Непокорная невеста, или Аджика по - попадански (СИ) - Сказка Агния

Я растерянно опустилась на ближайший стул, чувствуя полное физическое и моральное опустошение. И вправду… Я всегда представляла себе своего жениха как какого-то сморщенного старикашку с дрожащими руками, противной улыбкой беззубого рта и запахом нафталина. А тут… Арион. Высокий, статный, с пепельными глазами, чьи прикосновения вызывали у меня странные, волнующие чувства, о существовании которых я уже и позабыла, так давно это было. Разве я могла когда-нибудь даже в самом страшном сне подумать, что мой ненавистный жених – тот самый мужчина, к которому я, кажется, испытываю искреннюю, почти неконтролируемую симпатию?

Но тут же словно очнулась от наваждения, одернув себя от опасных мыслей. Нет! Это все обман. Тщательно спланированная ловушка, чтобы заманить меня в свои сети. Нельзя поддаваться этим чувствам. Нельзя забывать о своей цели.

– Нет, Геннадий, – твердо сказала я, отмахнувшись от наваждения. – Это совершенно не имеет никакого значения. Нельзя выходить замуж по принуждению. Я хочу выйти замуж по любви, по собственному добровольному желанию! А не потому, что так нужно кому-то, кроме меня.

Вспомнила все это безумное приключение с побегом из дома, жизнью под чужим именем… Нет, я не хочу быть марионеткой в чужих руках, послушно исполняющей чужую волю. Я хочу сама решать свою судьбу, сама выбирать свой путь, даже если этот путь будет трудным, тернистым и полным опасностей. Лучше свобода и нищета, чем богатство и рабство.

От резкого оглушительного стука в дверь я вздрогнула всем телом, словно меня ударило электрическим разрядом. Каждый мускул напрягся, сердце бешено заколотилось в груди, барабаня в висках и отзываясь болезненным эхом в животе, готовое вот-вот вырваться наружу и сбежать прочь от нависшей опасности.

Арион!

Не может быть никого другого.

Он стоит за этой дверью и ждет момента, чтобы схватить и вернуть в ненавистную золотую клетку.

Геннадий с громким тревожным карканьем сорвался с места и, беспорядочно махая крыльями, взмыл под самый потолок. Там, среди паутины и пыли, он искал какое-то свое птичье укромное убежище. Он явно тоже почувствовал неладное. Животный страх и инстинкт самосохранения двигали ворчуном.

Я стояла словно парализованная, не в силах сделать ни шагу. Ноги вдруг стали ватными и непослушными, словно приросли к полу, а в пересохшем горле образовался сухой ком, не дающий даже свободно вздохнуть. Страх сковал меня по рукам и ногам, лишая возможности мыслить логично и действовать разумно.

– Что же ты стоишь словно каменный истукан? – прокаркал Геннадий с высоты своего наблюдательного пункта, пытаясь придать моему телу хоть какое-то движение. – Открывай дверь. Если это он, то все равно не убежать, как бы ты ни старалась. А если стучит, значит, пришел с каким-то предложением. Возможно, даже с миром. И потом, – добавил он, скривив клюв в ехидной едкой усмешке, – особого выбора у тебя, кажется, сейчас и нет. Или ты собираешься вечно прятаться здесь, как мышь от кота?

С тяжелым надломленным вздохом, словно иду на верную смерть, я поплелась к двери, волоча за собой ноги, словно гири. Рука дрожала, когда я тянулась к холодной металлической дверной ручке. Набрала в легкие побольше воздуха, пытаясь справиться с охватившей меня дрожью, и с тихим скрипом резко распахнула дверь.

На пороге стояла… старушка Берта, наша тихая и безобидная соседка, с которой мы перекидывались парой слов при встрече, не более. Именно к ней я бегала за яблоками, когда готовила пирог для Марты и ее семейства. Ее лицо, испещренное глубокими морщинами, словно карта извилистых дорог, выражало добродушие и приветливость. В руках она держала небольшую плетеную из лозы корзинку, прикрытую вышитым старомодным полотенцем с полевыми цветами.

– Здравствуй, Аэлита, – проскрипела она своим старческим, слегка дрожащим голосом, в котором чувствовалась искренняя забота. – Зашла попросить у тебя немного солений. Говорят, ты их отменно готовишь, на всю округу славишься. А в благодарность хочу угостить тебя своим компотом и пирожками. Сегодня готовила. Свеженькие, еще дымятся.

Я облегченно выдохнула, чувствуя, как немного спадает напряжение. Это всего лишь обычная соседка. Не Арион. Не кошмар, воплотившийся в реальность.

– Ох, проходите, проходите, бабушка Берта, – пробормотала я, отступая в сторону и пропуская ее в дом. – Какие уж тут соленья… Сама не знаю, как все получилось.

Старушка, слегка прихрамывая на левую ногу, вошла в кухню, оглядываясь по сторонам с нескрываемым интересом.

– Ну и домик же тебе достался, – покачала она головой, осматривая обшарпанные стены и старую, потемневшую от времени мебель. – В запустении совсем… Но, думаю, ты быстро наведешь здесь порядок, у тебя же руки золотые. Ну что, не выяснила ты, кто это у тебя по огороду топчется ночами? Все грядки помяли, всю капусту погубили.

– Ой, нет, бабушка Берта, – ответила я, покачав головой. – Я ночами сплю как убитая, ничего не слышала и не видела.

– Эх, жаль, – вздохнула старушка, с грустью оглядывая меня. – А ты это куда, собственно, собралась? Мешок какой-то у двери стоит, собранный, словно на войну. Неужели переезжаешь? Что-то случилось?

И тут меня прорвало, словно плотину сорвало бурным потоком накопившихся переживаний. На глаза навернулись слезы, и я, всхлипывая, словно маленькая испуганная девочка, рассказала старушке Берте весь свой несчастный и запутанный случай. О побеге из-под венца, о принудительном замужестве с нелюбимым человеком, о страхе быть пойманной и возвращенной в ненавистную клетку брака.

Старушка, слушая мой сбивчивый рассказ, жалостливо покачала головой, причитая и охая, словно оплакивая мою горькую судьбу.

– Бедняжка, – приговаривала она, гладя меня по руке своей сухой морщинистой ладонью. – Ну ничего, ничего, милая, все наладится. Не печалься так, не мучай себя. Сейчас я тебя своим фирменным компотом угощу, пирожок дам. Поешь и полегчает, увидишь.

Она проворно и ловко, несмотря на свой преклонный возраст, достала из корзинки кувшин с рубиновым компотом, искрящимся на свету, и глиняную тарелку с румяными аппетитными пирожками с яблоками. Налила мне полную кружку ароматного напитка и протянула самый большой и соблазнительный пирожок.

Я, повинуясь ее ласковому голосу и уговорам, сделала несколько глотков сладкого терпкого компота и откусила кусочек теплого душистого пирожка. И тут… мир вокруг меня внезапно поплыл, потерял четкость и стал расплываться, словно акварель на мокрой бумаге. Голова закружилась, словно волчок, в глазах начало неумолимо темнеть, а тело обмякло и потеряло силу, словно тряпичная кукла, из которой высыпалась вся солома.

Старушка Берта, все еще стоявшая рядом с заботливой улыбкой на лице, вдруг перестала казаться такой доброй, безобидной и милой. Ее лицо преобразилось, приобрело злобное и торжествующее выражение, в котором сквозила неприкрытая ненависть. Морщины стали глубже и резче, глаза сузились и засверкали недобрым огоньком.

– Что ты… что ты со мной сделала? – прошептала я, пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд на ее изменившемся лице. – Что ты подмешала в питье?

– Я? – противно захихикала старушка, прикрывая рот костлявой рукой. – Я всего лишь помогла тебе немного расслабиться и заснуть крепче, чем обычно. Не волнуйся, ничего страшного с тобой не произойдет. Просто ты немного погостишь у меня, пока я не решу, что с тобой делать дальше.

Последнее, что я услышала, прежде чем окончательно погрузиться в беспросветную, непроницаемую, липкую темноту, – был ее злорадный и презрительный голос, пропитанный многолетней злобой и завистью:

– Думала, избавилась от этой ведьмы, Клотильды, но не тут-то было. Появилась ты. Зря ты поселилась здесь. Думала так просто занять ее место? Думала, что сможешь навести свои порядки?.. А я, Берта, еще ой как жива. Сжила я ее со свету, и никто даже не заподозрил. Думала, что навсегда от этих ведьм избавилась, ан нет, явилась ты тут как черт из табакерки. Смуту в городке наводишь своими соленьями и заготовками. До твоего приезда я тут правила. Это я торговала всем: от пучка петрушки до маринованных слив. А теперь что? Все вдруг к тебе побежали, как будто у тебя все лучше, как будто у тебя товар особенный. Нет уж, этого я не позволю!