Виктория – значит Победа. Серебряной горы хозяйка (СИ) - Кальк Салма

— А тебе что за дело, когда ты сдохнешь? Неужели не успел достаточно наворовать? Или что там ещё у тебя есть такое, что жить дальше нужно? — я вспомнила себя, ослабевшую и беспомощную, сначала в онкоцентре, потом в хосписе.

Были у меня дела? Наверное, были…

— Да… да дети у меня, двое, малы ещё. Пока ни один не воровал, оба честные парни! Куда они без меня? Тоже пойдут, как и я, по кривой дорожке. А так я ж не даю пока!

— И что, дети тоже маги? — интересуюсь, потому как — а вдруг?

— Оба, госпожа, — уныло вздыхает Заяц. — А магам труднее, чем простецам, магов все хотят, и кто ворует, и кто путников на тракте грабит, и кто зубы заговаривает и ему сами деньги отдают!

— А кто учит твоих сыновей? — продолжаю спрашивать сурово и строго.

— Да никто не учит, я помаленьку, мать-то их давно всемогущий прибрал, она и не видит, что с нами всеми стало!

— И что же, ради лучшей жизни для сыновей хочешь пойти на службу? И делать, что скажу? И не воровать?

— Хочу, — вздыхает тот.

А я вижу, что сейчас, в моменте, он и впрямь хочет. Не знаю, удержит ли клятва, но… Отчего бы не попробовать?

— Годится, — киваю. — Клянись.

— Только, Викторьенн, не забудьте о настоящем имени, — тихо говорит граф.

— Понимаю, — киваю снова. — Клянись, и — сам видишь, клятва требует настоящего имени.

— Я, Антуан Лаказ, клянусь не вредить никак госпоже Викторьенн, и исполнять всё, что она скажет, — бормочет он.

Вот так, Заяц Антуан, значит.

— И не вредить её дому, и её имуществу, и её людям, — добавляю я.

— И не вредить её дому, и её имуществу, и её людям, — соглашается он.

А я смотрю на второго. Господин граф освобождает его, и он быстро перемещается к нам.

— А ты куда пойдёшь? На все четыре стороны, к господину Ренелю… или ещё куда?

Хромуля хмурится.

— А что, я хуже Зайца, раз вы ему позволили поклясться, а меня — к проклятому Ренелю?

— У Зайца, как мы узнали, есть причины жить честно. И причин тех целых две, и ради них он готов попробовать, — пожимаю плечами.

— Так и у меня есть. Камилла, кровиночка моя, — вздыхает, опускает голову.

— Дочка?

— Дочка.

— Тоже, что ли, маг? — интересуюсь осторожно.

— Есть немного, — кивает он.

— И что, ради дочки готов? Или ради сытой жизни? Или всё одно будешь в лес смотреть, как тот волк, даже если поклянёшься?

— Если поклянусь, буду исполнять, — он поднял голову.

Взгляд светлых глаз словно бритвой резал, но — я выдержала. Не знаю, что у него в прошлом, у меня тоже хватало разного.

— Слушаю тебя.

— Я, Тьерри Мелен, клянусь не вредить госпоже Викторьенн и исполнять всё, что она скажет, и не вредить её дому, её имуществу и её людям, — говорит он.

— В таком случае я, Викторьенн де ла Шуэтт, обещаю взять вас на службу и заботиться, как подобает, — говорю.

В левую ладонь словно кольнуло что, я глянула — и увидела летящую на пол каплю крови, впрочем, до пола она не долетела. И кажется, с обоими пришлецами случилось то же самое — хромой Тьерри тёр руку о грязные штаны, а Антуан Заяц свою облизывал.

Правда, дальше мы всё же проверили обоих, и убедились, что магической связью они и впрямь владеют. Значит, годятся, думала я.

— Отмыть обоих, накормить и переодеть. Наверное, Сандрин и Берта придумают, как это лучше сделать. Потом пускай сходят и приведут детей, посмотрим на них. Если и впрямь маги, то нужно учить. Если нет — пускай отправляются с родителями, там работы всем хватит. На ферму отвезём их завтра, а пока вернёмся к занятиям, так? — я грозно взглянула на Шарло.

— Так, госпожа Викторьенн, — поклонился он.

И побежал в недра дома — звать Берту.

А когда мы с господином графом поднялись наверх, в кабинет, он посмотрел на меня… странно посмотрел, не помню я у него такого взгляда.

— И что же, Викторьенн, вы и впрямь готовы собрать всех магически одарённых оборванцев Массилии и учить?

— Ключевое слово «и учить», — отрезала я. — У нас там ещё Аристид Жиго, если что, и вы сами пеняли мне, что я использую его возможности не по назначению.

— И как вы это себе представляете?

— Не знаю, но придумаю. Посмотрим на детей — сколько лет, что умеют. И решим. Вы поможете? Мне кажется, вы любите учить молодёжь.

— Люблю, — вздохнул граф. — Вы всё правильно поняли.

И кажется, это было согласие на мою очередную авантюру.

41. Мы дожили до бала

41. Мы дожили до бала

Когда и куда улетело время до бала?

Вот честно, я не заметила.

Ещё недавно было шесть дней, целых шесть. Потом три. А внезапно — бал сегодня. И нужно привести себя в идеальное состояние, и Терезе помочь, наверное, или это она мне поможет, кто там нас знает?

Сегодня договорились, что не будет ни занятий с господином графом, ни работы с господином Фабианом. С графом мы встретимся у наместника вечером, а господину Фабиану я сказала, что у него сегодня выходной, он волен делать, что ему заблагорассудится, но лучше — отдыхать, потому что завтра отбытие флота, мы пойдём провожать, а послезавтра я поднимусь ни свет, ни заря и пойду работать. И без него не справлюсь. Он усмехнулся и сказал — да, госпожа Викторьенн, слушаюсь.

Господин граф же просто кивнул и сказал — встретимся вечером, Викторьенн.

Господину графу я, сама того не ожидая, подкинула работы. Потому что приведённых Шарло оборванцев общими усилиями отмыли, одели-обули во что нашлось — а то, что с них сняли, я велела сжечь, не глядя — и отправили на ферму. Но перед тем они сходили туда, где обретались, и привели трёх подростков. Точнее, двух парней-подростков, и девочку постарше.

Девочка звалась Камиллой, но откликалась на прозвание Чернуля, дочь Хромули, потому что косы её были черны, и спускались ниже талии, имела от роду семнадцать лет, и на вопрос о том, что умеет, смогла ответить далеко не сразу.

— Ну… побить могу, убежать могу, — а потом опустила глаза в пол и добавила: — мужиков увлечь могу, чтобы потом, как уснёт, карманы и сумки поясные у них проверить.

В отличие от отца, у девочки имелись растоптанные кожаные башмаки, запасная рубаха и запасные лиф с юбкой. Правда, одежда не сохранила свой первоначальный цвет, и штопка с заплатками смотрелись ярким абстрактным узором. Чулок она не носила, потому что не имела, и когда Берта отмыла её до скрипа, и переодела не в новое, но чистое, сначала изумилась, а потом попыталась сбежать через окошко купальни для слуг. Была изловлена за ногу и сначала посажена под замок, а потом уже доставлена ко мне в кабинет, где мы с графом и проводили первичное собеседование.

Два сына Зайца, погодки Пьер и Поль, иначе Зайчата, Старший и Младший, держались скромнее. Правда, они тоже, как оказалось, умеют и голову заморочить, чтоб осмотреть карманы, и выследить, где живёт человек, когда бывает дома, а когда нет — чтобы отпереть магически замок и наведаться в дом, комнатку или квартиру в отсутствие хозяина. Но за ними не числилось ничего серьёзного, потому что отец не позволял, грозился страшными карами, и они пока что его слушались. Старший оказался ровесником Шарло — те же пятнадцать, но в отличие от Шарло промышлял только мелкой помощью старшим — найти потерянное, узнать неизвестное — и ни на что большее не замахивался. Брат годом младше полностью слушался старшего, и иногда — отца.

Молодёжи обрисовали перспективы — сытая жизнь, обучение магии, но за это придётся расстаться с прежними приятелями и заказчиками, и жёстко слушаться меня и господина графа, и всех, на кого мы укажем. Решиться им было непросто, потому что всё, что мы предлагали, никак не вязалось с их обычным образом жизни, и с образом жизни их соседей по придонному слою здешнего общества. Правда, с другой стороны имелся Шарло — как реклама новой жизни. Он выхвалялся новыми башмаками, сшитыми специально для него по мерке, и личным знакомством с принцем, и чем-то там ещё, но — как я понимаю, до конца не убедил. Поэтому поступили испытанным уже способом. Молодёжь привели в порядок, накормили, потом граф наколдовал на всех троих запрет пользоваться магией, и их заперли в комнатушках первого этажа, в одной — братьев, в другой — барышню. И сказали, что кормить будут, время подумать у них — до вечера воскресенья, но если надумают уйти — то в любой момент, правда, одежду новую заберём и обратно уже не примем.