Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

Адептус поспрашивал еще немного, и я сумел ответить почти на все его вопросы, кроме тех, ответы на которые мы пока не слышали. Потом я вернулся за свой стол. Чернила до конца не оттерлись, но хотя бы не будет жирных пятен. Я взялся за отданное перо и приготовился вновь страдать из-за клякс и непослушных пальцев, что никак не хотели держаться правильно и вести перо так же ровно и гладко, как это делал наставник.

Новые буквы, новые слова… с каждым разом истинный язык становился всё труднее. К примеру, уже знакомый custodes оказался не просто хранителем, а хранителями. Если один, то нужно говорить custos. Для меня — это как запомнить не одно слово, а сразу два.

Адептус теперь не просто учил иной речи, но порой начинал говорить на истинном языке, и едва я угадывал слово, как он произносил еще десять. К концу урока моя голова разбухла от знаний и уже не могла вместить ни одного нового слова.

— Теперь вы знаете все буквы истинного языка и можете читать сами. Потому я дам вам эти книги, до завтра каждый должен выучить первый лист наизусть, чтобы потом пересказать.

Адептус раздал каждому по небольшой книжице, едва ли больше ладони. Я открыл ее и тут же захлопнул. Внутри всё было испещрено крошечными значками и буковками, каждая примерно с ноготь. Я-то на своем листе рисовал буквы в полпальца величиной, меньше у меня никак не выходило.

— Урок окончен!

Я засунул книжицу за пазуху и поспешил обратно в келью. Обойдусь сегодня без ужина! Сразу подпер дверь скамьей, разложил одеяла поудобнее, зажег свечу и очень медленно открыл первую страницу. Бумага казалась такой тоненькой, а пальцы до сих пор едва меня слушались. Не приведи древо Сфирры порвать хотя бы один листик!

Открыл и уставился, как баран на новые ворота. Буквы-то я знал. Вот эта — вырубка топором — читается как «в», вот эта — палка с точкой — «и», эта тоже знакома — уж в воде — «с». А как их сложить вместе? Что за слово выйдет?

Не сразу, но я слепил все три буквы в кучу, вышло «vis», а его я уже знал — это есть сила. Потом была коротулечка в две буквы, с ними я расправился мигом, только не знал, что это значит, а дальше шло бесконечно огромное словечище в восемь букв, которое я грыз очень долго.

Я забыл и о голоде, и о мести Фалдоса, и о том, что свеча скоро догорит, а про запас у меня всего одна, всё сидел и пыхтел над книжицей, запихивая в себя непослушные слова на истинном языке. Лишь когда свеча мигнула в последний раз и угасла, оставив лишь запах расплавленного воска, я понял, что уже давно стемнело и пора спать.

Лег в углу на кучу тряпок, а перед глазами буквы водят хороводы и не дают уснуть, хотя веки уже было не разомкнуть.

Глава 31

Как же хотелось жрать! Голод, как обезумевшая крыса, скреб когтями среди моих кишок, еще немного, и он вгрызется в потроха, пожирая меня изнутри. Я повернулся на бок, потом на спину, потом на живот — боль не утихала. Даже когда я лежал после плетей в доме Воробья, голод казался не столь яростным, а сейчас меня будто пилили пополам.

Кое-как разлепив глаза, я увидал тусклый свет через крохотное оконце наверху. До урока брата Арноса далеко, а до обеда — еще дальше. Я столько не вытерплю.

Я встал, надел старое тряпье, проверил, всё ли спрятано в схроны: одежда, книжка, последняя свеча. На всякий случай я даже расплавившийся воск собрал в кучу и тоже убрал под камень. Фитиль скрутить и слепить новую свечу несложно, если есть из чего. А свечи мне тут еще понадобятся!

Тихонечко убрал скамью, выглянул за дверь — никого. Все еще спали. И я метнулся вниз по лестнице в трапезную.

Было так рано, что даже слуги пока не показались. И, понятное дело, в трапезной хоть шаром покати: ни единого кусочка хлеба, ни позабытой миски с недоедками. Крыс я пока в замке тоже не видел, Алый крысолов, видать, неплохо потрудился. Впрочем, я пришел сюда не за этим. В дальнем конце трапезной я давно заприметил дверь, через которую слуги носили нам еду. Они же где-то ее брали! Если я пойду туда, может, смогу отыскать хотя бы кусочек черствого хлеба, а лучше запеченного целиком борова. Сейчас бы я сожрал его целиком, вместе с копытами и костями!

За дверью я увидел длинный коридор и пошел по нему. Время от времени появлялись другие двери, за которым невесть что находилось, но так как едой оттуда не пахло, я их и не открывал. Мало ли на что нарвешься! Я прожил тут уже больше двух недель, а знал лишь кельи, путь до трапезной, мыльни, оружейной залы и комнаты со столами. А ведь это огромный замок, что змеей опоясывал широкий двор! Наверное, тут можно бродить годами и все равно не запомнить все коридоры с подвалами.

Наконец я почуял аромат печева и поспешил туда. Запах тянулся из-за полуоткрытой двери, я осторожно заглянул туда и увидел огромную кухню с печами, всяческой утварью, большим открытым очагом и вертелом, на который можно насадить целого быка. Людей вроде там не было, потому я зашел внутрь и принялся оглядываться в поисках съестного. Первое, на что я наткнулся, — огромное корыто с поднимающейся опарой. Я засунул в нее руку и жадно сожрал кисловатое тесто с пальцев. Вкусно, но мало! Из соседней печи доносился запах выпекающегося хлеба, и меня скрутило еще больше. Я готов был голыми руками полезть внутрь, чтоб вытащить из углей хотя бы самый крошечный каравай.

— Кто таков? Чего тут забыл?

Я едва не подпрыгнул от грозного мужского окрика. На другом конце этой огромной кухни показался рослый красномордый мужик лет сорока, и он явно был недоволен. На миг почудилось, что это Тарг, мой отчим. Лицом они не особо схожи, а вот фигурой, голосом и хмуростью — очень даже. Этот тоже высокий, широкоплечий и ражий, без вялого пуза и крестьянской сгорбленности.

— Э-э-э, я…

— Нешто командор взял-таки помощничка для меня? Только чего какого дохлого? Ты ж через день-другой помрешь от натуги! Ну, хоть такой завалящий, и то хлеб. Чего стоишь, рот разинул? Давай руки мой и иди репу с морковью чистить!

Я растерялся поначалу. Видать, он меня с кухонным прислужником спутал! Хотя оно и неудивительно: одет-то я кое-как, ни гамбезона, ни балахона новуса, а случайных людей в замок не пускают.

— Дяденька, только это… я кушать очень хочу! — проблеял я. Живот сводило так, что аж мутило. Еще и запахи эти!

— Пальцем о палец еще не ударил, а уже жрать просит! Понабрали лодырей, — проворчал мужик, но взял миску, шлепнул туда шматок холодной каши и сунул мне в руки. — На, ешь. Иначе впрямь помрешь тут. Пусть вчерашняя, но тебе сгодится.

Я б сейчас даже свиные отруби съел, подвывая от радости, так что каша с застывшими жировыми сгустками меня ничуть не испугала. Я смел всё, что было в миске, и уставился на дяденьку жалобными глазами.

— Не наелся? Как бы дурно не стало! Ну, возьми, всё равно выбрасывать.

Я слопал еще две таких миски и чуток угомонился. Голод примолк, задавленный тяжелыми шматками холодной каши.

Наверное, теперь я мог бы удрать из кухни, но не хотел обижать столь доброго дяденьку, потому взялся за работу: в бочке отмыл от присохшей земли мешок репы и мешок моркови, потом почистил гору лука. С непривычки я снимал с луковицы шелуху голыми руками, пока дяденька не отвесил мне подзатыльник и не показал, как это делается при помощи ножа. Впрочем, я не обиделся да толком и не почувствовал этого удара. Рука у дяденька была легкой, не чета Арносу.

— Теперь меленько его нарежь!

— Дяденька, ты покажи как, а я уж подхвачу.

— Прислали невесть кого, даже ножа в руках держать не умеет. Сколько тебя учить придется? Год? Два? А потом сбежишь, как и… Гляди в оба!

Он ловко располовинил луковицу, положил ее срезом вниз, порезал вдоль, потом поперек, и та рассыпалась на небольшие ровные кусочки. Я взял тяжелый нож и попытался повторить за ним, но даже со всей моей силой новуса это оказалось не так уж и легко. Луковица все норовила выскользнуть из пальцев, куски разлетались по всему столу, а нож был настолько острым, что порез я заметил, лишь когда искровянил полстола.