Опасная игра леди Эвелин (СИ) - Богачева Виктория

Мистер Грей, которого Ричард передал властям, выторговал себе сделку. В обмен на свободу и новые документы он без зазрения совести сдавал своих подельников, обеспечивая тем самым жандармерию работой на недели вперед.

Пока Ричард утрясал дела, я сперва писала, а затем печатала на пишущей машинке, которую он купил, нашу историю. То, что случилось до того дня, как я бесцеремонно ворвалась к нему в кабинет и обругала, и что случилось позже. Писала «в стол», для себя, изливала на бумаге душу. Излагала вещи, о которых редко решалась упоминать вслух.

— Как ты думаешь, мой отец мог быть невиновен? — спросила я однажды вечером, когда мы засиделись в гостиной допоздна.

Где-то к середине срока новой помолвки мы стали говорить друг другу «ты», оставаясь наедине.

Мысль о приговоре отца не отпускала меня все время, со дня посещения банковского хранилища. Мы уничтожили книги, которые там оставались, и я выбросила в реку ключ. Но избавиться от поселившейся в голове идеи было куда сложнее.

— Мог, — обронил Ричард после длительного молчания, заставив меня подпрыгнуть. — А мог и не быть. Боюсь, мы никогда этого не узнаем.

Он говорил так мягко, как только умел, но сердце все равно заныло, заболело. Наверное, он был прав. В последний раз я сильно терзалась вопросами о судьбе отца, когда мне исполнилось шестнадцать. Не могла спать, еще училась тогда в пансионате и потому еженедельно забрасывала дедушку письмами. Едва дождалась каникул, чтобы вернуться ненадолго домой и спросить у него все, что накопилось в душе.

И я очень хорошо помню горький вкус разочарования, когда так и не услышала от дедушки внятных ответов. Тогда я винила его.

Теперь же понимаю, что есть такие вопросы, на которые нет ответов. И они будут со мной до конца, но я никогда не узнаю, что случилось на самом деле. Был ли отец виновен. Или чья-то умелая рука сплела вокруг него заговор, чтобы получить должность Лорда-Канцлера и продержаться на ней почти шестнадцать лет...

Окончание траура по дедушке выпало на первую неделю лета, и наша скромная свадебная церемония прошла в солнечный, теплый день. Я надела светло-лиловое платье — для белого следовало выдержать не меньше года траура, а я не хотела ждать ни одного лишнего дня.

Уверена, дедушка не обиделся бы на меня за такую поспешность. Он был бы счастлив.

Церемония была тихой. Только мы, сестра Агнета, Мэтью, Эван и Катрина Эшкрофты, дворецкий Кингсли и другие слуги особняка. Был даже Томми: в новенькой форме частной гимназии. В нее его устроил Ричард, и мальчик клятвенно пообещал, что не бросит учебу и не вернется на улицу. И держался вот уже третий месяц.

Солнце мягко заливало сад, воздух был насыщен ароматом жасмина и свежескошенной травы, и громко пели птицы. Ричард стоял рядом — в утреннем сюртуке. В его глазах было спокойствие. И что-то еще глубже. Неподдельное, внутреннее «да», произнесенное задолго до клятв.

Когда он взял меня за руку и прошептал:«Ты уверена?», я только кивнула и улыбнулась. Не потому, что не было сомнений — они были. Но не было страха. Не рядом с ним.

И когда мы вышли из сада рука об руку, я знала — мы не оставляем прошлое позади. Мы несем его с собой, но не как бремя, а как корни — те, что держат нас на земле, чтобы мы могли идти дальше.

Я до сих не понимаю, как именно это началось. Как во мне зародилась любовь.

Не с первого взгляда — я тогда не видела в нем ничего, кроме сдержанности, прямоты, непоколебимой холодной решимости.

Он никогда не говорил громких слов. Не клялся, не обещал невозможного. Но каждое его действие, каждый взгляд, каждое касание — все говорило: «Я рядом. Я с тобой».

Я люблю его не за то, что он спас меня. Не за силу или положение. Я люблю его за то, как он сжимает мою руку и переплетает наши пальцы. За то, как страстно, безудержно целует. Я люблю его за молчание между нами. За то, что мы умеем быть вместе в тишине — и в этой тишине нам не нужно больше ничего.

С ним я не чувствую себя обязанной. Не чувствую себя виноватой, слабой или недостойной. С ним я просто — есть.

И если завтра все рухнет — мир, дом, покой — я все равно останусь с ним. Потому что он — и есть мой выбор. Мой покой. Мой дом.

Мы уехали из столицы на следующий день после свадьбы. Я и радовалась, и грустила, потому что оставляла людей, которых успела полюбить. Сестра Агнета поселилась в особняке: Ричард не стал его продавать или сдавать. Не уволил он и дворецкого Кингсли.

Особняк был для него большим, чем местом, где он жил. Ричард получил его, когда волей Кронпринца ему был дарован наследственный титул графа и пожаловано дворянство. Для него особняк стал признанием. Доказательством. Того, что он смог. Того, что он чего-то стоил. Того, что «бастард» остался позади, и на смену ему пришел граф Беркли.

Потому Ричард и оставил особняк. Не смог продать несмотря на то, что с финансовой перспективы так было бы разумнее.

— Мы еще вернемся, — твёрдо сказал он на вокзале, когда были пролиты все прощальные слезы и сказаны слова, и наши друзья покинули перрон, и мы зашли в вагон.

— Думаю, да, — отозвалась я и прижалась щекой к его плечу. — Ты не сожалеешь? — тихо спросила я, не поднимая глаз.

— Ни на миг, — сказал Ричард.

Я улыбнулась, взяла его за руку, переплела пальцы. Он наклонился и едва ощутимо поцеловал меня в висок.

Мы уехали без четких планов — только с желанием оказаться подальше от столицы. Сначала отправились к морю: белые скалы, холодный ветер с пролива и бесконечная линия горизонта. Мы гуляли по пустынному пляжу, ели жареную рыбу в укромных трактирах и впервые за долгое время смеялись без причины.

Потом был север. Холмы, туманные долины и ночи у камина в старых гостиницах, где пахло деревом, дымом и дождем. Мы катались на лошадях, промокали под внезапными ливнями, забредали в деревушки.

Иногда мы останавливались на день, иногда — на неделю. С каждой новой остановкой я чувствовала, как уходит то, что жгло внутри. Столица, Лорд-Канцлер, болезненные воспоминания, убийство дедушки, ответы без вопросов — все стиралось в мерном стуке колес и в голосе Ричарда, читающего мне вслух в поездах.

А потом мы нашли городок. Небольшой, зеленый, с рынком по субботам, часовней на холме и домом у края леса, где по утрам слышно птиц, а по вечерам — звон колоколов. Мы не называли это «осесть», «найти новый дом». Мы просто остались. Потому что впервые за долгое время нам не хотелось уезжать.

И этого было достаточно.

Ричард, забавы ради, дал объявление, что в городке поселился частный детектив, который готов расследовать дела, даже самые старые и безнадежные, и неважно, как давно это случилось, и нас завалили письмами.

Я же периодически писала заметки для местной газеты, делала зарисовки, смешные очерки.

Новости сюда доходили с опозданием, но первой весной, которую мы встретили как муж и жена, мы прочитали в газете некролог, посвященный герцогу Саффолк. Никто из нас не угадал: все думали, ему дадут пожить два-три года, но не прошло и двенадцати месяцев с завершения того дела, а бывший Лорд-Канцлер скончался в собственной постели. Просто в одну ночь его сердце перестало биться.

По крайней мере, так об этом писали.

Разумеется, никто из нас не поверил.

А еще через два месяца, в разгар теплого, солнечного лета Эван написал, что Эзру нашли зарезанным в тюремной камере. Он отбывал срок не за свои настоящие преступления — его приговорили к каторге за что-то другое. Ходили слухи, что Эзра повздорил с сокамерником из-за какой-то мелочи, и тот убил его ночью.

Мне было уже все равно. Я не испытала ни радости, ни горечи, ни разочарования.

Время лечило, и многое уже забылось как страшный сон.

Но я по-прежнему надеялась, что однажды Ричард расскажет о том единственно-важном, что меня волновало. Я не говорила об этом вслух, но порой, когда он особенно вдумчиво и тщательно читал письма Эвана или отправлял послания неизвестным мне адресатам, я всматривалась в его лицо, надеясь получить хотя бы намек.