На золотом крыльце 3 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Совсем не так, как на машине или с конвертоплана! — кричала Эля, хотя в крике не было никакой необходимости. — А-а-а, фура-а-а!!! Миха, Миха, помедленнее, я на кораблики посмотреть хочу! А это что за мост? Какая «Антилопа» не пройдет⁈

— Грузовички постоянно крышу тут оставляют, — отвечал я. — Гляди, впереди пробка, сейчас поедем между рядов, прижми коленки!

И она группировалась, еще теснее прижимаясь ко мне, и мы мчали внаглую, по сплошной полосе, пользуясь тем, что других байкеров тут не было, и камер с дронами тоже — земщина ведь кругом! Это вам не отдающая электронным концлагерем свобода сервитута, тут каждое движение не фиксируется.

— Едем в Лавру, — сказал я. — Посылка для игумена Аристарха. А потом уже будем тусить. Мы хоть и бунтари, но бунтари правильные: делу время, потехе час!

— Слово-то какое — «потеха»! — я даже в наушнике слышал ее улыбку. — Прямо из времен Иоанна Васильевича Грозного! Слу-у-ушай, как это мы в Лавру пойдем, у меня ж ни юбки, ни платка нет…

— Что-нибудь придумаем. Рубашку одолжу тебе, закрутишь вокруг бедер. А платочки там, наверное, выдают… Или купим! Я ж теперь работающий мужчина, не совсем голодранец! — с гордостью заявил я. — Могу себе позволить.

— Ишь ты, — она снова улыбалась. — Самостоятельный! А вот…

— Ну, спрашивай, — мы наконец добрались до причины пробки: места столкновения двух легковых машин, и, сопровождаемые досадливыми жестами дорожных патрульных, обогнули его у самой линии сигнальных конусов.

Дальше дорога была сравнительно свободна, у нас появлялись все шансы добраться до Лавры в кратчайшие сроки.

— Ну, вот мы в монастырь как бы едем… — проговорила Эльвира неуверенно. — А ты верующий? Я просто не знаю — я верующая или нет. У меня мама ревностная христианка была, молилась и в церковь ходила… Ходит! А папа нет, папа над всем издевается и все высмеивает. То у него попы толстые, то бабки лоб разбивают, до деньги церковники у людей выдуривают…

— А, — сказал я. — Позиция понятная, я такое от многих слышал. Но это как говорить, что антибиотики не работают, раз кое-кто из врачей взятки берет… Я сам долго над всем этим думал. У меня вот баба Вася постоянно молилась, каждый вечер, и знала, в какой день какого святого поминают и на какой праздник что освящают, пару раз меня с собой брала на такие мероприятия. Как сейчас помню: какая-то глухая деревня, деревянная церквушка, куличи, яйца… Или мед! Или яблоки! А дед Костя в лаборатории крест повесил и периодически на него поглядывал, когда что-то не получалось. Мама, вроде как, тоже в церковь ходила, но это я точно сказать не могу — мелкий был.

— А сам? — спросила Ермолова.

— А сам я считаю себя человеком разумным, — признался я. — Если что-то выглядит, как утка, крякает, как утка, и плавает, как утка — то это утка, понимаешь? Не знаю, как там в других мирах, но у нас на Тверди где есть церковь, там нет Хтони. И нет магии. Эфир есть, а магии нет! Так что к созданным человеческими руками негаторам никакого отношения оно не имеет. И в любой, даже самой древней аномалии — найди христианскую церковь и обнаружишь внутри Оазис, если церковь — целая, и в ней уже успели службы служить…

— Правда-правда, — подтвердила Эльвира. — Я про это читала. Но вот говорят — церковная магия, мощный эгрегор…

— Глупости, ничего такого нет, тысячу раз бы уже зафиксировали и везде раструбили. Священники не занимаются магией, а в христианских церквях не бывает эгрегоров. Сколько всяких скептиков-агностиков пытались мерять, влезали и с цивильным оборудованием, и с артефактами… Это не так работает! А еще вспомни попаданцев: они же реально существуют, это доказанный факт. Душа, получается, есть!

Разговаривать о таких вещах, петляя по дороге на электробайке, было очень странно. Но и интересно — тоже!

— Получается, есть, — вздохнула Эля за моей спиной. — Ужас-то какой. Но с другой стороны — надежда!

— О, — сказал я. — Еще какая. До конца не помрем!

Мы некоторое время молча ехали, а потом Ермолова сказала:

— Миха, я тебя ужас как люблю. Знаешь, почему?

— Почему? — мне было страшно приятно, аж в груди замирало, но виду я не подавал.

— Потому что с тобой можно и про глупости всякие говорить, и про церковь, и про магию, и про танцы, и про пиратов, и про Марс! Вот почему! Ты когда надо — серьезный, а когда надо — смешной!

— Кому надо? — уточнил я.

— В смысле? — удивилась она. А потом треснула меня кулачком в живот, что на скорости восемьдесят километров в час вообще-то было небезопасно. — Ми-и-ха, чего ты такой вредный⁈

В общем, хорошо доехали!

* * *

По кладбищу у монастыря мы шли очень смирно, можно сказать даже — благоговейно. Тут же такие титаны покоятся: Достоевский, Крылов, Чайковский, Мусоргский, Тургенев, Ломоносов! Ингрия всегда была центром притяжения для деятелей литературы, науки, искусства, в некоторые периоды действительно являясь культурной столицей. Город Цесаревичей — так еще называли Ингрию, и именно при дворах младших Грозных часто и находили свое место писатели, поэты, художники и скульпторы… А потом находили еще одно место — вот здесь, под стенами Лавры.

Мы прошли по мостику через реку Монастырку, приблизились к воротам, и я почувствовал… Сложно описать это ощущение, но если не стесняться поэтических выражений, то — как будто мама одеялом укрыла! Не у каждой церкви я такое чувствовал, а только там, где все по-настоящему! А Эля посмотрела на меня и задумчиво проговорила:

— Права была Анастасия Юрьевна, на кого-то ты все-таки похож…

Сквозь металлические решетчатые ворота с затейливым литьем мы прошли на территорию монастыря. Белые колонны, багряные стены церквей и корпусов, золотые купола и по-осеннему золотые кроны деревьев — все это в лучах закатного солнца представляло собой картину сказочную, фантастическую. Мы зашли в церковную лавку у самых ворот, и я таки купил платок — красный, в русском стиле, яркий, с роскошными цветами. Конечно, его Эля выбрала. Какая Эля без красного платка? Это была ее фишечка, и, честно признаться, с черными кудряшками оно смотрелось очень красивенько. Эх, не о том я думал, в монастыре-то…

Нужно было искать игумена Аристарха, но к кому обращаться за помощью — было непонятно. Мы решили прогуляться немного по внутреннему парку, осмотреться, может быть — зайти в Свято-Троицкий собор, росписи посмотреть. Гуляли, воздухом дышали. Помалкивали.

Вдруг откуда-то из-за поворота появились двое мужчин. Они разительно отличались друг от друга. Один — крепкий старик в черном монашеском одеянии, с белой длинной бородой, густыми черными бровями и лучащимися кипучей энергией глазами. В правой руке он сжимал Т-образный посох с окованным металлом наконечником, который звонко стучал по каменным плитам дорожки. Второй — невысокий подтянутый мужчина в вицмундире с золотым шитьем, какой носят высшие чиновники Государства Российского — приказные дьяки, думные бояре, наместники целых провинций. Его рыжая борода, характерные черты лица и властная манера держаться выдавали представителя клана Рюриковичей — государевой родни.

— Нет, Владимир Дмитриевич, никаких японцев в Лавре! — сделал решительный жест рукой седой монах.

— Отец игумен, но… — мужчина в вицмундире оторопел.

— Не может быть и речи. Вообще — монастырь закрывается для туристов, сегодня же! — он пристукнул острием посоха так, что полетели искры. — Всех — прочь, за стены.

Мы с Элей благоразумно шагнули в сторону, но поздно — нас заметили! Рыжебородый Владимир Дмитриевич нахмурился и спросил, указав рукой на нас:

— И этих выгонишь, отец игумен?

— А эти что — туристы? — удивился белобородый монах. — А ну-ка, чада Божии, перекреститесь!

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — проговорила Эльвира, и перекрестилась, как положено.

А я тоже перекрестился — от неожиданности, и сказал:

— Аминь!

— Вот! Христиане они и паломники, а не туристы! И уж точно — не японцы! Вы не японцы, чада Божии?