Я подарю тебе тьму (СИ) - Олеева Лора

— Это какие?

— Чары на счастье, — снова подмигивает мне маг.

Он какой-то другой, никогда его таким не видела. Моложе лет на десять. Наверное, таким настоящий Тиэрен и ушел из нашего мира. И только душа Тиэра еще держалась за душу Льера, не желая, боясь оставить его наедине с его одиночеством, горем и виной. Давая Льерену время смириться с утратой, прийти в себя. Но сейчас старший брат другой — молодой, свободный, влюбленный и легкий. Его словно распирает изнутри свет и радость.

— Какие руны мне для этого нужны? — с интересом спрашиваю я

— Ну, первая руна, которую я бы взял, это «прощение», — замечает Тиэрен.

— Ты намекаешь на то, что мне нужно простить Льера? — спрашиваю я.

— Льер бывает иногда таким придурком, — расплывается в улыбке Эвайна.

Маг фыркает, явно поддерживая ее.

— Отец и Льер — два глупых упрямых осла, — говорит он. — А руна «прощение» пишется вот так, — Тиэр выводит на листе одним изящным росчерком знак.

Я пытаюсь повторить. Эвайна помогает мне, подсказывая, что не так в моем рисунке.

— А еще какие руны нужны, как думаешь, Астра? — наклонив голову, спрашивает меня Тиэрен.

— Руна «доверие»? — предполагаю я.

— Умница!

Мы снова обсуждаем руны, рисуем.

Во сне все так ясно: и объяснения Тиэрена, и улыбка Эвайны, и голубое небо, положившее на наши плечи невесомые теплые руки, и золотой лист, упавший прямо мне на листок, и запоздалая бабочка, усевшаяся по ошибке на плечо Эвайны. Осень ведь пора грусти и прощания? Но прощание лишь на время, а грусть с надеждой на лучшее? На то, что после зимних вьюг и тьмы снова наступит тепло и свет?

Чары, которые у меня наконец получается написать правильно, вспыхивают золотом. Я вижу, как Эвайна, которую обнимает за талию Тиэрен, машет мне рукой. Маг последний раз подмигивает мне, а потом и сад, и влюбленная пара пропадают в ставшем нестерпимым для глаз сиянии.

На рассвете, который сочится в окно жидким холодным светом, меня будит Зоулия.

— Ты плакала, Астра? — спрашивает она.

Я провожу рукой по лицу, которое почему-то мокрое. Хотя сон был таким счастливым и радостным. Я сажусь и вдруг вижу на тумбочке около кровати веточку рябины. Беру ее в руки.

— Откуда это, Зоулия?

— Может, малый принес? — удивляется шляпница. — Хотя они с отцом, вроде, в лес давно не ходили. А веточка такая, словно ее только что сорвали с дерева. Вон и листья зеленые, свежие. Таких уже на дереве сейчас на найдешь. Облетели все.

Но Зуолии некогда долго недоумевать. Она сообщает мне, что завтрак уже готовится, что кожевенники подъедут часа через полтора, что вещи еще не все собраны, так что надо спешить. И торопливо убегает из комнаты.

Я беру ветку в руки и благодарно глажу глянцевые оранжевые ягоды, которые кажутся самыми яркими в этой комнате. Он все же пришел попрощаться. И, кажется, совсем не сердится на меня. Я всхлипываю, но одновременно улыбаюсь. Этот сон мне на удачу. Что бы ни готовил сегодняшний день.

Глава 64

Дорожные приключения

Агнурис сегодня снова покрыт снегом. Голубой хрусталь неба, отраженный в стеклах домов, звенит. По блестящему камню мостовой, обведенному снежной каемкой, грохочут колеса повозки. Я смотрю на черные скелеты деревьев на фоне убеленных крыш, на пар, выдыхаемый лошадьми, и ежусь. Не столько от физического холода, сколько от холода на душе. Город за полтора месяца стал мне родным. Больно думать о тех, кого я оставляю здесь. И я знаю, что многие будут скучать по мне.

Не только сапожник, который, узнав об отъезде, пришел скандалить и кричать, что у нас с ним эксклюзивный контракт на год. Но быстро был ткнут носом в пункт о возможности досрочного расторжения. Так-то, господин Капрак, надо уметь составлять договоры.

Портниха госпожа Вильма, напротив, пришла провожать меня с подарком — симпатичным фартуком со множеством карманов.

— Очень удобен в работе, — говорит она, — сама таким пользуюсь.

Я от души обнимаю добрую женщину, и она всхлипывает. Меня пришел провожать и Ивар, бросающий упрекающий взгляд из-под бровей.

— Я напишу тебе из столицы, — обещаю ему я. — Наше с тобой изобретение никуда не пропадет.

— Я как раз зимой подумаю еще раз над конструкцией, — нехотя соглашается сын плотника.

И не разобрать: жалеет он о моем отъезде или о провале нашего мероприятия? Ничего, в любом случае, маленькие разочарования в молодости можно пережить.

Зоулия плачет, обнимая меня напоследок. Ее муж помогает мне забраться в повозку. Увы, комфорта при поездке будет мало, но я не унываю. Машу всем рукой, и повозка трогается.

Я бросаю прощальный взгляд назад, и мне кажется, что из-за угла крайнего дома на меня смотрит Льерен. Правда, мужчина, которого я толком не успела рассмотреть, сразу же отступает назад. Нет, привиделось, делаю я вывод, просто слишком сильно хотела этого, вот и мерещится всякое.

Повозка набирает скорость, и я стараюсь устроиться поудобней, чтобы не отбить за время пути все, что только можно.

Семейство Мрудов простое в манерах. И очень дружелюбно ко мне. Едут в столицу они втроем: сам кожевенник, его жена и сын, сорокалетний бородатый мужичок с квадратными плечами. Хоть младший Мруд и сам уже семейный опытный человек, но отец не отпускает его одного. А жена кожевенника едет, я так понимаю, чтобы развеяться.

Они заботятся обо мне весь день, укрывая от холода и подкармливая сухариками, твердыми, как камни, по которым трясется повозка. Мы пробираемся лесами, застывшими в зимнем сне, подмерзшими дорогами. Пару раз приходится слезать с повозки, чтобы вытолкнуть наш гужевой транспорт, застрявший в яме колесом. А когда, жалея лошадку, мы забираемся пешком в горку, я только радуюсь этой вынужденной прогулке. Иду, ломаю каблуком хрупкий лед, охвативший лужи, и он весело трещит.

Мы добираемся до таверны ближе к вечеру. Ехать в потемках ни у кого нет желания, а темнеет быстро, так что еще засветло мы останавливаемся на постой.

В таверне людно, но большинство посетителей — местные крестьяне. Однако идти им до дома недалеко, всего-то несколько сотен метров, так что они сидят, пьют и разговаривают, несмотря на то что в окно уже видна половинка худосочной луны.

— Мне отдельный номер, пожалуйста, — твердо заявляю я хозяину. — И ужин.

Доброе семейство кожевенников уговаривает меня сэкономить и ночевать с ними — на сеновале, закрывшись кожами. И поужинать их провизией. Но я непреклонна — не хватало еще обдирать моих вожатых, они и так везут меня бесплатно в столицу. И спать на сене мне совсем не улыбается. К счастью, мои новые друзья не обижаются на отказ, желают мне спокойной ночи и идут устраиваться на ночлег вместе с лошадкой. Хозяин таверны показывает мне мою комнату. Что ж, сносно. И даже тепло от очага.

— На ужин вниз сойдите, госпожа, — просит он. — Лишних рук нет, чтобы туда-сюда бегать.

— Конечно, — успокаиваю я его, забирая большой ключ от моего номера.

Меняю испачканную грязью юбку, умываюсь, причесываюсь и схожу вниз.

— Вот тут вам никто не помешает, — усаживает меня хозяин в уютный уголок.

Очаг разбрасывает на пол алые всполохи. В зале пахнет кисло местным пивом, которое крестьяне закусывают сушеной рыбой. Ее связки висят прямо под потолком вперемешку со связками чеснока и пучками сушеных трав. Гости гудят, хлопают друг друга по плечу, но, к счастью, перестают обращать на меня внимание почти сразу, стоит мне усесться за стол.

Хозяин ставит передо мной плошку с гречневой кашей, тарелку с холодным мясом и горкой острого соуса. Наливает полную кружку горячего травяного чая. На другой тарелке лежат ломти сыра и колбасы, краюха ржаного хлеба. Жить можно! Я набрасываюсь на еду с жадностью голодающего из Поволжья. Быстро изничтожаю ее и, держа в руках горячую кружку, начинаю медленно попивать чай. Хорошо! На дверях таверны я видела руны, защищающие и от Черного тумана, и от гарраков. Так что внутри тепло и безопасно. Я накидываю себе на плечи шубку, запахиваюсь в нее поплотней, приваливаюсь к оштукатуренной стене и прикрываю глаза. Идти наверх и несколько часов быть наедине со своими грустными мыслями мне совсем не улыбается, а здесь, среди людей, как-то уютно и спокойно.