега, а Каззетта сверхъестественным образом разоблачал все мои уловки. Наконец, устав быть пленником, я предложил сделку.