Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Ну вот. Она ждет, что я те стрелы найду и ей принесу. Куда она их дела? Не успела мне сказать, спешила очень.

– Не видела я тут стрел никаких. – Баба Паладья развела ладонями, удивительно большими для такого щуплого существа. – Нешто тут кладовая оружейная?

– О! Мудра ты, мать! – Смарагда подскочила. – Где же еще оружие прятать, как не в оружейной, правду говорю?

– Правду, деточка, правду!

Покинув Паладью среди разгрома, Смарагда унеслась в крыло дворца, где жили сторожевые стрельцы и хранилось все их имущество. С трудом сыскали сторожа, и тот согласился отпереть кладовую, только когда Смарагда ненадолго превратила его в орех и пообещала разгрызть. Попав в просторное подвальное помещение со стенами, выложенными из крупного камня-валуна, Смарагда опешила: ни девушкой, ни белкой она никогда не видела столько оружия, да и зачем оно ей? Понтарх постарался: тут были мечи и копья с бронзовыми литыми лезвиями, мечи железные, топоры и секиры начиная от тех, коими еще ахейцы воевали с троянцами за ту, самую первую Прекрасную Елену. Всевозможные шлемы и доспехи – от гривастых шлемов Ахилла и Гектора до ерихонок, в которых нынешний царь не посрамил бы себя на поле боя. Ножи и кинжалы тысячи разновидностей. Короткие скифские акинаки и длинные двуручные мечи. А уж стрел…

Видать, на дне морском Понтарх все эти дары собирал, подумала Смарагда, в изумлении озираясь. Ряды крепких полок и оружейных стоек уходили в бесконечность, наверняка покидая пределы дворцы и заканчиваясь где-нибудь в середине моря-окияна. При виде них можно было впасть в отчаяние.

– Но я-то кто? – спросила себя Смарагда. – Я – белка. Это они думают, что мое дело – песенки петь да орешки грызть. На самом деле самое лучшее, что я умею – это прятать. А потом – искать.

И она со скоростью огня, бегущего по сухой соломе, устремилась вдоль полок, высматривая блеск золотых стрел…

Когда явился здешний стрелецкий полковник, спешно вызванный сторожем, Смарагда сидела на полу в окружении целой груды стрел. Все они были не простыми: с позолотой и узорами, парадные стрелы владык разных веков, которые не столько во врага пускают, сколько на стену вешают. Смарагда осматривала их одну за другой и отбрасывала – не то! Ей пришло в голову, что хитрая Кикнида может изменить облик чему угодно: хоть самой себе, хоть любой вещи. Но провести сестру в этом деле она бы не смогла: Смарагда узнает стрелы работы небесных кузнецов, скованные при ее участии.

– Смарагда Тилгановна! – загремел полковник. – Ты с кем воевать собралась? Если с волотами, то на них это все не действует. А еще ребята интересуются: ты, что ли, теперь будешь наша государыня-царица?

– Я? – Смарагда, сидя по-восточному, разведя колени, замерла со стрелой в руке и удивительно в этот миг напоминала царевну-лягушку, дождавшуюся своей судьбы. – Зачем это я буду вашей царицей?

– Старые-то володетели наши все улетели – одни на крыльях, другие в церкви, будто это им не храм каменный, а летучий корабль! Ты ведь сестра царевне Кикниде – если будешь за нее править, так мы поддержим. Вот, и дьяк то же говорит…

Он обернулся, и за его спиной Смарагда увидела дьяка Афанасия – того самого, который был приставлен к белке вести учет золотым орехам и изумрудным ядрам. Проводя с ней целые дни, Афанасий привык к пушистому веселому зверьку и теперь выпученными глазами рассматривал деву, в которую тот превратился.

– Ты ли это, белочка моя? – пробормотал Афанасий. – Откуда ты… Может, орешков?

– А в глаз? – грозно нахмурилась Смарагда. – Хватит, наплясалась я на сто лет вперед! Но ты мне пригодишься, Афанасий. Ты изумрудами и литьем монет ведал…

– У нас все в исправности! – замахал руками дьяк. – Все до последней монетки сосчитано, ни кусочка не пропало!

– Веди в казну! – Смарагда встала и отряхнула руки.

Убедившись, что в оружейной солнечных стрел нет, она подумала с другой стороны: стрелы – сокровище, значит, их уместно хранить в казне, тем более что она и охраняется лучше всего.

Афанасию выдали ключи, и он ввел Смарагду в еще ниже расположенный сводчатый подвал. Только войдя, она жалобно застонала.

Весь пол обширного помещения был усыпан золотой скорлупой. Сундуки вдоль каменных стен вмещали груды изумрудов величиной с ореховое ядрышко и россыпи золотых монет с портретом Гвидона с одной стороны и птицы-лебеди – с другой, сколько уже успели начеканить из переплавленной скорлупы. На полках громоздилась золотая и серебряная посуда, и даже при свете двух факелов все это кололо глаз опостылевшим Смарагде золотым блеском. Ноги вязли, шаги сопровождались хрустом, скрежетом и звоном.

– Афанасий! – Смарагда повернулась к дьяку. – Возьми двух подьячих… или трех, или четырех, сколько найдешь! Дай им лопаты, и пусть ворошат все это, пока не найдут три золотые стрелы. А я буду в опочивальне… устала я что-то.

Рыться в золотой скорлупе у Смарагды не было сил, даже видеть ее не могла. Она прошлась по саду, внимательно оглядываясь. Кикнида хитра. Она могла превратить стрелы во что угодно. Это могут быть вон те три белых уточки в пруду. В тех стрелах – смерть Тархова, а значит, они могут быть в яйце, яйцо – в утке… Но тогда поверх утки еще должен быть надет заяц, а трех зайцев что-то нигде не видно. Или вон те три яблока на самой верхушке яблони. Она невесть сколько будет обшаривать все щели дворца, а в белом свете пройдут годы. Когда найдет, Салтан с Гвидоном уже состарятся, если выживут. Что же делать?

Серебряное блюдечко. Оно должно быть у Кикниды, и оно покажет ей искомое. Если захочет.

Проходя через тронную палату, Смарагда прихватила с подоконника подсвечник с горящими свечами. Нянька Паладья уже навела порядок после учиненного Смарагдой разгрома – ради этих талантов ее и держат.

– Подай мне блюдо самовидное! – велела Смарагда. – Вот сюда.

Она поставила подсвечник на столик, выложенные затейливым узором из десятка пород разноцветного камня. Охая, Паладья принесла обыкновенное по виду блюдце из тускловатого серебра, с простым узором-плетенкой по краешку, поставила.

– Свет мой, блюдечко, скажи, да всю правду покажи! – запела над ним Смарагда. – Где сокрыты три стрелы, что и остры, и светлы?

Она наклонилась и стала смотреть в блюдце. Обычно оно светлело и в нем, как в оконце, появлялось то, что искали. Но сейчас оно почти не изменилось, в нем отражались лишь огоньки свечей.

– Свет мой, блюдечко, скажи, мне всю правду покажи! – еще более умильно запела Смарагда, видя, что сегодня оно не в настроении. – Где сестрица стрелы прячет – не найти мне их иначе!

Ничего не изменилось. Смарагда протерла блюдечко первым попавшим платком, опять наклонилась над ним.

– Свет мой, блюдечко, скажи, да всю правду покажи! – угрожающе зарычала она. – Коль не хочешь показать, прикажу перековать!

Она еще ниже наклонилась, изо всех сил вглядываясь в отраженные огоньки трех свечей.

Три огонька… Язычки пламени над ними странно неподвижны и очень острые по виду…

Смарагда медленно выпрямилась и перевела взгляд с блюдечка на свечи. Кто зажег эти свечи, если хозяева дома сбежали? Они горят все то время, что она мечется по теремам и подвалам, и не сгорают…

Она протянула руку и осторожно вынула ближайшую свечу из гнезда подсвечника. В ладони ее оказалась длинная тонкая стрела, целиком откованная из блестящего червонного золота…

Глава 28

Царицу Елену спозаранку разбудил большой набатный колокол. Гулкие частые удары разлетались над улицами и площадями Деметрия-града, поднимая всех, предупреждая: беда, беда идет! Его уже слышали при первых попытках штурма, но потом много дней казалось, что Зензевей больше на приступ не пойдет, попробует взять измором город и царицу, оставшихся без царя. Оказалось – напрасно.

Спешно одевшись, Елена пробежала к лестнице и поднялась на крепостную стену. Там было полно стрельцов, на главной башне ворот она заметила Ваську Буйного, воеводу Евсевия и Никанора – стрелецкого полковника. Все трое пристально вглядывались в дальний лес. Подойдя к ним, Елена тоже увидела…