Игры иерархов (СИ) - Веден

— А как звали тот клан, из-за которого вашим предкам пришлось бежать? — спросил я.

— Шундра, — отозвалась Карисса.

О, это название я помнил — в основном потому, что здания, принадлежащие им в столице, перешли в собственность Империи, а та превратила их в дормитории для студентов.

— Все Шундра погибли этим летом, во время массового вторжения демонов, — сказал я.

— Да? Ну туда им и дорога, — без всякой жалости отозвалась Карисса.

Упоминать о том, что люди, жившие двести лет назад, к нынешним имели очень отдаленное отношение, я не стал.

Хозяева дома выделили нам комнату на втором этаже, принадлежащую их взрослым сыновьям, сейчас уехавшим в Гаргунгольм.

Я уже почти начал засыпать, когда услышал голос Теагана, но слов не уловил.

— Что ты сказал? — я потряс головой, избавляясь от сонного тумана. Потом потянулся к стоящей рядом на столике свече и кресалу рядом с ней — без магии огонь иначе было не зажечь.

Свеча загорелась, осветив комнату. Теаган сидел на своей кровати, прижав колени к груди и обхватив их руками, и смотрел куда-то в пространство.

— Они люди, — проговорил он, все так же глядя в пустоту перед собой. — Самые обычные люди.

Слова вроде были простыми, но произнес Теаган их таким тоном, будто ему загоняли под ногти иглы.

Так, ладно…

— Кащи, — позвал я. — У тебя, по идее, слух должен быть тоньше человеческого. Можешь без магии определить, нас никто не подслушивает?

— Кащи может, — отозвался «кролик». — Кащи слышит, что, кроме вас двоих, в доме больше нет живых бодрствующих. Все спят.

— Хорошо, — я вздохнул, тоже сел и потер лицо руками. — Теаган, а что не так? Естественно, шибины люди, причем по большей части чистокровные. Ты всегда это знал.

Он повернулся ко мне.

— Конечно, я всегда знал, что физически они от нас не отличаются. Но я говорю о духовном начале… Местные шибины ведут себя точно как селяне, живущие в защищенных землях богатого клана. Их поведение, их реакции и эмоции — все как у обычных людей. Люди как люди, и дети как дети. — При этих словах он посмотрел на подаренный ему венок, который теперь лежал на комоде у входа в комнату.

— Только девицы тут более бойкие, — сказал я, вспомнив шибинок, которые купались голышом и своей наготы при нас ничуть не стеснялись.

— В селениях рядом с Границей девицы были такие же, — неожиданно возразил Теаган. — Так что нет, никакой разницы не существует. Я не понимаю…

— Чего именно?

— Почему они не изменились? Уже два века они живут под властью демонов, их души принадлежат Восставшему из Бездны — почему они до сих пор способны на доброту и сострадание?

— А они не должны? В смысле, не должны быть на них способны?

Несколько мгновений мы с одинаковым недоумением смотрели друг на друга, потом Теаган тяжело вздохнул.

— Нет, Рейн, не должны. В тот момент, когда человек заключает с демоническим богом договор, он перестает быть частью человечества. Отныне он проклят, и все его потомки прокляты тоже.

— Так, подожди, — я потер подбородок. Конечно, я прочитал немало священных книг, но в основном меня интересовали сведения, связанные с посланцами богини, так что, если о шибинах что-то и попадалось, я это благополучно пропускал. — Подожди, то, что ты сказал насчет потомков. Значит, официально они не считаются частью человечества. И именно поэтому в деревне Милли клановцы вырезали всех, включая, как я понял, даже маленьких детей? Хотя понятно, что дети-то никакого договора с Восставшим не заключали.

— Да, — отрывисто сказал Теаган. — Любой шибин подлежит смерти. Пол и возраст не важен. Таково непреложное правило Церкви и таков закон Империи.

— А как насчет свободы воли? Если, допустим, шибин — не тот, который лично заключил договор с Восставшим, а его дальний потомок, — хочет вернуться в Империю и по-настоящему стать ее частью? Служить Пресветлой Хейме? Быть воином, купцом, жрецом, магом, или просто осесть где-нибудь. Не как шпион, а как обычный человек. Это невозможно?

— Это возможно до тех пор, пока его происхождение не обнаружат. После этого он будет убит, — холодно проговорил Теаган.

— Но свобода воли…

— Свобода воли существует только у настоящих людей, — прервал он меня. — С того момента, как первый предок-шибин заключил договор, все его потомки уже не часть человечества.

Что-то тут меня сильно смущало.

— Это сама Пресветлая Хейма сказала так?

— Нет, — после короткой паузы ответил Теаган. — Когда богиня приходила в последний раз, шибинов как таковых еще не существовало.

— Значит, идею, что шибины уже не люди, высказала не она. А кто? Кто-то из ее посланников? Может, великий святой?

Теаган не ответил.

— Или же эту идею выдвинул обычный человек, чье имя, возможно, история вовсе не сохранила? Идея пришлась по вкусу как иерархам, так и клановцам, после чего ее единодушно приняли и возвели в ранг закона?

— Этого… я не знаю, — проговорил Теаган с усилием.

Я вскочил на ноги и несколько раз прошелся по комнате — при движении мне всегда думалось лучше.

— Скажи, вот этот Владыка, Белый Паук, погибший полгода назад — он ведь правил по местным меркам непривычно долго? Райхан Сирота упоминал что-то про три века.

— Да, около того.

— Получается, он стал Верховным Даном либо одновременно, либо вскоре после последнего пришествия Пресветлой Хеймы, когда она нанесла тяжелое поражение демонам?

— Получается так. К чему ты клонишь?

— А ты сам не видишь? Создание шибинов, людей «Договора», стало одной из первых нитей его великой паутины. За ней последовала еще одна, когда Белый Паук сумел убедить жителей Империи: шибины больше не люди. Подумай сам, кому еще выгодно навсегда отрезать беглецов от их родины, причем не только беглецов, но и всех их потомков? Разве в первую очередь не тому, кто желает ослабить Империю? Всего лишь внуши имперцам, что шибины не люди, и они сами, собственными руками, будут убивать всех, кто решил вернуться.

— То есть… ты считаешь, что шибины — люди?

— Люди, — отозвался я. — имеющие свободу воли, как и мы, и все еще часть человечества. Что, конечно, не мешает им быть злейшими врагами Империи, особенно шибинам-выходцам с пограничья. Поселения, вырезанные до последнего младенца, не располагают к любви и милосердию. Думаю, свались мы в реку не в сердце Темного Юга, а малость севернее — с такой добротой к нам бы не отнеслись.

— А что насчет проклятия шибинов?

— Вот этого я не знаю, — я развел руками. — Но любое проклятие оставляет след. Как ты говорил в самом начале — мол, они не должны быть способны на доброту и сочувствие… Опять же, кто первым начал утверждать, что шибины прокляты?

Теаган не ответил — этого он явно тоже не знал.

— Ладно, — устав ходить по комнате, я вернулся к своей кровати и сел. — Давай лучше спать — во сне мой резерв всегда восстанавливается быстрее.

— Спи, — согласился Теаган со вздохом. — А я даже пытаться не буду — все равно не смогу.

Звучало неприятно. Как хорошо, что со мной бессонницы не случалось.

Я потушил свечу и лег. И почти заснул, когда услышал голос Кащи — громкий и испуганный:

— Живые подходят к воротам. Много! Сильные!

Слетев с кровати, я подбежал к окну и отдернул занавеску. Теаган тут же оказался рядом. Окно выходило во двор и на ворота. Мы отчетливо услышали решительный стук и, спустя недолгое время, увидели спускающегося с крыльца хозяина дома в ночной рубахе, держащего в руке масляный фонарь. За ним, кутаясь в шаль от ночной прохлады и зевая в руку, вышла и хозяйка. Вот они открыли ворота и запустили внутрь четверых мужчин. Трое выглядели как обычные шибины, а вот четвертого я узнал — тот самый бородач, так сверливший меня взглядом.

Прозвучали голоса — жаль только, что с такого расстояния разобрать слова не получилось. Впрочем, по тому, как изменились движения хозяев, по их почтительным поклонам, стало понятно, что гости этой ночью пожаловали непростые.