Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер"

— Как красиво! — вздохнула Тисса.

Бергея это задело, восторг девушки показался каким-то… чрезмерным. Его злило, что Тисса восхищалась всеми творениями римлян. Тех, кто причинил ей столько боли и зла. Она будто забывала об этом, глядя на их прекрасные вещи.

— Рот закрой, ворона залетит, — сказал он мрачно.

— Ты чего? — не поняла Тисса.

— Ничего, — буркнул Бергей.

Мост словно придавил его, искусное строение говорило только об одном — на землю Дакии пришли новые хозяева и они не жалели средств на то, чтобы устроить здесь жизнь по своему разумению. А проигравшим надлежит смириться, они уже никогда не смогут назвать родную землю своей.

Именно по этому мосту, сработанному Аполлодором Дамасским и перешли на левый берег Данубия легионы Траяна.

Мост, равных которому не строили доселе, стал зримым символом величия Августа, мощи империи. Бергей, конечно, не знал, что так и задумывалось. Строительство этого невероятного сооружения не имело иного смысла. «Бесполезное расточительство казны», — так говорили многие. Большая часть украдкой, но некоторые, например, Адриан — открыто. Публий Элий не скрывал неприятия нынешней войны, хотя и стремился все приказы Траяна исполнить в высшей степени добросовестно. Племянник императора оставался сторонником замирения Децебала иными способами и обустройства надёжной границы на правом берегу Данубия.

«Мост не нужен».

Не нужен ещё и потому, что в прошлую войну легионы успешно переправились по наведённым понтонам.

Но Траян остался непреклонен. Легионеры Седьмого Клавдиева строили мост под руководством Аполлодора два года. За освящением сооружения наблюдали несколько ближних тарабостов Децебала. Царь всё ещё надеялся договориться, хотя и понимал — завершение этого эпического строительства делает войну неизбежной.

Но Траяну было мало впечатлить даков. На освещение моста пригласили всех послов, что находились в то время в Мёзии, в ставке цезаря. На проложенную над великой рекой дорогу подивились свевы, боспорцы и даже посланники из далёкой Индии.

Гордыня…

«Всё подвластно смертному».

Стоять и смотреть дальше на эту зримую похвальбу «красношеих» не было ни смысла, ни желания. Бергей уже раскаялся, что нашипел на Тиссу, но вслух ничего не сказал, только дернул её за рукав.

— Пошли дальше, — Бергей потянул девушку за собой. Она рассеянно пошла следом, всё ещё разглядывая мост.

Он расспросил прохожих и вызнал, где тут продавали рабов. Вскоре ему удалось найти тех, кто мог ответить на его вопросы. Ими оказались двое соплеменников — даков. Один молодой, даже на взгляд Бергея, но крепкий, широкоплечий, держался уверенно и вёл себя, как хозяин. Другой старик, с седыми волосами. Он слегка прихрамывал и всё время кашлял, когда хватал ртом холодный воздух.

Бергей не стал выспрашивать окольными путями, а заговорил прямо, да пожалобнее, дабы старика растрогать. Но едва успел поведать о известной ему судьбе своей семьи, молодой перебил его:

— Эй, парень, да ты что говоришь? Думаешь, если твои брат и сестра в рабство попали, так это несчастье? Нет уж! Им, считай, повезло! Живы остались, а те, кто жрецов да царя послушали, тех нет уже. Сгинули в муках без следа, да и все дела. Скоро никто и не вспомнит.

— Вспомнят, — процедил Бергей, — и все жизнь отдавшие, ныне в чертогах Залмоксиса пребывают, в вечном блаженстве.

— Э, малец, — прокряхтел старик, — заморочили вам голову Мукапор и присные и предтечи его, от царя до самого нищего комата. Да разве же Залмоксис — бог?

— А кто? — опешил Бергей от такого заявления.

— Лукавый раб эллина одного премудрого, — сказал молодой.

— Пифагореец он, — добавил старик, — слыхал?

Бергей нахмурился и помотал головой. Ему очень хотелось побить старого богохульника, да одного взгляда было достаточно, что молодой не даст и одним ударом душу вынет. Здоров, холён, краснолиц. Явно не голодает тут, как подросток, коему ещё и пятнадцати нет.

Стариков бить совсем уж низко, а скорбных умом и подавно. Такое Бергей придумал себе оправдание.

— Залмоксис от Пифагора-самоссца немало тайной премудрости познал, — продолжал старик, не замечая, как на скулах Бергея играют желваки, — а потом, как выкупился на волю и вернулся на родину, то всякими чудесами заморочил голову царям. Якобы помер, а спустя время воскрес. Вот дурни тёмные и поклонились ему, а Гебелейзиса стали меньше почитать. За то нам всем спустя века пришла расплата. Залмоксис-то лжец, давно червями съеден, а наши исконные боги в обиде на царей и тарабостов, вот и не помогли Децебалу, когда римляне со своими богами сюда пришли.

— Врёшь, старик! — Бергей сжал кулаки, — безумен ты!

— Безумен… — старик усмехнулся, — может и безумен. А сам-то подумай, что царь-то обещал? Посланника к Залмоксису посылали? И не раз. Царь победу обещал, а вышло что? Напрасно людей только загубил. Не слышат наш народ ныне Гебелейзис, Котитто, Нотис, Бендида и Сабазий. Мужам-воинам надо было старых богов славить, Геросу мольбы слать, а не лукавому лжецу. Тогда бы одолели богов римлян. А ныне всё уже. Не подняться нам. Впустую царь народ загубил. Признал бы власть римлян — и под ними бы жили. Вон, на тот берег глянь! Там не одну сотню лет под ними живут.

— Как рабы! Так что же, лучше бы всем рабами стать⁈ — Бергей едва не задохнулся от злости, — это, выходит, лучшая доля, чем жить свободными?

— Э, парень, ничего-то ты не знаешь, — усмехнулся старик.

— Да кому нужна такая свобода? — спросил молодой, — лучше уж живыми оставаться! И при римлянах жить можно. Солнышко светит, руки да голова на месте — на жизнь себе всегда заработаешь.

— Это как же? — спросил Бергей.

Он вдруг будто опомнился, заново окинул взглядом собеседников. Старик, хоть и заходился в кашле, но убогим нищим не выглядел, а молодой и вовсе — румяный детина в добротной одежде. Как и дед, кстати. И пояса-то у них не дешёвые, а за поясами палки какие-то торчат, обвитые ремнями.

Плети.

И встретились им с Тиссой эти двое на рынке, подле длинного помоста. Тот ныне пустовал, но не горшки же там выставляли. И не скотину.

Вернее, её самую. Только двуногую.

Бергей похолодел. Медленно попятился, отодвигая Тиссу, не проронившую ни слова, себе за спину.

Старик, как видно, испуга Бергея не заметил или истолковал иначе:

— Погоди парень, не злись. Да не суди вот так запросто о людях, судьба она по-всякому поворачивает. Ты как говоришь, брата твоего зовут?

— Дарса, — выдавил из себя Бергей, почти что против воли.

— Нет, такого не припомню, — задумался старик, — да, по правде, особо и не спрашивали, имён-то. Много тут через наши руки детишек прошло, всех не упомнишь. Одно скажу — никто их не обижал, кормили хорошо, бить не били. К чему товар-то портить. Только дурак товар не бережёт.

Бергей скрипнул зубами. Смотрел исподлобья.

— Чего напрягся? — усмехнулся молодой, — думаешь, хватать вас сейчас будем, да в колодки? Да кому вы нужны? Тут и без вас цены на рабов рухнули. Кормить дороже встанет.

Старик прокашлялся и добавил:

— По правде, дураков-то из числа купчишек понаехало много. Всё сетуют, дескать рабов в избытке, а потому и нечего церемониться с ними. Ну, то их дела, а нам за порчу товара никто спасибо не скажет. Так что, если боги милостивы к нему, то жив твой брат, да и здоров быть может. Только ровно месяц прошел с тех пор, как последних детей продали и на юг увезли. Где их теперь найти, одним богам известно. Так что парень послушай моего совета. Не ищи родню, безнадежное дело. Лучше забирай с собой девку свою, да вместе новую жизнь начинайте. А что живы, так старых богов благодарите.

— А лукавого раба-пифагорейца, коли ещё вспомнишь, то смотри, можем и по спине протянуть, — добродушным тоном посоветовал молодой.

— Это почему же? — процедил Бергей.