Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Было о чём поразмышлять и самому Максу. Уличную одежду снимали в тишине.

— Совсем немного до полудня, — констатировал чародей флегматично-бесцветным тоном и махнул рукой в сторону главного входа: замок послушно щёлкнул. — Садись за азракт. Нет, не там, — одёрнул он, когда Максим, закинув толстовку на сгиб локтя, уже вознамерился подняться на второй этаж, в мрачную библиотеку. — Здесь садись, за стол у двери.

— Как скажете. Но… мне всё равно надо принести тетрадь и учебник… — сомневаясь в легитимности своего возражения, напомнил юноша.

Колдун ничего на это не ответил, только отмахнулся, дескать, делай что хочешь, повернулся спиной к торговому залу и вручную принялся возиться с котлом — сейчас ему было явно не до рутинных обязанностей подмастерья, голову забивали мысли иного толка, так что окружающее не могло его ни заинтересовать, ни отвлечь. Решив, что лучше его без необходимости не дёргать, парень живенько смотался к одинокому, заваленному со всех сторон книгами и бумагами рабочему столику в недрах библиотеки, похватал в охапку всё, что требовалось для чистописания, вернулся в лавку и, стараясь действовать по возможности бесшумно, разместился в указанном месте.

Круглый стол, поверхность которого ремесленник выложил из треугольных кусочков дерева разных пород, производил впечатление предмета дорогого и ценного. Замарать чернилами такую красоту не хотелось бы, поэтому Максу пришлось после недолгой прогрузки информации сбегать наверх ещё раз — за второй тряпочкой для промакивания.

Среди книг и листов с кляксами ему предстояло провести весь день — без малого восемь часов, покуда солнце не сядет и не явится в гости Его Высочество. Правда, сосредоточиться на занятиях юноше так и не удалось. Первой причиной стала всё ещё болевшая ладонь, обожжённая проклятым браслетом, и пусть чародей быстро купировал последствия неосторожного контакта и велел обмотать рану бинтом, держать перо по-прежнему было неприятно. Второй причиной стало то, что слишком много всего услышал Максим этим утром, чтобы взять и, абстрагировавшись, сосредоточиться на изучении иностранного языка — какое ему дело до закорючек и транскрипций, когда со дня на день начнётся война?

Война. Слово, с которым Макс никогда не был знаком по-настоящему. Он родился и вырос в мирное время, его мама сделала всё, чтобы заботливое и справедливое государство не отправило (с недавних пор единственного) сыночка на срочную службу. Для друзей — таких же счастливых обладателей «белого билета» — Максима не приняли в армию из-за слабого сердца, плоскостопия и ещё целого списка невидимых глазу, но крайне опасных для жизни болячек (никого в комиссии не смутило, что этот сердечник занимает призовые места в спортивных соревнованиях), и хотя каждый из его корешей рассказывал не менее слезливую и тоскливую историю, все прекрасно всё понимали. Парень автомат-то впервые в жизни увидел в девятом классе и всего дважды или трижды держал в руках — на уроках ОБЖ, где учили собирать и разбирать классический АК-47 на время, — да с военных сборов слинял в последний момент, прикрывшись справкой о сотрясении мозга.

Справедливости ради, сотрясение-то тогда действительно произошло — с товарищем за Дашку подрались, — но, положа руку на сердце, Максим искренне обрадовался, что травма удачно совпала с датой отправления в этот четырёхдневный армейский бета-тест.

И вот теперь на горизонте снова маячит риск быть вовлечённым в боевые действия. С корабля на палубу, как говорится.

Танками, конечно, в этом мире никого давить не будут. Не случится ковровых бомбардировок с самолётов, не развернётся многолетней окопной войны, не вылезет по полям и лесам блиндажей как грибов после дождя, не ощерятся деревни колючей проволокой и не вырастет печей и газовых камер. В этом мире, кажется, даже огнестрельного оружия ещё не придумали, поэтому Макс, откосив от срочной службы на Земле, не многое потерял. Однако здесь присутствовала магия. В том, что колдуны с обеих сторон примут непосредственное участие в конфликте между Эпирширом и этим Дендрием, ясно и глухонемому, и если бы даже парень почистил годик картошку в какой-нибудь отдалённой сибирской части, это никоим образом не спасло бы ему шкуру… в нынешней обстановке.

С одной стороны, хорошо, что королевства нового мира не знают ещё о ядерном оружии. С другой, Макс не мог с уверенностью заявить, что танки и водородные бомбы принесли бы больше разрушений, чем вооружённые копьями всадники… и их сверхсильная команда поддержки в чародейских мантиях на плечах.

Несмотря на то, что Захария определённо «крутой», — размышлял молодой Путник, на автомате выводя пером какие-то символы и знаки на тетрадных листах, ибо честно признался себе, что сегодняшнее занятие пройдёт вхолостую, — глупо надеяться или предполагать, что у Дендрием… О, название запомнил, какой я молодец… Что у Дендрием нет такого же «крутого». Или кого-то послабее, но зато нескольких. Другие магистры Захарию уважают явно не за красивые глаза, но если на него одного будет приходиться, скажем, три или четыре противника… и их суммарная мощь окажется примерно равной его собственной… сможет он отбиться, интересно? Конечно, у него уже есть опыт в подобных делах, много — две войны за плечами, как-никак. Но ему и лет-то сколько уже? Выглядит так, словно от любого порыва ветра…

Домыслить не позволила боль, в такт пульсу раздавшаяся внезапно в районе загривка — последствие позорного изгнания наставником из особняка никак не хотело проходить, и Макс уже сутки как подозревал растяжение. Физиологическое напоминание о том, как пятидесятилетний колдун-дистрофик одной рукой едва не переломил молодому и крепкому пловцу шею, как перетащил восьмидесятикилограммового кабана через всю лужайку и как вышвырнул его легко и непринуждённо за забор, заставило усомниться в объективности собственных рассуждений. Что-то как-то не произвёл тогда магистр впечатление немощного старика.

Ну ладно, от порыва ветра ему, может, ничего и не будет, — вынужден был поправить сам себя парень, потирая шею. — Но Захария всё равно старый. Скорость реакции уже наверняка не та, что прежде, гибкость движений утрачена, кости должны были стать хрупкими, суставы слабые — да мало ли как мог отразиться на нём возраст? Слух, зрение…

И сразу вспомнилась медвежья хватка, в которую Айгольд заключил своего приятеля буквально несколько часов назад. Такие «обнимашки» и сам Максим пережил бы только при грамотно подобранном лечении.

Легче просто признать, что я не хочу участвовать в войне, а хочу домой, — подперев левой рукой голову, облокотился на стол юноша и недовольно поморщился, когда перо зацепило край забинтованной раны. — И боюсь упустить единственную возможность научиться… как он там это называл-то… выходить в Путь. Разумеется, я не хочу участвовать в войне! Кто хочет? В сериалах про средневековье сейчас такие сцены на поле боя снимают, что просто атас. Я не хочу, чтобы кто-нибудь попал мне в глаз стрелой!

Ему следовало сосредоточиться на единственном порученном задании и осваивать местный язык, стоило собраться с силами и отринуть на время все отвлекающие мысли. Но слишком уж тревожными оказались вырисовавшиеся перспективы для девятнадцатилетнего юноши, не нюхавшего пороху как в прямом, так и в переносном смысле — и пока мозг активно придумывал способы и на сей раз «откосить» от безрадостного события, травмированная рука действовала автоматически. Символы, которые выводил Максим, подозрительно напоминали буквы местного языка, только кривые и перевёрнутые вверх ногами. Ученик этого не замечал: думы витали где-то очень далеко от стола — и ещё дальше от учёбы.

Как и любому здравомыслящему человеку, ему очень не хотелось принимать участие в войне — тем более в войне мира чужого, незнакомого и лично для Макса никакой ценности не представлявшего. Он тут и пробыл-то всего ничего — с какой стати ему отдавать жизнь за королевство, которому он ничем не обязан? Однако беспокойство распространялось ещё и на сохранность новоиспечённого наставника. Если с ним что-то случится, а на поле брани это не только возможный, но и вполне закономерный исход, Макс лишится учителя, а вместе с ним — возможности вернуться к маме.