Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Отдай, говорю! Мой город… это я сам! Я тебе его не уступлю!

– Это я не уступлю! Я только ради него к тебе и вышла! Отдать – кем я буду?

Что-то вдруг вцепилось сзади в одежду Гвидона; он резко развернулся, и на плечо ему вскочила тяжело дышащая белка с еще одной золотой стрелой в зубах.

– Ох ты милая! – обрадовался он. – Ты не одну принесла!

Накладывая стрелу на тетиву, он взглянул на Тарха. Тот все качал скалу, та трещала, но не отламывалась. Гвидон поднял лук.

– Не смей! – взвизгнула Кикнида.

Не слушая, Гвидон прицелился. По такой огромной цели промахнуться было сложно. На него вдруг пала лебедь – пыталась ударить его крыльями по голове, чтобы помешать выстрелить. Но всего на полвздоха раньше Гвидон спустил стрелу – и она пронзила лебедь.

Раздался истошный крик. Птица упала наземь; в крыле торчала стрела, белые перья усеяли песок вокруг.

Гвидон охнул и отшатнулся. Стрелять в Кикниду он не хотел. Она слабо пошевелилась, и он заколебался, не попытаться ли ей помочь… Но тут раздался яростный рев волота – он тоже увидел пронзенную стрелой лебедь.

Тарх сделал широкий шаг; тень его упала на Гвидона. Безотчетно Гвидон отшатнулся на несколько шагов и тут же понял свою ошибку – Акритов меч остался лежать на том месте, где он стрелял, ему ведь были нужны две руки свободными. Тарх протянул каменные руки, поднял с песка неподвижную лебедь. Попытался вынуть стрелу, но с яростным шипением одернул руку – сила солнца обожгла камень.

Кто-то яростно задергал Гвидона за край плаща. Он обернулся: позади него стояла на задних лапах белка. Одной передней лапой она дергала его за плащ, в другой держала третью золотую стрелу. Зверюшка тяжело дышала, ее шатало, и вид она имела такой, будто упадет, если выпустит плащ.

Сердитое цоканье пробудило Гвидона от оцепенения. Он взял стрелу, наложил… и пустил в широкую каменную грудь.

Стрела почертила по воздуху золотой след и ударила. Раздался звон, раскатился по всему берегу, и разом улеглись волны.

Волот застыл на самой границе воды и земли. Гвидон попятился, ожидая, что тот сейчас обрушится лавиной обломков, но нет. Волот, чуть согнувшись, замер в неподвижности – навсегда, обратился в высокую бурую скалу. Жизнь покинула исполинское тело, красный пламень в глазах погас, да и само лицо обернулось выступами и трещинами на верхней части склона.

И пока Гвидон в оцепенении смотрел на скалу, вновь раздался жалобный крик, и на макушке скалы показалась лебедь. Она волочила одно крыло, а второе простирала к морю, прося пощады.

Вдруг осознав, что остался без сил, Гвидон мешком осел на песок. Оглянулся: рядом с ним лежала белка, разбросав в стороны все четыре лапы, и на мордочке ее отражалось полное изнеможение.

Гвидон глянул на море. Понтарх исчез, только его сыновья и дочери еще качались на волнах, наблюдая, чем дело кончится. Но вот они помахали ему и нырнули – мелькнули голубые, изумрудные, серебристые хвосты с широким плавником и пропали в подобревших волнах.

Остался из них только один – Стримон. Высоко подпрыгнув над волнами, он указал Гвидону на горизонт.

Где-то там, далеко-далеко, над ясным солнечным морем вставало высокое золотистое зарево. Ничего другого нельзя было рассмотреть, но Гвидон сразу понял, что это такое.

Лебедин-град вернулся в белый свет.

Глава 31

Возвратившись в Деметрий-град, Гвидон повалился на постель и заснул, едва сняв доспехи. Сапоги с него стягивали уже со спящего. Рядом с ним, свернувшись клубочком, спала рыжая белка. Жители Деметрия-града бегали на берег – смотреть Волотову скалу, которой еще вчера там не было. При появлении людей с вершины скалы поднималась белая лебедь и начинала кружить, но не улетала ни к берегу, ни к морю. В крике ее слышалась горькая жалоба, но даже при виде Салтана и Елены она больше не обернулась девой. Сможет ли? Или удар солнечной стрелы навек лишил ее способности принимать человеческий облик? А стрела, как говорили, осталась лежать на вершине скалы, но только само Солнце теперь и сможет забрать ее оттуда.

После прибытия царь Салтан немедленно стал готовить городское войско к бою, чтобы прогнать от стен Зензевееву рать. Но на другое же утро от Зензевея прибыли послы – король просил мира. Он довольно видел – явление храма из озера, всадника, который косил его людей, будто косой траву, и сжег осадную башню одним ударом меча, да и поединок с волотом ему не остался неизвестен. Салтан пригласил Зензевея в город и принял у себя в палатах. Зензевей, которого Елена увидела впервые, оказался рослым мускулистым бородачом средних лет, очень широкоплечим, похожим на медведя.

Салтан ждал его, сидя на троне, в золотом царском платье и в венце. На золоченом кресле чуть ниже сидела Елена, уже без страха, лишь с любопытством рассматривая того, кто хотел стать ее новым мужем.

– Почему я снова тебя здесь вижу, Зензевей? – обратился к нему Салтан. – Ведь и года не прошло… а, да! И трех лет не прошло, как мы с тобой заключили мир и обязались не посягать на владения друг друга. – Он взмахнул грамотой с печатями. – Или это не твоя рука? Не твоя печать?

– Прости, царь Салтан, – пробасил Зензевей. – Я не нарушил бы нашего уговора, не взял бы назад слова, но мне принесли весть, что тебя нет в живых… Мне рассказали за верное, что ты погиб за тридевять земель и твой единственный сын тоже. А раз у тебя не осталось наследников, отчего же мне было не попытаться… поправить свои дела?

– Кто сказал тебе, что я мертв?

– Год с лишним назад ко мне явилась одна дева… дивной красоты. Сказала, что она была женой твоего сына и своими глазами видела его гибель. Научила меня идти вновь на твои земли и просить в жены царицу. – Зензевей бросил исподлобья взгляд на Елену; он ее тоже увидел впервые, но мог только сожалеть, что она ему не досталась. – Обещала помощь… и помогла. На днях явилась снова и привела волотов… и один там такой здоровенный, что они втроем тащили эту башню!

Год назад! Салтан прикинул: Кикнида успела метнуться из Волотовых гор в белый свет чуть ли не в тот же день, когда они с Гвидоном объявились на берегу Забыть-реки. Еще не зная, чем кончится столкновение, постаралась подгадить противникам, чтобы Салтану стало некуда возвращаться. И пока они там озирались, Зензевей уже начал собирать новое войско.

– Как видишь, я жив, и сын мой жив, ты скоро его увидишь, если пожелаешь. Готов ли ты подтвердить мир и убраться с моей земли добром?

– Готов, царь Салтан! – Зензевей развел руками. – Обманула меня та чародейка, выходит, позор мне поделом!

Чтобы его утешить, Салтан устроил пир. Зензевей так налегал на разные кушанья, приготовленные Ироидой, и на меды стоялые, что стал клясться Салтану в вечной любви и дружбе.

– Не хочешь ли и впрямь со мной в родство вступить? – улыбнулся Салтан, вспомнив еще кое-какие незавершенные дела. – У моей царица есть две сестры-девицы, не хочешь ли посвататься?

– А ну-ка, дай взглянуть. Где они?

Елена подозвала сестер. Варвара с Ироидой были хороши: в белых шелковых сорочках с рукавами необъятной ширины, собранных складками к узорному шелковому опястью, одна в лиловом цветастом сарафане, другая в зеленом, в одинаковых душегреях золотой парчи, с многорядными жемчужными ожерельями, с шитыми золотом венцами, с лентами в косах. Оба глаза у каждой были теперь здоровы, и они, румяные и довольные, хоть и не могли сравниться с Еленой, выглядели вполне достойными ее сестрами.

– Вот это Варвара Диевна, это Ироида. – Салтан показал на ту и другую, и девицы скромно потупились. – Если которая тебе по нраву придется, а ты ей, ту и отдам за тебя.

Зензевей застал, переводя взгляд с рослой, плотной, крутобедрой Варвары на тонкую, худощавую Ироиду.

– А как же я? – вдруг раздался озадаченный голос. – Царь-батюшка! Как же мы? Ироида…

К трону подошел растерянный Васька Буйной в нарядном кафтане, растерянно ероша свои густые светлые кудри.