– Ну что, Геннадий, – обратилась я к ворону, который уселся на деревянный набалдашник колодца и внимательно наблюдал за моими действиями. Протянула ему кусочек сухаря, припасенного специально для него, – удачный день выдался, а ты сомневался. Что помалкивал-то всю дорогу?
Геннадий презрительно хмыкнул, словно старый ворчун, недовольный моей наивностью. Перо на его голове чуть взъерошилось от его презрительного настроения.
– Рано радуешься, Аэлита, – прокаркал он, ловко подхватив сухарь клювом. – Это всего лишь первый день. Завтра торговля может и не пойти. Люди любопытство свое удовлетворили и больше не придут. А твоя аджика им, может, и вовсе пережгла все нутро.
Я только посмеялась над его опасениями. Он всегда был таким пессимистом. Вечно найдет повод для грусти и мрачных мыслей. Наверное, сказывается его жизнь вблизи людей. Видел он всякое.
– Ну что ты такое говоришь? – возразила я, качая головой. – Все хорошо складывается. Не стоит думать о плохом, а то беду накличешь. Надо верить в лучшее. Нельзя все время жить в страхе.
– Верить-то надо, – проворчал Геннадий, – но и бдительность терять нельзя. Люди – народ переменчивый. Сегодня хвалят, а завтра камнями закидают. Особенно если ты им аджики слишком много нальешь. Или слишком мало, – и Гена то ли хмыкнул, то ли каркнул, я не поняла.
Я махнула рукой, показывая, что не хочу продолжать этот разговор. Не собиралась я позволять Геннадию портить мне хорошее настроение своими мрачными прогнозами. Сегодня был хороший день, и я намеревалась насладиться этим моментом.
– Все, Геннадий, хватит ворчать. Лучше помолчи, а то я из тебя суп сварю, – шуточно пригрозила я ворону, который от возмущения аж крыльями замахал и бросил в мою сторону гневный взгляд. – Хотя, наверное, бульон из тебя будет горчить, да и костлявый ты сильно.
Ворон только фыркнул в ответ и отвернулся, показывая мне свое недовольство. Я снова посмеялась и вернулась к домашним делам. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая реку в багрово-золотые тона, и нужно было успеть еще многое сделать до наступления темноты.
Пошла в огород, что раскинулся за домом до самой реки. Земля была сухая, и растения нуждались во влаге после жаркого дня. С удивлением заметила, как много всего поспело: помидоры покраснели, наливаясь соком, огурцы радовали урожаем, да и кабачки выросли до огромных размеров, грозясь лопнуть.
– Вот это да! – воскликнула я, осматривая свой урожай. – Завтрашний день надо посвятить новым заготовкам, иначе все это добро испортится.
Наполнив ведро водой из колодца, принялась поливать грядки, наслаждаясь запахом свежей земли и душистой зелени петрушки. Вода приятно холодила руки, а воздух был наполнен ароматом спелых овощей и речной свежести. Закончила полив уже в сумерках, когда на небе начали появляться первые звезды, словно рассыпанные бриллианты на темном бархате.
Уставшая, но в хорошем настроении, я направилась в дом. Быстро поужинала остатками вчерашней каши, прибралась на кухне, напевая себе под нос незатейливую мелодию, и, завалившись в кровать, моментально уснула. Предвкушение завтрашних хлопот и радость от успешного дня переполняли меня. Я и не заметила, как провалилась в глубокий безмятежный сон. Ночь окутала мой маленький домик своим темным теплым покрывалом, а Геннадий, усевшись на самой высокой точке крыши, внимательно сторожил мой сон, настороженно наблюдая за тихими водами реки.
Глава 11.
Первые лучи солнца, прокравшись сквозь щели в ставнях, щекотнули мои веки, выманивая из объятий сна. Я сладко потянулась, чувствуя, как приятная усталость от вчерашних хлопот мягко разливается по телу. Новый день всегда начинался одинаково: с легкой дрожи волнения, как перед первым шагом на неизвестной тропе, с трепетного предвкушения чего-то нового, неизведанного. Это как чистый лист бумаги, ждущий, чтобы на нем нарисовали картину жизни. Сегодня же этот «лист бумаги» был особенно многообещающим – День Великих Консерваций. Так я его сама окрестила, увидев вчера, сколько всего уже поспело.
Сбросив одеяло, я выскочила из кровати и распахнула окно навстречу утру. Свежий воздух, напоенный росой и густым ароматом зреющих овощей, ворвался в дом, словно долгожданный гость. В огороде меня ждало настоящее буйство красок и ароматов – праздник щедрой земли. Первым делом я принялась за сбор урожая: сочные румяные помидоры; болгарские перцы, налитые солнцем до краев; пузатые кабачки, лоснящиеся от утренней влаги; и хрустящие огурчики, колючие и бодрые. Все это добро я бережно складывала в плетеные корзины, словно сокровища, добытые тяжким трудом. Не забыла я и про капусту, что посадила позже остальных. Подходить она начнет уже совсем скоро, а потому старательно полила ее, зная, что квашеной капусты зимой много не бывает – с ней и пироги вкуснее, и щи наваристее.
– Ну и урожай в этом году. Хоть на выставку вези, – прокаркал Геннадий, важно усевшись на краю доверху наполненной корзины с помидорами. Его перья на солнце отливали синевой. – Ты что, и вправду все это переработать собираешься? Лучше бы что-то попроще, менее затратное по времени затеяла. Вон овощи хоть и хороши, но долго не простоят. И попортятся, и мошка налетит, а ты потом будешь сидеть и кручиниться.
– Ни за что! – воскликнула я, с победным азартом потирая руки. – Я хочу все и сразу. На одной только аджике останавливаться не собираюсь. Вспомнила вчера на рынке новые рецепты салатов, лечо, чего-то еще пикантного, отчего язык во рту загорается огнем… Ох, какое объедение... Вот только беда – где я столько банок-то возьму? Да и как я смогу их законсервировать так, чтобы стерильно все было. Здесь ни крышек, ни закаточной машинки, – сразу же приуныла, спустившись с небес на землю.
Я действительно загрустила, представив, как мои сокровища гниют, а я не могу ничего с этим поделать. Консервация без надежной тары – это все равно что играть прекрасную музыку без инструмента или писать стихи, но без пера и бумаги. Вздохнув, я отогнала мрачные мысли и принялась готовить аджику. Хоть что-то нужно было спасти в первую очередь.
– Эй, нос кверху, – каркнул Геннадий, недовольно взмахнув крыльями и взмыв в воздух, описывая круги над моей головой. – Я же тебе говорил, не надо сразу за все хвататься. Сегодня все равно не закончится. Попомни мои слова, это лишь первый день. Как завтра в город поедешь, наведайся к старому стеклодуву. У него всегда можно найти что-то подходящее. Он хоть и ворчит, зато дело свое знает.
– Спасибо, Гена, – с благодарной улыбкой отозвалась я. Этот старый ворчун всегда знал, что нужно и каким советом помочь. Хотя почему я называю его старым? Может, он ворон в самом расцвете лет.
Разложив овощи на столе, я с энтузиазмом принялась за работу. Резала, шинковала, варила, добавляла специи, вдыхая умопомрачительный аромат, от которого щекотало в носу и текли слезы. Все шло своим чередом, размеренно и привычно, пока… пока не случилось нечто странное, нечто, что изменило все.
В какой-то момент, когда я готовилась нарезать перец чили, случайно рассекла палец. Нож оказался острее, чем я думала. Капелька крови упала на один из перцев, словно рубин, сверкнув на солнце, а потом… Ничего особенного не произошло, но какое-то внутреннее необъяснимое чутье словно ударило током, подсказало, что этот перец, помеченный моей кровью, теперь лучше не трогать.
Сделав, как велел внутренний голос, я отложила его в сторону и, взяв новый перец чили, занесла нож над первой партией, предвкушая, как скоро буду добавлять его в ароматную аджику, как вдруг меня пронзила мысль: «Ну и долго же все это сушить!» И будто в ответ на мои размышления я почувствовала, как от кончиков пальцев исходит легкое приятное тепло, а перец вмиг стал сухим, хрустящим, превратившись в душистую приправу, готовую к употреблению. Я ошеломленно уставилась на свои руки, не веря своим глазам. Что это сейчас было? Неужели мне привиделось?
