Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер"

Первый Германский, стоявший в Колонии Агриппине немало «отличился», перебегая в годы смут от одного бунтовщика к другому. Легион трусов и мятежников, в итоге расформированный Веспасианом, его старались не вспоминать. Адриан поморщился.

— Твой отец не служил в Первом Германском.

— Разумеется нет, — усмехнулся Гентиан, — любое отношение к этим позорным ублюдкам весьма повредило бы пути чести, а мой отец…

— Так как ты собрался ловить убийцу, Гентиан? — перебил его Публий Элий.

— Как медведя, разумеется, о чём я и толкую.

— Он ведь не медведь, — покачал головой Адриан.

— Как знать, — хмыкнул Гентиан.

— Следы вполне человеческие.

— Это не важно. Полагаю, ловить следует, как медведя.

— То есть посадишь козлёнка в ловчую яму и затаишься поблизости? — спросил Адриан тоном, в котором явственно угадывалась насмешка.

— Почти, — ответил трибун, — этот, с позволения сказать, «не медведь», похоже, очень любит жрать бриттов. Вот тебе и козлёнок.

— Своих людей подставишь, как наживку? — удивился Адриан.

Трибун кивнул.

Публий Элий пристально посмотрел на него, но ничего не сказал.

«Вот же мерзавец».

— Разумеется, найду добровольцев, — пообещал Гентиан.

Легат не ответил.

— Да, кстати, претор, почему бы тебе не продолжить успешный почин предшественников? У тебя же тоже Первый легион. Хоть и не Германский, но всё же. Может выдашь мне «медвежатников»? Поддержишь, так сказать, славные традиции?

Гентиан улыбался. Публию хотелось съездить ему по роже.

* * *

— Вот нас-то нахрена погнали? — ворчал Гней Прастина, подбрасывая в чахлый костёр хворост, — если варвары режут ауксиллариев, пусть бы те и ловили их. А мы здесь причëм, а дрочила?

Легионеры Первого Минервы сидели несколькими группами возле костров, разведëнных на дне оврага. Было их тут четыре контуберния, а чуть поодаль, в паре сотен шагов, возле дороги, расположилось полдюжины бриттов-ауксиллариев. Половина на виду, нагло и беспечно, другая половина скрытно. Первые служили наживкой для варваров, вторые в засаде — подмога. А легионеры должны были прихлопнуть неведомых убийц, если бритты сами не справятся. Скажем, если тут вовсе не один варвар орудует, а целый отряд.

Бритты вызвались добровольцами. Гентиан посулил им при успехе, то есть при убийстве или изловлении непримиримых варваров, что нападают из засад, всех добровольцев сделать дупликариями и, помимо этого, щедро наградить разовой донативой, без удержания. В размере полугодовой платы. Из своих средств, коих у него, сына сенатора, имелось в достатке.

Дупликарии — легионеры, получавшие двойную оплату. Донатива — денежные подарки легионерам от императоров. Почти всегда половина донативы удерживалась до выхода в отставку, чтобы солдаты не промотали всë за годы службы и не вышли «на гражданку» нищими.

— Начальству виднее, — пробормотал Корнелий Диоген, — и прекрати меня так звать.

Он негромко разговаривал с Авлом Назикой на греческом, чем изрядно раздражал Балабола, который не понимал ни слова. А вот Молчаливый Пор, похоже, понимал, потому как слушал с интересом и даже временами морщил лоб, совсем по-детски, когда в речи товарищей проскакивало нечто сложное.

Для Авла греческий не был родным, но он изучал его охотно и уже мог прихвастнуть «александрийским» выговором. Хотя до аттического ему было далековато.

— Ну а что такого? — спросил Гней, — тебя Диогеном звать, а я слышал тот гречонок, тëзка твой, что в пифосе жил, был знатным дрочилой. Прямо на агоре при всëм честном народе рукоблудил.

— Это всë, что ты о нëм слышал? — раздражëнно поинтересовался Корнелий.

— Ну да. А что, ещë чем-то знаменит?

Диоген сплюнул.

— Я слышал, од из кидиков, — подсказал Авл Назика, — даже, бгоде, сабый глабдый из дих.

— И чë?

— Оди считают дищету добгодетелью. Если кто себьи и доба де ибеет, габоты де здает — тот лучший челобек. Вегдее пёс. Жиздь поздал, как истиддый пëс.

— Чего не знает? — переспросил Прастина.

— Габоты.

— Не понимаю! — рассердился Балабол.

— Читать и писать не умеет! — рявкнул Молчаливый Пор у Гнея над ухом, — чего непонятного?

— И зачем плеваться… — обиженно проговорил Гней, — может по-вашему, по-фракийски и понятно всë, да не все же знают.

— Дурень, он на латыни с тобой говорит.

— Если это латынь, то я Цезарь Август.

— Да уж, с самомнением у тебя порядок, — сказал Диоген на греческом и усмехнулся, а потом добавил на латыни, — lingua latina non penis canina.

— Я ж и говорю, — осклабился Балабол, — всë у вас, у гречишек через жопу. Двух слов связать не можете. Правильно будет — non penis canis est.

Хрустнула ветка. Гней схватился за меч, но это оказался свой — Баралир Колода, он же Пень, он же Чурбан. Иллириец, земляк Пора. С Молчуном они, правда, особо не дружили. Пор — городской, читать и писать умел, а Баралир родился в какой-то захудалой горной дыре, где до сих пор думали, что Великой Иллирией правит могучий царь Агрон.

Ну, сказать, по правде, на самом деле не думали. Это образованный Диоген так пошутил. Когда Баралир пришёл под крылья Орла, то говорил на чудовищно ломаной латыни и до сих пор не слишком продвинулся. Как он прошëл пробацию и оказался в легионе, никто не мог понять, а сам он объяснить. В легионы попадали только граждане, а негражданам одна дорога — в ауксилларии. Но дремучий Баралир, внезапно, по всем спискам проходил уроженцем ветеранской колонии, гражданином. В контубернии Летория преобладало мнение, что пристроил деревенщину муж его сестры, ветеран. Не иначе — кому-то дал на лапу.

Corruptio.

Пробация — процедура оценки роста, зрения и знания латыни при зачислении новобранца в легион.

Колода своей службой последовательно продолжал эту позорную линию — отличался исключительной недисциплинированностью. К своему контубернию он выполз не один, а в компании с бриттом.

— Вы чего здесь? — сурово спросил Марк Леторий.

— Вот, значит, это самое, — выдавил Колода и кивнул на бритта, — он, стало быть. Его, это, Ульпий звать. Он с нами тогда был. Ну, в этой, как там еë. Короче, помните же? Драку, ну?

Леторий перевёл взгляд с одного «хорошего» варвара на другого. Тот осклабился.

— Уллпий, ео.

— Вы все Ульпии, — вставил Диоген.

— Ео, — кивнул бритт, рыжий, усатый, — се.

— Своё-то имя есть? — спросил Гней, — как вас различать-то?

— Ты зоуи Уллпий Лир.

— Стало быть, твоё настоящее имя — Лир? — уточнил Леторий.

— Нанн. Ты так зоуи. Другие зоут. Всем назыуать неллза.

Говор ауксиллария звучал чудно, непривычно.

— Варвары… — усмехнулся Диоген.

Пор посмотрел на него вопросительно, и Корнелий объяснил.

— Колдовства боятся. Колдун имя узнает — власть получит.

— Ео, — подтвердил бритт и добавил, — имя знайут близкие.

Он помолчал немного и добавил:

— Быуает, гоуорат тем, кто кладьет в могилу.

Он внимательно посмотрел на Диогена и спросил:

— Ты гроегуйр?

— Ага, — усмехнулся Прастина, догадавшийся, о чём спросил варвар, — из гречишек он. Умненький.

— Ладно, — хлопнул ладонью по бедру тессерарий, — так ты чего припёрся?

— Веубид ходит? У мена ест.

Бритт бросил легионерам под ноги небольшой мех. Внутри булькнуло.

— Выпить? — переспросил тессерарий, — вы там что, пьёте? В засаде?

— Ео, — продолжал улыбаться бритт.

— Совсем охренели?

— Нанн, — помотал головой варвар, — не беудет ничто. Не придёт.

— Кто? — машинально спросил Марк, хотя и сам понимал, что вопрос не имеет смысла, — почему так уверен?

Бритт глубокомысленно посмотрел куда-то в сторону, сдвинул шлем на лоб и почесал себе загривок. Потом подсел на подтащенное к костру бревно и положил мех перед легионерами.