Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

И Елена увидела, что на конце причала, в нескольких шагах от нее, сидит некая фигура, почти слитая с тьмой. Этот морской витязь имел почти бурую кожу и черную чешую, чуть поблескивающую серебряными искрами. Если бы Елена когда-нибудь встречала волотов, то заметила бы, что Стикс больше похож на них, чем на людей. Она же совсем не могла разглядеть его лица, только видела блеск глаз, целиком налитых белым светом, без зрачка, лишь с сизым отливом.

– Стикс… – чуть дыша от холодной жути, шепотом позвала она. – Сделай милость, ответь мне. Видел ли ты моего мужа, царя Салтана? И моего сына, князя Гвидона?

Сердце обрывалось, замирало и опять обрывалось в ожидании ответа.

– Нет, царица. – Голос Стикса был так глух, что скорее это был шепот, тем не менее Елена ясно слышала малейший его звук. – Я не видел их. Они не пересекали мои воды. Если они вошли в Волотовы горы, они там и остались. Но в царство теней, откуда нет выхода, они не вступали.

– Это хорошие новости, царица, – сказал Стримон. Он опирался локтями о край причала, так близко от Елены, что она ощущала исходящую от него прохладу морской воды, но даже забыла испугаться. – У Стикса память лучше, чем у бедняжки Леты. Если бы он видел Салтана, он бы не забыл.

– Неужели ты помнишь всех, кто умер… За тысячи лет!

– Я помню всех, царица, – прошелестел голос, схожий с шепотом морской пены на песке. – Но если я принес тебе добрую весть, я этому рад.

Его белые глаза погасли – без звука Стикс соскользнул с причала и пропал в волнах. Елена осталась одна, переполняемая ужасом и робким облегчением.

Кикнида солгала – Салтан и Гвидон не погибли. Но сильно ли от этого легче Деметрию-граду? Когда-нибудь они вернутся – но найдут ли на прежнем месте свой город, свою жену и мать?

Направляясь назад к своим служанкам, Елена подумала: но если Гвидон жив, то почему Кикнида объявила его мертвым? Для чего?

Да и как она, Кикнида, оказалась на свободе, если пытавшиеся ее освободить витязи погибли?

Назавтра царица Елена послала глашатаев созвать народ на Соборную площадь, куда выходило и главное дворцовое крыльцо. Сам Солнце-князь с высоты бросал прохладный, но яркий луч на царское крыльцо, словно тоже хотел послушать, что здесь будет говориться. Елена вышла в одном из своих первых свадебных нарядов: нижнее платье светло-красного шелка, верхнее – чуть темнее, заткано серебристым крупным узором из цветов и ростков, с полосой золотой парчи от оплечья до низа. Оплечье желтовато-коричневого атласа густо расшито жемчугом, красными и синими самоцветами. Царица надела высокий золотой венец с длинными жемчужными подвесками и выглядела будто живая молния небесная – прекрасная и величественная.

Народ, взволнованный и растревоженный слухами, догадками, опасениями и предположениями, смотрел на нее с особенным любопытством. Собираясь сюда, люди ожидали услышать, что-де царица молодая хочет идти за Зензевея и такой ценой весь город от разорения спасти. Одни встречали эту весть с облегчением, другие с негодованием. Теперь же вид Елены опровергал эти догадки: вздумай она сдаться, едва ли оделась бы так ярко и торжествующе.

– Народ наш русский, Деметрий-град! – громко заговорила она, когда смолкли серебряные трубы и на площади водворилась тишина. – Радостную весть я несу вам. Вчера на заре вечерней говорила я с сыновьями Морского Царя. Сыновья его – реки, они весь белый свет и весь темный свет обтекают, все знают, что там делается. Видела я самого Стикса – хранителя Смород-реки, той, что из самого Подземья Кощеева вытекает. И сказал мне Стикс: ни муж мой, царь Салтан Салтанович, ни сын наш, князь Гвидон, на берегах его не бывали. Если кто сказал вам, будто мертвы они – то гнусная ложь. И пока мой муж и наш царь-государь жив, другого мужа я не возьму и город наш, Салтаново законное владение, никакому ворогу не отдам. Будете ли вы со мной вместе биться за царя Салтана, на волю нашу, за край родной и веру православную?

– Будем! – через миг удивленной тишины заорал на крыльце Васька Буйной, в азарте сорвав шапку и взмахнув над кудрявой головой. – Да здравствует государь наш, царь Салтан!

– Будем, будем! – закричали стрельцы вокруг него и перед ступенями. – Да здравствует Салтан!

– Слава царице нашей Елене!

Тогда и народ, опомнившись, тоже закричал все дружнее:

– Да здравствует царь Салтан!

– Не выдадим!

– Будем биться!

– Слава царице!

Взглянув вверх, Елена увидела, что над площадью кружит лебедь. Слишком высоко – из пищали не достать. Но пусть знает и Зензевею расскажет: здесь ему легкой победы не видать.

Глава 27

Отзвучал и затих вдали серебряный звон георгиевских колоколов, но Смарагда того и не заметила. Она сидела в одиночестве посреди тронной палаты в княжеском дворце и задумчиво озиралась. Когда все побежали к храму Георгия-со-Змеем, она проскользнула с крыльца во дворец и заперла за собой дверь. Салтану и Гвидону нужно спешить вернуться в белый свет, но что они станут делать, когда настигнут Кикниду и Тарха? Пока те двое живы, Лебедин-град не вернется в белый свет. У Гвидона теперь есть Акритов меч, но Тарх не так глуп, чтобы подпустить смертельного врага на расстояние длины клинка. У самого ума не хватит – Кикнида подскажет. Уж у нее-то, сестрицы родной, ума да хитрости хватит на семерых. Вот ведь как ловко выманила у Гвидона солнечные стрелы! Пробралась в хрустальный дворец, так что его хозяйка не учуяла. И где эти стрелы теперь? Уничтожить их Кикнида не сумеет – создали их силы, ей, царевне ночи, неподвластные. Стало быть, спрятала. Но где?

Смарагда сидела на полу, посреди узорного круга из разноцветных кусочков мрамора. Напротив нее стоял на возвышении трон с высокой спинкой резного дерева, с подлокотниками в виде голов оленей. Справа от трона блестели позолотой двери во внутренние княжеские покои. При свете свечей, горящих в высоких подсвечниках, поблескивала позолота в росписи стен и могучих столбов, что поддерживают сводчатый, тоже расписной потолок. Роспись в синих, голубых, зеленовато-бирюзовых тонах, с белым и золотым, изображает разные сокровища и красоты морского царства – напоминание о том, откуда все это богатство взялось. В нижнем ряду идут хороводом изображения сыновей и дочерей Понтарха, с рыбьими хвостами, выше – морские витязи в бранном уборе. Еще выше – плывут расписные ладьи на раздутых парусах, вокруг них резвятся ветра, а еще выше – звезды частые водят хоровод. Вдоль стен протянулись резные скамьи, на которых рассаживаются бояре и старейшины градские, когда князю угодно пригласить их на совет, выслушать новости.

Но вот и все убранство – трон, скамьи, подсвечники да потолочные светильники. Здесь ничего не спрятать. Смарагда еще раз заглянула под все скамьи, встала и направилась в спальню. Скорее всего, дорогую добычу Кикнида укроет там, где сможет охранять ее даже во сне.

Шустрая малорослая старушка, похожая на морщинистую мышь, с торчащими из-под платочка оттопыренными ушами, заскочила в княжескую опочивальню и вытаращила маленькие глазки. Полный разгром! Перины и подушки были скинуты на пол, из ларей и сундуков цветное платье и белье выброшено на ковры.

– Кто здесь? Ах вы охальники! – заверещала старушка. – А ну сейчас стрельцов позову, в темницу вас отволокут, воры, разбойники! Карауууул!

– Не вой, баба Паладья! – Из самого большого сундука выскочила Смарагда, и старушка в изумлении закрыла рот. – Это я.

– Ах, деточка… – забормотала старая нянька сестер. – Вхожу, а тут будто Змей Горыныч пролетал да прямо здесь с Добрыней-богатырем бился. Могла ль я подумать… Думала, пока хозяев нет, воры какие залезли, чужим добром поживиться…

– Не знаешь ли ты, баба Паладья, куда Кика стрелы запрятала?

– Какие еще стрелы?

– Три стрелы, золотые. Они ей очень нужны, без них ей не спастись. Да пришлось, видишь, бежать, ничего ведь прихватить не успела?

– Только муженька своего любезного! – Нянька хихикнула. Ее блеклые глаза в окружении глубоких морщин полыхнули сизым, напоминая о том, что она родом из кикимор. – Окромя него – ничего.