Ведун (СИ) - Мазин Александр Владимирович

…Проснулся Бурый новым утром. На ложе чистом. Сам разут-раздет до исподнего. Один. И женщиной в клети не пахло. Пахло мочой из горшка. И было Бурому… Не очень хорошо. Эх!

Ну да сума своя тут же, на ларе. И кувшин с водой брусничной — рядом. Руки у Бурого дрожали, во лбу жила боль, на глаза давила: не сразу нужное нашел. Напился, оправился, упал на ложе и лежал, пока не полегчало. А полегчало вскорости. Хорошо быть ведуном.

Во дворе была суета. Но глядел на нее Бурый недолго. Потрогали за плечо. Отрочь. И не холоп. Рубаха с вышивкой, пояс с ножом и топориком в петельке.

— Батюшка велели, как проснется, кормить-поить, ни в чем не отказывать, — вежливо сообщил отрок.

Заметно было: побаивается он ведуна. Но крепится, виду не кажет.

— Как звать? — спросил Бурый.

— Ладом я, сын Загнетов… — И замялся, не зная, как обращаться.

— Младшим меня зови, — сказал Бурый. — И да, поесть можно.

Поснедал попросту: пирогами да взваром кисленьким. От пива отказался. После думал по городу прогуляться, на торг сходить, но сынок хозяйский опередил:

— Пестун твой наказ оставил: к нему проводить. Пойдешь ли?

Бурый хмыкнул:

— А сам как думаешь? Веди, давай.

Пока шли, развлечения ради, Бурый глянул, что на отроке за обереги. Тех хватало. И знакомых, как знак Волоха на коже, и непонятных, вроде золотой сережки с мелким лалом. Лал-то и был зачарован. На золото чары ложится плохо, разве что смертные. Зато заложных к нему легко привязывать.

Княжий терем во Пскове оказался покрепче полоцкого. Стоял на мысу, меж двух рек. И мыс не пойма какая, а скала. И стены понизу не деревянные, а каменные на полную сажень. Грозный град. Такой попробуй возьми. Но нынче спокойно. Ворота нараспашку, вдоль берега, у пристаней корабли. Народ бегает мурашами: грузят, разгружают, тащат. Перед вратами — рынок шумный, многолюдный.

С Ладомом многие здоровались. На Бурого глядели с опаской. Молод, а одет богато. Не при мече, но держится важно. И серебром увешан, как елка — шишками. Но главное — сила в нем. Люди силу чуют и сторонятся. Она — как дух чужой. Кромкой от нее тянет. А это как для носа людского — запах падали. Кому он сладкий, тот сам или нежить или у Морены в слугах. Вот как серые. Или мишка.

В воротах стояли княжьи отроки. Поздоровались с Ладомом. Только с ним. О Буром спросили:

— Это кто с тобой?

Бурый глянул строго:

— Ведун я, вой. Младший. Волчьего Пастыря выпесток. Здесь он?

— Прости, человече! — тут же поправились отроки. — В первый раз тебя видим. Как признать?

— Теперь знаете, — надменно бросил Бурый. — И не человек я. Ведун. Наставник мой где?

— В псовом дворе он, — ответил отрок. — Ладом, проводишь? — И, Бурому: — Нам с ворот уходить не должно.

— Знаю, провожу, — отозвался купецкий сынок.

— А ну осадил! — отрок махнул древком копья перед носом смерда. — Кажи, что в телеге!

Псовый двор оказался малым двориком позади княжьего терема. И псов тут не было. Под собранными наскоро навесами лежали люди. Много. Дюжины две. И было с ними все плохо. Совсем.

Глава 30

— Прокляли? — Бурый разглядывал песочно-бледное лицо воя и не мог уловить, к чему прицепилось дурное.

Дедко фыркнул, махнул рукой:

— Отойдем, — сказал, а когда отошли, уже Ладому: — Сыщи кого, чтоб меда мне принесли, глотку промыть. — И опять Бурому: — Чуешь, чем пахнет?

— Чую, что не медом, — ухмыльнулся Бурый.

Воняло во дворике как в три дня нечищенном свинарнике.

— Так что с ними? Помрут?

— Не. Кто жив, тот не помрет.

— Поможешь? Как?

— Уже помог, — Дедко выхватил из рук холопа кружку с медовухой, присосался.

— Расскажи! — потребовал Бурый. — Я злой силы ни на ком не вижу. Как это?

— Ясно, не видишь, — Дедко утерся рукой, отдал кружку. — Кабы ты видел то, чего нет, я б тебя уже давно прибил. Отрава это. Они кашу варили, а в зерне примесок был… особенный. Ай, хорош отравитель! Три десятка гриди одним махом! Не зря меня Госпожа сюда провела! Половина бы за Кромку отправилась, кабы не я.

— Госпожа не хотела, чтобы они к ней ушли? — изумился Бурый. — Они ж ее стали бы, получается!

— Они и так ее, — сказал Дедко, и заметив притихшего, насторожившего уши Ладома, махнул, чтоб отошел подальше. — Это не варяги. Здешние, кривские. Волоху кланяются, Стрибогу, Мокоши, Госпоже… В том походе, говорят, немало крови пролили, пока латов замиривали. Почто Госпоже забирать тех, кто ее кормит.

Что ж, теперь понятно.

— Значит нет проклятья? — уточнил Бурый.

— На них нет. А так — есть.

— Как это?

— А об этом, Младший, мы с воеводой здешним потолкуем. Должен он мне теперь, крепко должен. И скоро еще добавится. Пойдем-ка!

Боярин-воевода Пригор был стар. Для воеводы. На пятый десяток вышел.

— Говоришь, все живы будут? — пробасил он, стараясь не глядеть Дедке в глаза. — Не умрут?

Бурый мысленно сравнил его с Ругаем и подумал, что с таким дела иметь проще.

— Все умрут, — сказал Дедко. — Но не от этой отравы. Поить их станете той водой, что я приготовил. Четыре бочки уже есть. Еще две к завтрему будут. Щедро поите. Чтоб из всех дыр у них лилось. А вот еды не давать никакой. Князя вашего когда ждать?

— Не ждать, — покачал головой воевода. — На полдень они ушли, с киевскими. До осени не вернутся.

— Тогда с тобой будем, — решил Дедко. — Пошли.

— Куда? — насторожился воевода.

— Мешки смотреть?

— Мешки?

— Мешки, Пригор! Те, в которых зерно потравленное было. Или тебе злодей тот не потребен? Пускай бегает?

— Потребен! — Воевода вскочил. — Еще как потребен! Веди, ведун!

— Нет, это ты веди, — хихикнул Дедко. — Я в ваших закромах, где что лежит, не понимаю. Только в злодеях.

— Вот из этого короба брали, — показал холоп-ключник. — Чье зерно, точно не скажу. Перемешалось.

— И не надо, — качнул головой Дедко. — Попортили его здесь, не там.

— Но как? — Ключник озабоченно потер лоб. — Сюда чужим входа нет. Мож прямо в котел яд подсыпали?

Дедко зачерпнул ладонью из ларя, сверху:

— Гляди, воевода: видишь?

Пригор помотал головой. Бурый тоже присмотрелся. Ага, вот это серенькое, легкое, как пыльца. Не знаешь, не заметишь.

Дедко скинул зерно обратно в ларь, показал замаранную ладонь:

— Вот это оно и есть. Погоди-ка…

Он аккуратно сдвинул верхний слой зерна, кивнул удовлетворенно:

— Дальше чистое. Сверху сыпнули, даже не перемешали. А что это значит?

— Что? — растерянно спросил ключник.

— Торопился ваш злодей. Потому и яд сверху лежит и пробрало ваших сразу и сильно. И всех разом. А было б его поменьше, так они бы в одночасье не слегли, а помаялись сперва. Кто два дня, а кто и пять. И угадай тогда, отчего.

— И чего тогда? — спросил воевода.

— А того, что померли бы все раньше, чем новый месяц народился, — пояснил Дедко. — И никто бы на злодея не подумал.

— Думаешь, так он и задумал? — нахмурился воевода.

— Она, — сказал Дедко. — Баба это. Или девка. Но думать будем, что хотела перемешать, да не смогла.

— А если не хотела? — спросил Пригор.

— Тогда нам от розмысла толку не будет, — сказал Дедко. — Посему станем думать: помешал ей кто-то, аль спугнул.

— Точно баба? — Воевода нахмурился. — И какая?

— Какая, не ведаю. Ты сыщи, а я скажу: она, не она.

— Что ж, пойдем искать, — воевода двинулся к лестнице.

Бурый с Дедкой — за ним.

— Э-э-э… С зерном этим что? — крикнул вслед ключник. — Выкинуть? Мож свиньям скормить?

— Можно скормить. Будет тогда у вас сразу много свинины, — Дедко хохотнул. И серьезно: — В ручей его положи. Есть тут у вас ручьи быстрые? Вот в него. И оставь на ночь. А потом хоть свиньям, хоть кашу. Бегучая вода очистит.

— Спасибо, господин! — Холоп поклонился в пояс.