На золотом крыльце 3 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Офигеть, какая у тебя интересная жизнь! — сказала Эля. — Я вот постояла, послушала немного — ну, там, на аллее… От тебя все чего-то хотят! Спорт, работа, артефакты, учеба, еще эти твои дела с Людвигом Ароновичем…

— И это еще не все, — вздохнул я. — Есть еще две просто невероятные вещи, которые со мной происходят!

— И-и-и-и? — она даже отстранилась на секунду. — Скажи, скажи?

— Я, похоже, опять влюбился, а еще за мной следит отец, которого я ни разу в жизни не видел! — оттарабанил я.

— Что-о-о-о?

— Отец, говорю, следит!

— Да я не… В каком смысле — «опять»? — она пыталась смотреть на меня строго, но получилось не очень, ее глаза так и лучились смехом.

— Ну, один раз весной, и один раз — сейчас, — я улыбался, от дурацкого настроения после издевательств Бориса Борисовича и Людвига Ароновича и следа не осталось, теперь у меня внутри все горело и прыгало. — И оба раза — в тебя!

— Титов, эта твоя откровенность меня иногда даже пугает, если честно, — призналась Эля. — Хотя я на нее, в общем-то, и повелась. Нет! Сразу мне понравились твои глаза, потом — запястья, а потом — вот эти твои разговорчики. Но купилась на манеру общения, это точно! Потому что… Мало ли на свете парней симпатичных?

— Мне откуда знать? — удивился я.

— В каком смысле? — захлопала глазами Ермолова.

— Я в симпатичных парнях не разбираюсь! — пожал плечами я. — По мне, так если пацан не ведет себя как быдло, не говнистый, не вонючий, и может трепаться о чем угодно, и работу с ним делать можно… Ну, шланговать не станет, я об этом — то вот такой парень и симпатичный!

— А! Ты про это! — успокоилась Эля. — А девчонок — много симпатичных, как думаешь?

Я тут же вспомнил Хорсу. И мне стало неловко. Но ответил сразу, потому что тупить — последнее дело:

— Красивых — много, особенно в колледже. Тут почти все красивые. Но симпатичных — мало. Вот с тобой было сразу ясно: ты совершенно незнакомому парню сразу помогла, в смысле — мне. И учишься хорошо, то есть — ответственная. А еще танцуешь, а я знаю, сколько труда — танцевать красиво научиться… Офигеешь просто! Кулачный бой там где-то рядом стоит и переживает…

— Ничего себе, — потерла она нос ладошкой. — Такие вещи говоришь!

— … и смешная. И дар у тебя — трансформация, это о чем-то да говорит! Но вообще — я понял, что не зря влюблялся, когда ты в Хтони не стала прятаться, а со мной пошла с дробовиком. И потом, на начерталке — когда вписалась за меня перед директором.

— А до этого думал, что зря? — с явным напряжением в голосе спросила она.

— Ага, — признался я. — Вообще — оленем себя считал тупым. Я же слышал, что вы про меня с Анастасией Юрьевной говорили, в беседке, на выпускном… Я тогда Людвига Ароновича искал по всему кампусу, вот и…

— Бли-и-и-ин! — сказала она и спрятала лицо в ладонях. — Пошли, где-нибудь сядем? А то что-то мне прям нехорошо.

— Давай, — кивнул я. — Ты только не убегай, ладно?

— Не убегу.

Вообще-то мне было уже наплевать, что она там в беседке говорила, хотя я все и помнил очень хорошо. И про то, что я обычный сирота-пустоцвет, а она — из великого клана, и про всякое такое прочее. Сейчас-то она шла рядом со мной, значит, теперь ее такой расклад не смущал. А на остальное — пофиг!

— Это наша лавочка, — обрадовалась Эля. — Мы тут с тобой к экзаменам готовились.

— Точно! — мне тоже стало приятно. — Давай, садись, а я положу тебе голову на колени.

— Ну, уж нет! Это ты садись, а я — положу, потому что я тебе все буду рассказывать! — аргумент был странный, но он сработал, хотя я и переживал, что она почувствует мое состояние.

В общем — пришлось класть ногу на ногу, потому что потому! Что делать — физиология молодого человеческого парня такова и никакова больше, но это не делает меня каким-то скотским животным. Я ведь не собираюсь никак свое состояние доводить до финиша, перетерплю уже, куда деваться… Я воспитанный! Хотя, конечно, довести тоже был бы не против, что уж там говорить…

Эля наконец устроила свою кудрявую головушку у меня на коленях, вздохнула, закинула ноги на подлокотник лавочки, поправила юбочку — настолько, насколько это было возможно — и начала:

— Так вот, — ее ножки в неровном желтом свете фонаря смотрелись просто отпадно. — Миха! Куда ты смотришь?

— На твои ножки, — сказал я. — Я бы так тебя и съел, если честно.

— Так… — она изогнулась, повернула голову и посмотрела на меня. — Вообще-то… Вообще-то… Хм! Но не сейчас еще.

— А? — я боялся, что ослышался.

— Бэ! — показала язык она. — Будет мне восемнадцать, выйду из клана, стану Кантемировой, как мама — и всё, вольная птица! Раз ему за меня неловко и стыдно, чего я должна тогда?.. Пусть счет выставит, я ему деньгами отдам!

— Э-э-э-э-э, — я уставился на нее во все глаза. — Ты что, хочешь выйти из клана Ермоловых?

— А что? Ну, какая я Ермолова, Миха? Я танцевать люблю, море люблю, книжки про приключения и эклеры! Теперь, похоже, начертательную магию еще и одного разноглазого балбеса… А собачек растить, а потом убивать — не люблю, и руки себе ножом резать — тоже не люблю! А еще не люблю все вокруг ломать, мне наоборот — красоту всякую делать по душе! — выпалила она. — И с мамой он развелся, а меня — оставил! А зачем он меня оставил, если из-за меня развелся? Мол, бракованную родила! Фу…

Это было прям жестко. Я стал гладить ее по голове и просто слушал. Короче, получалось все на самом деле свирепо: старый Ермолов, Лев который, он женился три раза. Первый раз его жена умерла при родах — девушка из клановых, темная, пустоцвет — но очень перспективная. Второй раз — от княжны Юсуповой — родился Клавдий, но брак был скверный, с постоянными скандалами и даже магическими поединками, так что жена через пять лет сбежала, без сына. Даже война с Юсуповыми по этому поводу была. Государю пришлось вмешиваться и развод одобрять, такие дела… А потом, третий раз, старший Ермолов женился на девушке из Кантемировых — аланских уазданов, или аристократов, если по-русски. Почему? Потому что их невесты славились тем, что рожали сыновей, которые наследовали дар отца — уже тысячу лет как.

— А я — не сын! И не наследовала! Он даже генетическую экспертизу делал, думал, мама ему изменяла. Ан нет: я его дочка, без сомнений! А вот так вот — один раз за тысячу лет и такое случается! — голос Эльвиры звенел. — Какое разочарование! Сначала Клавдий, потом — я! Какая досада!

— А что — Клавдий? Он же темный, прям темнее некуда? — я вспомнил его магические щупальца и жуткую ауру. — Надежда и опора клана, прямой наследник и всё такое…

— Ну да, надежда и опора, все так. Папин сын! А влюбился — в светлую! — припечатала Эля. — В великую волшебницу, на государевой службе!

— Ого!

— Ага! В Селезневу, из Александровской слободы, прикинь? В попаданку!

Вот тут я просто рот открыл и помотал головой, потому что поверить в такое совпадение было просто невозможно:

— Клавдий? В Алису Селезневу? Которая позывной «Волга?» О, бубхош пушдуг багронк!

— А еще… А еще — аш огхору хош! — добила Эля, хотя «аш» там и было лишним, но сам факт того, что она ругалась на черном наречии, меня покорил. «Дикие внутренности» — такого я еще не слыхал! — У него с ней любовь по переписке и по перезвонке. Станет на балконе и полтора часа с ней разговаривает про Босха, Брейгеля и Дюрера. Чтобы ты понимал — он до нее живописью вообще не интересовался, а она ему мозг прочистила всерьез… А если не про живопись — то про Рериха, Блаватскую и Олькотта…

— А эти кто? Поэты? — заинтересовался я. — Или музыканты?

— Не-е-е, — отмахнулась Эля. — Но ты представь, какой удар по самолюбию отца: один в светлую влюбился и теперь жениться на ком папа скажет не хочет, а хочет про Босха по телефону разговаривать с попаданкой, которой то ли семьдесят лет в сумме, то ли сто вообще! А вторая не собирается инициироваться как положено! И кого наследником делать, если Клавдий продолжит на прицип идти — разве что племянников? Так они, кроме как воевать, водку пить и среди облаков на дисках летать, вообще ничем заниматься не хотят!