Усадьба толстушки Астрид (СИ) - Грин Агата

— Так и будете дальше сохранять приличия, граф? — поинтересовалась я лукаво.

— Этим я охраняю вашу честь, баронесса.

— Усердно продолжаете меня опекать.

— Конечно. Я же ваш каэр, помните?

— Как же забыть? — улыбнулась я и добавила: — Я вас ждала.

— А я…

Собаки, сопровождающие нас, сцепились, и их рык прервал Бринмора. Граф в свою очередь прикрикнул на собак, затем дал им команду на атрийском, но бигли у меня своенравные, всяких там каэров не слушают. Раздосадованный Бринмор спешился и растащил собак, и, заметив мой веселый взгляд, бросил обвинительно:

— Собаки не обучены! Это никуда не годится!

— Они необучаемые, — отозвалась я беззаботно.

— Необучаемых не бывает. Эти уже взрослые, чтобы учить их манерам; вы прошляпили момент. Очень неосмотрительно для каэрины, которая имеет привычку разъезжать одна. Но хорошо хоть, что это бигли, а не какой-нибудь мастиф.

— Душнила вы, — ласково сказала я, разглядывая графа сверху.

— Кто?

— Очень нудный человек.

— Нудный? — вскинул бровь Бринмор и явно приготовился душнить дальше… хотя нет, я ошиблась. Сложив руки на груди, он обвел меня взглядом, начав с ног, и протянул нежно: — Это вы разгильдяйка.

— Значит, мы прекрасно друг друга дополняем, граф.

— Склонен согласиться, баронесса, — промурлыкал каэр.

Он вернулся в седло, и мы продолжили поездку, говоря обо всем и ни о чем, но несмотря на это, разговор был крайне важным – закладывались основы, подбирались ключики… Ведь это, по сути, наше первое свидание, когда мы встретились только из романтических целей.

Тень набежала незаметно.

— Намерены заехать в деревню? — спросил Бринмор, когда я уверенно повела Ладу к съезду в Тулах.

— Да, а что? — отозвалась я. — Надо обязательно сводить вас в лавку Дермида, где он вам что-то всучит, чтобы потом говорить: «У меня закупается сам граф Бринмор!» А брат Кэолан варит такое пиво – ух! Вы должны обязательно попробовать.

— Пиво – это хорошо, — сказал каэр, и по мельчайшим изменившимся оттенкам в его голосе я уловила, что что-то не так. — Но я хотел бы побыть с вами наедине.

Черт, что не так? Почему мне кажется, что он темнит?

Бринмор, вздохнув, произнес:

— Меньше всего мне хотелось бы вас расстраивать, Астрид. Вчера вы так сияли, что я просто не смог сказать вам. Я и сейчас, сказать по правде, не могу… но должен.

— Что вы должны сказать? — вымолвила я вмиг пересохшими губами.

— Барон Даммен умер.

Я знала, что барону недолго осталось, и все вокруг говорили о том же. Но предполагать и узнать, что все уже произошло, это все равно шок. Свою роль наверняка сыграла интрига баронессы, которую она затеяла из-за меня; все, что произошло с весны, вдруг предстало в памяти обвинительным актом. Это из-за меня барон нервничал, это я испортила его отношения с женой, это я – причина, по которой в последние дни он не знал покоя.

Свет померк, лето снова стало зимой; я вздрогнула, почувствовав как наяву прикосновение снега…

— Астрид, слезай с лошади, — велел напрягшийся Бринмор, и я буквально сползла в его руки, потянулась к нему, уткнулась в его грудь.

Сейчас опора мне была необходима.

Недолго мы простояли так, прямо на дороге; уняв слезы, я попросила Бринмора отвести меня к ручью и указала, собственно, куда. Деревенские обычно берут воду из колодца, но сегодня нам по пути никто не встретился, и когда мы прошли к ручью, там тоже никого не было. Я присела перед водой, зачерпнула ее, студеную, ладонями, и умылась.

Холодок воды принес немного облегчения; я также попила воды, а потом, утерев губы, осталась сидеть прямо так, у самой кромки ручья. Сколько я уже в этом мире? Меньше года, а уже не разделяю жизнь настоящей Астрид и свою. Барона мы любили обе…

Бринмор оставил лошадей и подошел ко мне; присев рядом на траву, он произнес:

— Я сожалею, Астрид. Барон был дорог тебе.

— Почти как отец, — кивнула я. — Всегда заботился обо мне.

— При этом отдал замуж за гнилого рэнда и позволил ему продать твое добро.

— Разве так поймешь сразу, кто гнилой, а кто нет? И не хочу я вспоминать о том браке, — покачала я головой. — Больше всего мне жаль, что не успела доказать барону, что он не зря так много времени посвящал мне. Я хотела, чтобы он, вернувшись, увидел, что моя усадьба снова процветает, и у меня все хорошо.

— Он и так это видел.

— Нет, не видел, — печально произнесла я, — и не верил в меня. И не он один… Даже мои собственные помощники опекают меня, как дитя неразумное. О чем и речь? — усмехнулась я. — У меня язык не поворачивается называть их слугами, потому что я не вижу между ними и собой отличий. Ты сделал меня баронессой, а я чувствую себя самозванкой… Я бы хотела просто спокойно жить в своем доме и была бы счастлива безо всяких титулов. Я не хотела, чтобы барон умер вот так… — мой голос снова задрожал, и я, шумно вдохнув, спросила: — Как ты узнал о его смерти?

— Жрецы, в чьем храме Даммен лечился, отправили письмо настоятелю Бенедикту, а тот сказал мне. Барон почил шесть дней назад. Боги подарили ему тихую смерть во сне.

— Тихую ли? — вздохнула я. — Перед этим его жену заперли в женском храме, а рэнда арестовали за клевету. Не было у него покоя перед смертью…

— Пусть об этом думает его склочная жена.

— Она обвинит меня, и его дети тоже.

— Не беспокойся ни о чем. Я твой каэр, помнишь? И стал им еще до того, как барон ушел. Никто не посмеет тебя тронуть.

Я повернула голову к графу и посмотрела в его бледное лицо, в его глаза, зеленые-зеленые. То, что он красив, я отметила еще тогда, когда первый раз его увидела, но тянет меня к нему не из-за красоты вовсе.

— Ты приехал защитить меня? — спросила я.

— Да.

— И правда, как же глупышка Астрид справится одна? Ей обязательно нужен покровитель…

Граф протянул руку и, аккуратно взяв меня за подбородок, повернул мое лицо к своему.

— Разве я говорил, что считаю тебя глупой? Или слабой? Ты как свет, вокруг тебя тепло и радостно. Тебе не нужно быть грозной, чтобы тебя уважали, тебя и так уважают люди, у которых глаза в правильном месте находятся. А остальные… — каэр усмехнулся зловеще. — С остальными разберусь я. Поставлю на место.

— Не такой уж ты грозный и холодный, — прошептала я.

— Не такой уж, — согласился он, и его пальцы, соскользнув с моего подбородка, легли ниже, на шею. Граф привлек меня к себе нежно, но властно, и произнес в самые губы: — Я не к поданной приехал, а к своей каэрине.

— Но я же ужасная разгильдяйка? — выдохнула я и вздрогнула – наши губы едва не соприкоснулись.

— Не такая уж и разгильдяйка.

Я вздрогнула снова, когда он поцеловал меня, но не от страха или неожиданности, а потому что давно хотела этого. Дрожь, мурашки, удовольствие – я растворилась в поцелуе настолько, что даже почти не отвечала, просто млела. Как я и предполагала, он во всем командует, берет инициативу. Опомнилась я, только когда вдруг оказалась на спине и почувствовала его поцелуи на своей шее и там, где скромный вырез платья открывает кожу… Накаленные эмоции настолько меняли физические ощущения, возносили их на такую высоту, что это было близко к забытью.

Он вдруг начал отстраняться, и я, раскрыв глаза, удержала его. Нависший надо мной, Бринмор уже ничем не походил на утонченного и сдержанного каэра с ледяной маской на лице…

Я подтянула его к себе обратно, запустила руки в его волосы и снова закрыла глаза.

Раз уж начали, пойдем до конца.

Если нас кто и видел, то мне все равно. Выжатые так, словно тяжело поработали, мы пешком пошли к усадьбе. Растрепанные волосы, испачканная одежда, порванный ворот платья – вид компрометирующий. Но, повторюсь, мне все равно.

— Я заберу тебя, — сказал Бринмор обыденным тоном. — Оставишь усадьбу на управляющего, и поедем в город.

— То-то обрадуется твоя мать… — отозвалась я лениво. — Почему бы тебе не скрывать меня, как делают другие каэры со своими любовницами?