Навола - Бачигалупи Паоло

— Он отлично справляется со своей работой, — сказал Каззетта.

— Писсо. — Луго сплюнул на землю и дернул головой в сторону Каззетты. — Вот настоящая тень.

Мы вышли на поляну, где ждала стреноженная лошадь, и сели в седла. Здесь были оленьи тропки, и Луго провел нас по ним к ручью, вдоль которого мы доехали до фермерского дома. Встретивший нас там человек разжег огонь, достал из погреба колбасу и сыр, репу, свеклу и морковь. Вскоре на огне забулькала похлебка. Человек не задавал вопросов и вообще молчал; когда еда была готова, он взял бутылку вина и вышел на улицу.

— Что это за место?

— Один из наших домов, — ответил Каззетта. — Здесь при необходимости могут укрыться и получить помощь наши тени и шептуны. И здесь можно хранить золото и оружие. Человеческая верность стоит недорого.

— Вы ему доверяете?

Каззетта пожал плечами. Луго фыркнул:

— Мы доверяем его неведению. Он не знает, кто приходит и кто уходит, не знает, кто ему платит. Не знает, когда мы наведаемся, и не знает, сколько пробудем. Не знает, что под очагом лежат мешки с золотом и серебром, а под нужником закопано оружие. Он берет наше золото и забывает. В этом мы ему доверяем.

Луго вытянул ноги и приложился к бутылке, глядя в огонь. И тогда я вновь увидел его ярость. Она напоминала отблески огня на его лице: появилась и погасла, появилась и погасла. Он увидел, что я на него смотрю. Ярость растаяла, как дым, вытесненная кривой улыбкой.

— Ай. Вы наблюдательный.

— О, у него есть свои таланты, — подтвердил Каззетта. — Отведите его в лес — и больше никогда не найдете.

— Правда? — Луго явно заинтересовался.

— Он обманул Агана Хана, — сказал Каззетта. — Когда был еще ребенком.

— Ай! Хорошо! Надо полагать, тот разозлился.

— Смутился чрезвычайно, — ухмыльнулся Каззетта.

— Леса. — Луго отрицательно покачал головой. — Переулки и таверны. Бордели. Склады. Порты. Вот моя радость. Мне следует поучиться у вас жизни в лесу, маленький господин.

— А вот в людях он ничего не смыслит, — добавил Каззетта.

Я сердито уставился на него. Луго весело фыркнул. Некоторое время мы сидели у огня и молчали.

— Это был каменный медведь? — наконец спросил я, коснувшись своей щеки. — Шрамы?

— Айверо64. Это был медведь. — Луго поморщился. — Крупный.

— Все шрамы?

— Он хочет знать, почему ты похож на раба, — вмешался Каззетта.

Я побагровел от стыда.

Луго небрежно отмахнулся.

— Сам расскажи. Мне надоело.

Каззетта забрал у него бутылку и сделал глоток, прежде чем передать ее мне.

— Луго продал себя в рабство, чтобы внедриться в дом архиномо. Он шпионил для вашего отца.

Луго улыбнулся, и его глаза вспыхнули:

— А потом я спалил их прямо в их башне. Спалил дотла.

— Спейньисси? — Я в замешательстве посмотрел на Каззетту. — В Наволе? Я думал, это были вы.

— Я? — рассмеялся Каззетта. — Как я мог это сделать? Я был снаружи.

— Но все говорят, это были вы.

— И потому все следят за ним, — ответил Луго, забирая у меня бутылку. — И все боятся его, и никто не ищет меня.

— Значит, мы в долгу перед вами. — Я коснулся своей щеки. — В огромном долгу.

— Най. Все долги выплачены.

— Но вы позволили порезать себя.

Рассеченные губы Луго растянулись в кошмарной ухмылке:

— Вы считаете меня рабом, потому что мои щеки помечены?

Это была почти угроза.

Я осторожно подобрал слова для ответа:

— Другие люди сочтут. Другие люди будут смотреть на вас свысока.

— Айверо. — Луго снова выпил. — Это верно. Иногда я их поправляю.

— Но что насчет медведя?

— Ай. Да. Гаденыш Спейньисси решил скормить меня своей домашней зверюшке. Спейньисси обожал зверюшек. Любил делать ставки на схватки людей и животных. Или разных животных. Однако я заключил сделку с медведем, и тот меня отпустил.

Луго произнес это так серьезно, что я не нашелся с ответом.

— Не верите? — спросил он. — Я говорил на его языке. Медвежий не слишком отличается от наволанского.

Теперь я не сомневался, что он шутит.

— Вы играете со словами.

— Вовсе нет. Медведь решил, что нам лучше быть товарищами. Мой хозяин оказался скверным переговорщиком в сравнении с моим серебряным языком.

— У него и вправду есть определенный талант негоции, — сказал Каззетта, когда я посмотрел на него, ожидая опровержения.

Я слышал про людей, умевших говорить с животными в лесах. В Наволе рассказывали о девушке, которая шепталась с волками, спала с белым тигром и годы прожила на Чьелофриго. Прекрасная бледная девушка бродила по снегу, не чувствуя холода, и призывала ястребов, волков и того огромного тигра. Пойиви в книгах о своих путешествиях утверждал, будто жители Ксима способны превращаться в ястребов и летать. Таких историй было множество, и подмывало верить им, но в то же время я мог этого и не делать.

Однако сидевший рядом со мной Луго утверждал, что заключил сделку с медведем.

— Вот бы и мне так уметь.

Луго вонзил в меня взгляд, и я ожидал услышать отповедь, но вместо этого он сказал:

— Вы договариваетесь с принцами. Это намного опасней. Медведи говорят правду. Язык принца сочится ложью. Договориться с медведем несложно. — Он покачал головой. — Я вам не завидую.

Если приедете в Торре-Амо, не принимайте питья у незнакомцев: местные жители извращены, они предложат вам эликсир, возбуждающий чувства. Я видел мужчину, который совокуплялся с ослом.

Марсель Виллу из Биса. Путешествия

Глава 36

На следующий день мы выехали к широким возделанным полям, и ту ночь, впервые за долгое время, провели в таверне.

— Мы больше не прячемся?

Каззетта покачал головой:

— Это главная дорога в Мераи. Мы заставим парла и его первого министра понервничать, потому что они не сразу нас заметили. Пусть тревожатся, что люди с такой легкостью разъезжают по их дорогам. Вдобавок те, кого нам следует опасаться больше всего, остались в Наволе.

И потому мы воспользовались огромными ваннами, которые грелись позади таверны, а позже, тщательно вымытые, сидели в зале, играя в скуро и карталедже.

Мне нравилось играть в скуро с его восходившими и падавшими принцами, тройными парами любовников и переменчивыми ворами. Монеты и замки, мечи и кубки. Но играть в карталедже означало играть не картами, а игроками.

Мерайцы поменяли масти, и у них были жезлы вместо мечей, а вместо замков — деревья. Я до сих пор не узнал причины — быть может, они хотели, чтобы игра казалась более мирной, — и поскольку мы находились в Мераи, то играли мерайской колодой. Кон за коном набирали карты и очки, в зависимости от масти принцев. Принцы деревьев уступали принцам жезлов, которые уступали принцам монет, которые, в свою очередь, уступали принцам кубков, а затем вновь поднимались по мастям, пока деревья опять не начинали править всеми.

У Каззетты была весьма потрепанная колода. Луго кинул на нее взгляд, полный презрения, и достал собственную.

— Не доверяешь? — спросил Каззетта.

— Даже Давико разглядит крап, — ответил Луго. — Мы будем играть моей колодой — хорошей, чистой.

И он раздал семьдесят семь карт. Мы выбирали, меняли, делали ставки и вообще приятно проводили время. Каззетте ужасающе везло.

Он снова выиграл, и Луго покачал головой:

— Не понимаю, как ты это делаешь.

— Жульничаю, — ответил Каззетта.

— Знаешь, старина, некоторые люди наслаждаются игрой в карты, не оскорбляя мастерства.

— Жульничество и есть мастерство, — сказал Каззетта.

— Ты знаешь, о чем я.

— Чи. Если в игре стоит выигрывать, значит в ней стоит жульничать, — сказал Каззетта, тасуя карты.