Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер"

Тут, в городе, всё запросто могло обернуться куда хуже. Здесь силки на рябчика не раскинешь.

Деньги нужны. Без них не проживёшь. Поначалу парень раздумывал, уже довольно привычно, без малейших угрызений совести спереть, что плохо лежит. Но как-то боязно. С одной стороны, в этаком столпотворении вроде бы проще затеряться, чем в малых городках. С другой… Не проще. Как схоронишься, когда все пальцем на тебя укажут? А с чего бы им не указать. Бергей тут не свой. Города не знает, где прятаться, если что, не ведает. Да и поди побегай с Тиссой. Сам бы убежал, а она? Растяпа неуклюжая. Поймают.

Он стал задумываться, что будет делать, если отыщет следы сестры или брата. Раньше никаких вопросов не возникало. Ну конечно, он их спасёт. Как? Да как-нибудь, лишь бы нашлись. Боги помогут.

Или не помогут. Он всё чаще думал и о таком возможном повороте, глядя на вереницы рабов. Вот все они точно многократно возносили мольбы к Залмоксису. Ну и как? Помог?

На берегу Данубия в порту зимовали под большими навесами несколько кораблей. Среди них были и длинные, боевые либурны. Бергей слышал это название от отца.

Дарса бы тут точно залип.

Данубий в этих местах замерзал не каждый год. Прийти в Дробету на корабле в канун Длинной Ночи — да ничего особенного. Потом, бывало, сковывало реку льдом на полтора месяца, но на следующий год такого могло и не случиться.

По разговорам в порту стало понятно, что местный народ внезапным холодам удивился, ведь ещё совсем недавно царствовала затяжная оттепель. А теперь лёд встал — скоро человека удержит. Кое-где на великой реке ещё виднелись обширные полыньи, но и они уже затягивались.

Тем не менее, в порту наблюдалось такое же столпотворение, как и в иных местах Дробеты. Просто потому, что здесь обустроено множество разных складов и торг не затихал.

Признаться, Бергей в душе оробел. Ему надо было расспросить о том, видел ли кто детей, что гнали в рабство. Он прикидывал — верно, придётся поговорить с как можно большим числом народа. Тогда непременно повезёт.

Но то в мыслях. А на деле парень не знал, к кому обратиться. Все на бегу отмахивались от него. Никому не было дела до дакийского парнишки. Так безуспешно слонялись они среди телег, корзин, галльских бочек и здоровенных эллинских пифосов, всевозможных тюков и ящиков.

Вдруг Тисса остановилась, как вкопанная, рассматривая забавное зрелище.

Одна телега, гружённая чем-то очень большим и, вероятно, массивным, только выкатилась из большого сарая, как у неё сломалась ось. Повозка накренилась и зацепилась за соседние. Образовался затор. Грузчики и погонщики волов и мулов сбились в кучу. Каждый орал на другого, требовал дорогу, но сам не желал её уступать.

Тисса увидела, как к сломанной телеге бежит мужчина, по виду эллин, темноволосый, с забавной бородкой длинным клином, будто у козла. Одет он был по-нездешнему, слишком легко, в просторный хитон и шерстяной плащ. Вот уж кому было холодней, чем Тиссе. Девушка даже пожалела чужеземца, который ещё не понял, как надо одеваться в здешних краях.

— Разбили! Разбили, — кричал козлобородый, перепрыгивая на бегу через корзины и бочки, — тупые варвары! Сыны осла и обезьяны! Разбили!

Он подбежал к сломанной телеге, сорвал рогожу, скрывавшую товар.

Тисса ахнула и прикрыла рот ладошкой в испуганном восхищении. На телеге была укреплена мраморная статуя. Ничего прекраснее из вещей, что сделали человеческие руки, девушке прежде не приходилось видеть. Бледно-розовый мрамор, засиял под слабыми лучами зимнего солнца. Изваяние изображало отдыхающую девушку. Её бёдра едва прикрывала небрежно наброшенная накидка — единственное одеяние легкомысленной нимфы.

Статуя не была раскрашена. Возможно, по замыслу ваятеля это и предполагалось в будущем, но, сказать, по правде, в том не было нужды. Розовый мрамор — словно человеческая кожа. Девушка казалась настолько живой и прекрасной, такой отличной от окружающего мира, что дух захватывало. Будто Медуза Горгона заставила окаменеть прекрасную деву, а вовсе не не мастерство скульптора придало камню форму человеческого тела.

Козлобородый бережно ощупывал и поглаживал статую, проверял натяжение верёвок, что привязали её к телеге. И по движению рук, будто заговор творивших, было видно, что это не купец, а мастер. Сначала он ругался на грузчиков какими-то неизвестными Тиссе эллинскими словами. Но вскоре всё же унялся, как только убедился, что работа не пострадала. Он собирался приказать нерадивым варварам перенести статую на другую телегу. И тут бросил взгляд на Тиссу.

Что его привлекло в ней? Варварская девушка в обносках, что замерла от восторга, разглядывая статую. От внимательного взгляда ваятеля не укрылся и шрам на юном лице, старый вытертый плащ и бледное лицо дакийки. Но глаза смотрели на его работу, как на чудо невиданное. Девушка на мгновение забыла, где находится, забыла о холоде и несчастьях. Только смотрела на мраморную нимфу. И на верёвки.

«И она здесь всего лишь пленница».

— Что, нравится? — спросил скульптор у Тиссы на латыни. Он хотел сказать что-то ещё, но на мгновение замешкался. Подумал, что девушка могла не знать языка римлян.

Но Тисса закивала, вопрос мастера был понятен без перевода,

— Frumoasa, frumoasa! — ответила ему Тисса, — а нет, не так! Formosa! Так правильно?

Мастер усмехнулся, восторг варварской девушки словно вернул его в родные края, в Пергам. Он увидел себя в кругу восхищённых сограждан, ценителей его таланта. Северная зима на мгновение отступила, красота оказалась сильнее холодного ветра и несчастий, сильнее равнодушия практичных с головы до пят легионеров и туповатых варваров.

Скульптор неожиданно улыбнулся, пошарил пальцами у себя за поясом и протянул девчонке пару медных монет, почти силой сунул их ей в руки.

Варварка попыталась отказаться, но скульптор настоял.

— Бери! На счастье!

Она замотала головой, а он, пересыпая латынью эллинские и гетские слова, пытался объяснить, что это просто подарок, и ничего взамен он не требует.

— Красивая ты.

Бергей, стоявший в трёх шагах, заломил бровь.

Красивая?

А ведь и правда. Когда-то в числе первых красавиц её называли. А он просто был мал. Не замечал. Сейчас же поди разгляди ту красоту под слоем грязи, среди шрамов, задавленную горем и лишениями.

Но кому, как не ваятелю видеть прекрасное внутри невзрачного?

XXVI. Пробуждение

Эллин подарил девушке два дупондия из орихалка. Сестерций в сумме.

Дупондий — римская мелкая монета, двойной асс. Сестерций стал равен четырём ассам, начиная с реформы Августа, а его название означает «два и половина третьего». Орихалк или аурихалк — латунь.

Бергей взял Тиссу под руку, и они пошли дальше. По дороге купили на одну из подаренных монет пару пирогов. И тут же на улице стали их есть.

Много дней они уже не ели обычной еды, и горячий пирог показался самым вкусным на свете.

Тисса заметно повеселела, повисла на руке у юноши, болтала о всяких пустяках. Бергей сначала внимательно слушал девушку, а потом вдруг замолчал. Тисса дернула его за рукав, ведь он не расслышал её слова, не ответил на вопрос.

Бергей в свою очередь взял её за руку и указал на то, на что не обратила внимания Тисса.

Оба берега Данубия соединил мост. Два года назад его тут и в помине не было, а ныне вот, нате. Он перекинулся в одного берега на другой, сработанный на совесть, зримое свидетельство неописуемой мощи детей Капитолийской волчицы.

Арки из светлого камня лежали на двадцати опорах. Да нет, не лежали, а будто парили над рекой на высоте свыше восьмидесяти локтей! Мост выглядел очень изящным, всем своим видом показывая, что его строители знали толк в красоте и совершенстве линий. Оба конца моста сторожили крепостные башни.