Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

Закончил я на закате. Кое-как дотащил измученные ноги до конюшни, кое-как обтерся мокрой соломой, накинул чистую одежду и поволок себя к дому госпожи Бриэль. Даже еда стала для меня мучением. Пальцы никак не хотели держать ложку, а когда я каким-то чудом сумел ее ухватить, она заплясала джигу. На чердак я поднимался очень долго, хватаясь за брусья едва ли не зубами, а когда все же втащил тело наверх, попросту свалился в солому и заснул.

Полегчало мне лишь на третий день, когда я чуток привык. Вернулось чувство голода, я б даже сказал, жора, когда я сметал всё, что подавала госпожа Бриэль, и этого было мало. В конюшне торговца я не удержался и закинул в рот пару горстей овса, чтоб хоть как-то заполнить скребущую пустоту в животе.

С каждым днем мощеная улочка выглядела всё суше и суше, нечистоты медленно уходили в прочищенный кусок канавы и вяло ползли к выгребной яме. Вскоре к дому торговца можно было подойти без страха запачкать юбки.

Когда лопата со звоном ударилась о дно канавы, я сначала даже не понял, что засор кончился. Махнул еще раз — острие легко прошло насквозь. Неужто всё? Неужто я справился? Окинул вглядом улицу наверх-вниз… Лужи больше не было. Я завопил от радости. Всё закончилось! Хвала древу Сфирры! Хвала его корням, веткам и листьям! Аж слезы на глаза навернулись.

Я поспешил оттащить полупустые ведра к выгребной яме, вернулся к дому торговца, зашвырнул их куда подальше, с наслаждением отмыл руки и ноги, переоделся и поспешил получить оставшуюся плату. Хоть сейчас эти тридцать медяков казались слишком малой ценой за перенесенные мучения, зато я их честно заработал.

Открыл мне незнакомый мужчина, видимо, кто-то из слуг.

— Я закончил работу, — радостно доложился я. — Пришел за обещанной платой!

Дверь захлопнулась. Я остался на пороге ждать. Наверное, он направился к торговцу за деньгами.

Вскоре слуга вернулся и насыпал мне в ладонь горсть медяков. Я посчитал — всего лишь десять монет.

— Эй, тут не вся плата! Уговор был на тридцать монет!

— Сколько дали, столько я и принес, — холодно ответили мне.

— Или, может, ты решил себе двадцать монет прибрать? Позови хозяина! Сам с ним поговорю!

— Не велено пускать! С тебя и десяти медяков хватит! Пшел вон, босяк! — разозлился слуга и хотел захлопнуть дверь, но я уперся локтем.

— Зови хозяина! — кричал я. — Это обман! Уговор был на тридцать монет!

На мои крики сбежались еще слуги, кое-как отпихнули меня и закрыли дверь перед моим носом. Конюший, что все эти дни наблюдал, как я пыхтел по уши в нечистотах, с жалостью посмотрел на меня и сказал:

— Отступись, парень. Ты же видел, как он с крысоловом спорил из-за десяти медяков. Неужто думал, что он с тобой по чести расплатится?

— Он еще пожалеет, — прошипел я сквозь зубы.

— Не лезь. Он сожрет тебя и не подавится. Радуйся, что хоть что-то получил. Уходи, пока он стражников не позвал.

Я стиснул зубы, с трудом сдерживая злобу, и ушел.

Поганый торговец! Лжец! Вот, значит, как можно обкрадывать людей, чтобы уши не резали! Неужто он тоже углядел во мне овечью натуру? Ну уж нет! Я это ему с рук не спущу! Отплачу с лихвой! Пусть он горючими слезами умоется! Пусть пожалеет об этих двадцати медяках! Пусть он…

Но как?

Я шел, не разбирая дороги, бранил жадность торговца и собственную глупость. Так я это точно не оставлю. Снова запрудить сточную канаву возле его дома? Да плевать ему! Сколько времени он смотрел на дерьмо, плавающее у его порога? И всё равно отказался договариваться с золотарями. Нет, этим его не проймешь! Надо, чтобы он прямо волосы рвал на своей голове.

Что, если запустить к нему крыс? Хотя нет, кто из горожан не привык к крысам? Ну, погрызут они его припасы… И что? К тому же лучше бы мне теперь не показываться поблизости, иначе сразу увидят и признают.

А ведь шерсть крысы тоже портят! Я слышал, что свой товар он хранит в каком-то ином месте. Что может больше огорчить торговца, как не порча всего товара? Конечно, можно бы и сжечь, да только поджигателям грозит жестокая казнь. А крысы лазают всюду. Как их наказать?

Сперва надо узнать, где именно торговец хранит купленную шерсть. А для этого мне понадобится тот, кто лучше всех знает город!

Но я не пошел на Сфиррову площадь. Вернулся в дом вдовы, нагрел несколько ведер воды, взял корыто для стирки и хорошенько отмылся с ног до головы, соскребая с себя и надоевшую вонь, и темные въевшиеся в кожу пятна. Затем тщательно выстирал одежду. Пусть это и старая рвань, но она тоже может сгодится. Мало ли какая работенка подвернется мне следующей! Затем сходил на чердак, выбросил старую солому, взял в прежнем месте свежую.

Привычная работа успокаивала, но от своих замыслов я отказываться не собирался. Пора становиться крысенышем! Иначе мной так и будут помыкать.

Я расчесал волосы деревянным гребнем, натянул шапку, взял узелки с медяками, суму, заглянул ненадолго в погреб, затем глубоко вдохнул и выбежал из дома госпожи Бриэль. Сначала я отыскал аптекарскую лавку, где за двадцать медяков купил небольшую склянку с анисовым маслом, и лишь потом направился к площади с древом Сфирры.

— Сверчок! — окликнул я мальчонку, который приставал к добропорядочным горожанам, размазывая притворные слезы по чумазому лицу.

Попрошайка увидел, кто его кличет, и неспешно подошел.

— Надумал? — серьезно спросил он.

Я не совсем понял, что должен был надумать, но сейчас мне было не до того.

— Знаешь торговца шерстью, у которого дом в четыре яруса и большой двор с конюшней?

— Вонючку-то? Еще бы. Тот еще скряга и склочник. Слыхал, ты канаву перед его домом вычистил? Зря. Золотари долго ждали, пока он сдастся. Они разозлятся на тебя.

— Плевать, — отмахнулся я. — Знаешь, где он шерсть держит?

— Ага, у него большой склад неподалеку от северных ворот.

— Покажешь?

Сверчок окинул меня подозрительным взглядом:

— Покажу за два медяка.

— Годится.

Мальчишка вздохнул по-взрослому, тяжко, шмыгнул с площади в узенький проулок и повел меня к нужному месту, выбирая самые неудобные и безлюдные проходы.

— Вот этот, — кивнул он на низенькое, длинное здание с двумя парами широченных ворот, в которые легко въедет телега.

Двускатная крыша была покрыта красной черепицей, что довольно дорого. Не на всех домах можно увидеть черепицу, а тут всего лишь склад, к тому же преогромный. Тоже, поди, кого-то надурил и заплатил втрое меньше оговоренного.

— Гони медяки, и я пошёл, — напомнил о себе Сверчок.

Я пошарил за пазухой, вытащил две монеты, отдал мальчишке, а сам осторожно обошел склад кругом, чтобы узнать его без подсказки. Рядом стояли и другие похожие здания, так что я постарался запомнить точное положение, даже посчитал количество домов до него от ближайшей дороги. Лишь когда я убедился, что сумею отыскать его даже ночью, ушел оттуда.

В дом госпожи Бриэль я не вернулся, не хотел лишний раз говорить со вдовой, а отправился в ближайшую таверну, взял миску тушеной зайчатины с капустой и принялся неспешно есть. Потом попросил кувшин ягодного отвара и цедил его до наступления темноты. В этой таверне мы с крысоловом не работали, да и вообще в этой части города, а значит, тут бегало немало крыс. Вот же удача!

Покинув таверну, я взял мешочек с зерном, которое стащил из погреба госпожи Бриэль. Ну, как стащил? Я его покупал, так что по сути это мое зерно! Капнул внутрь несколько капель анисового масла. Крысолов говорил, что единственное, от чего крысы дуреют и теряют осторожность, — это запах аниса, почему-то он для них весьма привлекателен.

Затем я пошел в сторону склада, а по дороге разбросал пропахшее анисом зерно. Возле складов ходили сторожа, но то были не стражники с копьями, а обычные мужики. У одного я высмотрел дубину, а остальные казались безоружными, разве что ножи где-то припрятали. Их я не боялся. Они ходили шумно, болтали о том о сем, да еще светили фонарями. Я же привык вглядываться в темноту, высматривая серые крысиные тушки. Если сторожа случайно не направят фонари в мою сторону, они ни в жизни не смогут меня разглядеть.