Я облизала губы:
— А разве в этом есть какой-то смысл? Мы кровные родственники. Мою память вы никогда не сможете стереть. Значит, вы меня не отпустите.
На лице «любящего дядюшки» расползлась грустная улыбка:
— Ты добрая девочка. И неглупая, ведь так? Твоя матушка тоже была очень смышленой, изобретательной. И доброй… Только верила в химеры и сказки. А мы все — живые люди. Живем здесь и сейчас. И совсем не в сказке. Может, нужно смотреть реальнее? И тогда ты сможешь увидеть, что я поступил правильно? Может, ты даже сумеешь понять меня, и мы сможем стать настоящей семьей? Теперь у нас большие возможности. — Он покачал головой: — Ты моя кровь, разве я могу желать тебе зла?
— Я сделаю все, что вы хотите, дядя. Только освободите Пилар и исцелите моего мужа. Больше я ничего не прошу.
Он кивнул:
— Я освобожу твою служанку. Обещаю. Даже дам ей денег.
— А мой муж?
Трастамара поджал губы. Молчал. И внутри все заледенело от ужасного предчувствия. Я не могла даже сделать вдох. Подалась вперед:
— Мой муж жив?
Мерзавец сосредоточенно кивнул:
— Да, он пока жив.
— Так исцелите его! Умоляю!
Он даже отвернулся:
— Прости, Лорена, но это не в моих силах.
Я попыталась вскочить, но не смогла — ноги не держали. Слезы уже катились по щекам.
— Что вы такое говорите? Дядя, прошу, исцелите его. Прошу!
Он покачал головой:
— Я не могу. Это один из старых ядов моей матери. Противоядия у меня нет. Полагаю, его не существует.
— Вы получили магию. Вито вам не кровный родственник, исцелите его магией! Прошу!
Трастамара снова и снова качал головой:
— Я этого еще не умею. Мне жаль, но часы твоего мужа уже сочтены. Я ничего не могу поделать. Нужно смириться.
Теперь я в буквальном смысле стояла перед ним на коленях. Кивнула на свое зеркало:
— Оно ведет к маминой библиотеке. Там есть целая книга о ядах и противоядиях. Позвольте мне принести ее. Я найду нужное заклинание, и вы спасете моего мужа. Прошу, дядя. Я больше никогда ни о чем не попрошу вас.
Трастамара покачал головой:
— Разумеется, нет. Откуда я могу знать, до чего ты еще додумаешься?
— Тогда пройдите сами. Теперь вы можете. Спасите моего мужа.
Он смотрел на меня с насмешкой:
— Неужели, действительно любишь? Собственного мужа? — Его губы презрительно дрогнули: — Вот, уж, воистину, чума! Твоя мать так оберегала твоего отца, что я лишь недавно, наконец, узнал, кто он. Даже удивительно было обнаружить, что ты всего лишь нелюбимая дочь, которую с трудом терпят.
Я пропустила эти слова мимо ушей. Сейчас это не имело значения.
— Дядя, прошу, принесите книгу.
Надо же, он сдался. Но, скорее, им двигало любопытство и желание опробовать полученную силу. Я подробно описала путь до библиотеки, где именно взять книгу. Но не слишком верила, что этот мерзавец выполнит просьбу. Но больше я ничего не могла.
Трастамара подошел к черной цепи в углу камеры и разомкнул обод:
— Маленькая предосторожность. Не хочу, чтобы в мое отсутствие ты наделала глупостей.
Я не возражала. С трудом поднялась, позволила надеть кандалы на руку и запереть на замок.
Трастамара стоял перед зеркалом, но никак не мог решиться дотронуться до поверхности.
— Я много раз пытался это сделать. Получалось лишь погрузить руку. — Он обернулся на меня: — Каково это?
— Просто короткое падение. Больше ничего.
Он вытянул руку, но снова осторожничал. И все время оборачивался на меня, будто ждал подвоха. Наконец, коснулся зеркальной поверхности. Но происходило что-то странное. Исчезала лишь рука, а сам Трастамара оставался на месте. Он сделал несколько попыток, но рука не проваливалась в зеркало дальше локтя.
Даже в жалком свете фонаря я заметила, как он побледнел. Снова повернулся ко мне, и его лицо буквально перекосила чудовищная гримаса:
— Что ты сделала?
Сердце пропустило удар. Я покачала головой:
— Ничего. Клянусь.
Казалось, он сейчас в припадке убьет меня. Трастамара зашарил под одеждой, и я не сомневалась, что ищет кинжал. Но он отыскал ключи и направился к запертым ставням на стене. Нервно отпер, открывая второе зеркало. Я заметила, как у него дрожали руки. Он даже прикрыл глаза, прежде чем коснуться зеркальной поверхности. Но произошло все то же самое: рука погрузилась лишь по локоть. Сколько он ни пытался.
И теперь стало страшно до дрожи. «Любящий дядюшка» развернулся ко мне с перекошенным лицом. Приблизился в два широких шага. Без колебаний схватил за шею и припер к стене, сжимая пальцы:
— Что ты сделала, мерзавка?
Глава 59
Не знаю, что я чувствовала в этот момент. Страх за собственную жизнь? Ликование от того, что у Трастамары ничего не вышло?
Не знаю…
Скорее это было сродни острой животной панике. Я не думала ни о чем, все сосредоточилось на единственном миге и на каменных пальцах на моей шее. На попытке сделать полноценный вдох. Но я задыхалась. Проклятые пальцы словно раскалялись, и стали вдруг настолько горячими, что терпеть стало невозможно. Меня жгло, словно приложили угли из печи. Я с отчаянием цеплялась за эту руку, пытаясь ослабить хватку, но ничего не получалось. От напряжения заломило виски, меня бросило в пот. Слезы катились градом.
Трастамара тряхнул меня, с силой впечатывая в стену. Скорбно звякнула цепь.
— Что ты сделала, маленькая дрянь?
Я лишь открывала рот, не в силах выдавить ни слова. Пыталась качать головой, широко открыла глаза. Остался лишь этот нестерпимый жар. Больше всего на свете я хотела, чтобы он убрал руку. Но тот лишь сильнее стискивал пальцы.
— Что ты сделала?
Воздуха больше не было. Перед глазами поплыли алые круги, и я буквально чувствовала, как из меня вытекают крупицы последних сил. Я проваливалась в желанное бесчувствие, с облегчением понимая, что раскаленная рука, наконец, холодеет. Она больше не жгла. Теперь, наоборот, остыла так, словно приложили кусок льда. Будто касание мертвеца…
Хватка, вдруг, ослабла. Хлопки по щеке возвращали в реальность. Я с трудом сфокусировала взгляд. «Любящий дядюшка» склонился надо мной. В его глазах на миг мелькнуло смятение, но, тут же, сменилось злостью.
— Только обмороков здесь не хватало! Куда делась магия? Отвечай!
Я облизывала пересохшие губы, терла шею, словно пыталась убрать следы этого касания. Мне все еще казалось, будто на горле что-то неумолимо сжимается. Я с трудом покачала головой:
— Я не знаю. Это правда. Клянусь.
Трастамара отстранился на шаг, нервно тер подбородок.
— Я ее чувствовал. Чувствовал!
Я снова покачала головой:
— Значит, она все еще у вас. Я не чувствую ничего. Готова поклясться всем, чем только захотите. Я не сделала ничего.
Мерзавец прикрыл глаза. Сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Снова подошел к зеркалу на стене и просунул руку. Результат не изменился. Рука провалилась по локоть. Он медленно вытянул ее обратно, с нескрываемым сожалением посмотрел на собственные пальцы. Молчал, погруженный в раздумья. Наконец, посмотрел на меня. Пламя в фонаре доживало последние минуты. Маленький красный огонек. Он раскрашивал кромешную темноту дрожащим багровым светом. Подсвечивал напряженное лицо Трастамары, превращая его в зловещую фреску.
Он уставился на меня:
— Что ты можешь?
Я покачала головой:
— Ничего. Я сказала правду.
— Хоть что-нибудь ты должна уметь! Думай!
Я снова покачала головой:
— Нет… Я могу лишь проходить на внутреннюю сторону. Это все. Я долго сидела над книгами, пыталась упражняться, но у меня не получается ничего. Во мне слишком мало силы. Я не могу сотворить даже чистое заклинание жизни. Самое простое. Мне с трудом удалось прорастить зерно, но росток даже не окреп. Он почти сразу погиб. Я ведьма лишь на словах. Я говорю правду. Я не гожусь даже в травницы, потому что вся эта простая магия создается на основе заклинания жизни. Я ничего не могу.
