Ведун (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Так думал Бурый. Прежде.

«Нужное зреет…» звучало любопытно. Очень.

Бурый крепился два дня. На третий — не стерпел. Но сдуру не полез. Он, Бурый, умный. И знает теперь, что да как. Дождался, когда солнце на верхушку неба взошло и пошел.

В сараюшке было темновато. Щели хорошо проконопачены, свет только от дверей. Но его хватало. Солнце в зените, и Бурый недурно видел в темноте.

Поначалу ничего необычного он в сараюшке не сыскал. Пахло травами и зельями, запах коих никакой пробкой не удержать, оттого здесь и хранились. Бурому даже подумалось: проверить его Дедко решил.

Что ж, коли так, то испытание Бурый провалил. Теперь жди наказания.

Ну чему быть, того не… Погоди-ка! А это что за диковина?

Пол в сараюшке был обычный, земляной, ровный, сеном присыпанный. Однако у дальней стены, там, где была сложена всякая утварь вроде корзин, горшков глиняных и деревянных мис, словно бы болотные огоньки играли. Бурый пригляделся и понял: никакие это не огоньки. Это сила сквозь вещи сочится.

Бурый обрадовался. Не зря пришел. Быстренько раскидал утварь. Ух ты! А здесь, оказывается, подпол имеется!

Поднатужась, сдвинул дубовую крышку… И обнаружил под ней другую, каменную, испещренную знаками, большая часть коих ему была неведома, а среди меньшей преобладали цепи, запирающие дорогу нежити. С этой преградой пришлось повозиться. Ни поднять, ни подцепить ее обломком копейного древка, служившего сараюшке засовом, не получалось. Бурый попробовал подкопаться сбоку и тут ему повезло. Ну или не повезло, если бы он знал о том, что последует далее. Но сейчас он не сомневался: ухватился за петлю, поднапрягся и вершок за вершком стащил в сторону каменную крышку.

Под ней оказался подпол в сажень глубиной. Внутри — домовина. Или что-то вроде. Сундук деревянный с железными углами. В середке крышки — камешек невеликий, но важный: так и сиял. А еще от него сила растекалась, наполняя покрывшие стенки резы-обереги. Изрядная сила. Если сравнить с той, что у самого Бурого была, то будто чашка малая и бочка в два аршина высотой. А светлячки, что заметил Бурый наверху — из той бочки мелкие брызги. И была эта великая сила заперта в сундуке железными углами. Знать, тоже непростые те углы. Ай да Дедко! Не знал Бурый, что ведун так умеет.

По простой лесенке, палке с набитыми поперечинами, Бурый спустился в подпол.

Обошел вокруг сундука. Чем больше Бурый на него смотрел, тем крепче становилась уверенность: внутри кто-то есть. А еще его привлекал волшебный камешек. Если смотреть на него обычным взором — ничего особенного. На кровавик похож. Только не с красным отливом, а с зеленым. Иное — если глядеть по-особому, по-ведьмачьи. Словно маленькое солнце сияет.

Потрогать сундук Бурый не рискнул. Чутье предостерегало. Так ничего и не сделав, Бурый вылез из подпола, надвинул каменную крышку, положил сверху деревянную, посыпал сверху сеном и вернул обратно утварь. Сложил в точности, как лежало. Первое дело для ведьмака: запоминать.

Снаружи ярко светило солнышко. Летний Ярило еще не вошел в полную силу, то пригревало так, что хотелось искупаться.

Однако нарушить второй запрет Дедки Бурый не рискнул. Оплетенный сетями волшбы сундук будто стоял перед глазами. Да, не знал он, что у Дедки такая силища. И все будет его, Бурого, когда старый уйдет за Кромку.

Эта мысль и радовала и пугала. А еще больше пугало то, что внутри сундука.

«Нужное мне зреет», — сказал о нем Дедко.

Что ж там такое, что его такая сила держит?

Сон к Бурому пришел худой. Тварюка мутная, пустоглазая в горло вцепилась, запустила когти… Бурый хотел ее оттолкнуть, да во сне руки занемели, хотел рвануться — и ослаб. А тварюка уже и в грудь влезла по локоть, шарила ледяной лапой, искала…

И нашла. Да не то, что искала, потому что заверещала придавленным зайчишкой, отпрыгнула…

И Бурый ее сам за шею схватил. Левой беспалой рукой. Вернулась сила.

Бурый проснулся. Сел, не выпуская твари из хвата. Та уже и не билась. Висела тряпочкой. Пищала. От обрубка мизинца на шуйце Бурого тянулась вниз серая дрожащая ниточка. По ней текла сила. Из твари в никуда.

— Пусти, пусти, пусти…

Вот что пищала тварь.

— Ты еще кто? — спросил Бурый.

— Пусти, пусти, пусти…

Писк все тоньше, тварь все меньше и — хлоп! — совсем истаяла.

И Бурый проснулся. Снова.

В доме — серый сумрак. И баба. Голая баба. Красивая. Распустеха — волосы до бедер. Сами бедра округлы и белы. Груди тяжкие сосками вверх смотрят. У Бурого сразу уд торчком. Будто не убивали его только что. Забылось все.

— Спаси меня, молодец.

Голос у бабы негромкий, хрипловатый, певучий. Как-то сразу ясно стало: не бывает таких голосов у простых баб. Их родовитых она. Боярских кровей, а то и княжеских.

— Спаси меня, молодец, освободи. За то вечно верна тебе буду.

Тут-то Бурый заметил кое-что. Не настоящая баба-то. Призрачная. Хотя из тех духов, что потрогать можно. Бурый это как-то сразу понял. И сразу захотел. Потрогать.

Баба будто почуяла. Враз рядышком оказалась. Ручка полупрозрачная, зеленым огнем играющая просочилась сквозь шкуру, которой Бурый укрыт, и ухватила уд… Холоднющая.

Похоти как не бывало. Бурый толкнул бабу шуйцей, ощутив на миг ладонью упругую сиську. Крепко так толкнул. Испугался потому что. Уж больно холод знакомый. Как у той твари.

Баба от толчка отлетела сажени на полторы. Хорошо, уд отпустила. Видать, у призраков хватка не сильная.

Бурый вскочил с ложа.

— Сгинь!

Не пропала. Стояла на коленях на полу. Глядела снизу. Глаза зеленые, сияющие, личико жалобное:

— Помоги, мне молодец! Я тебе отплачу. Хочешь, богатым станешь? Хочешь — князем сделаю? Хочешь в князья, молодец?

— Не хочу, — мотнул головой Бурый. — Сама чего хочешь?

— Свободы! Свободы хочу, молодец! Отпусти меня и любое твое желание…

Ага. Любое. Ищи дурня.

— Три, — сказал Бурый. — Три желания.

— Согласна! — немедленно согласилась прозрачная баба.

— Клянись!

— Клянусь небом землей и водой, что исполню три желания, как только отпустишь!

Похоже, она Бурого за деревенского дурачка держит.

— Три моих желания! — четко сказал Бурый. — И не водой, землей, а силу свою ставь в заклад, а свидетелем в том зови Морену.

Обрадовалась, Даже не скрыла, заулыбалась.

— Будь по-твоему! Три твои желания — за мою свободу! Коли не исполню, сила моя и судьба моя и сила твоими станут, молодец! Мать моя Морена-владычица слышит меня. Принимаешь ли ряд, молодец… Как тебя кличут?

Ух! Мать Морена… Вот это кто! Мара! Получается, не врала, когда сказала, что князем сделать может. Мара — это великая сила.

— Младшим меня зовут, — не поддался на уловку Бурый. — Да, принимаю. Говори, что сделать?

— Перво-наперво проснуться…

И Бурый проснулся уже по-настоящему.

Стояла ночь. И он был один. Неужели приснилось?

Вторую половину ночи Бурый спал без кошмаров и мар. А проснувшись, сразу вспомнил о заключенном во сне ряде. Правда сие или приснилось?

Наверное все же сон.

Бурый оправился, умылся дождевой из кадки, поставил вершу, сунув внутрь пол-лепешки, привязал снасть к деревцу на берегу. Позаботившись так об обеде, вернулся в дом, позавтракал наскоро, уделив толику Волоху с просьбой пособить и наконец поспешил к сараюшке.

На этот раз он подготовился как надо. Надел все обереги, взял оба ножа, нарисовал обережные знаки на лице груди и животе.

Дальше просто. Разобрал кучу, снял обе крышки, спрыгнул к сундуку…

Замок противился недолго. Простой оказался: крючком поддеть, провернуть и готово. Откинулась крышка.

Вот только внутри сундука оказался еще один, поменьше. И на нем тоже камень волшебный, и сеть оплетающая.

И тоже с замком, на этот раз — непростым. Бурый провозился с ним до полудня и понял: не откроется. Понял и задумался.

Внутри боролись два желания: узнать, что внутри, и чтобы ничего не узнал Дедко.