Безумная симфония вселенной - Подклетнова Светлана

Когда он ушёл, Тоня прислонилась к стене, пытаясь унять дрожь в коленях. На экране сканера пульсировало число 137, как сердце, бьющееся в такт её собственному. Где-то в глубине корабля заскрежетала турбина, и вибрация прошла по её позвоночнику, будто невидимая рука провела по клавишам её нервов.

В столовой модуля B пахло синтетической лапшой и тоской. Тоня ковыряла вилкой в тарелке, наблюдая, как желе на её десерте дрожит в такт шагам за окном. Слава вошёл, его плечи были напряжены, будто он нёс невидимый груз. Его поднос с неаппетитным желе дрожал в руках, выдавая внутреннюю бурю.

– Можно?

Она кивнула, наблюдая, как он методично режет искусственное мясо. Нож оставлял на пластиковой тарелке царапины, похожие на шрамы на его душе.

– Она была пилотом? – неожиданно спросила Тоня, ловя момент, когда его пальцы замрут на рукояти ножа.

Столовый нож звякнул о тарелку.

– Шаттл «Заря-7». Авария при стыковке. – Он говорил монотонно, будто зачитывал отчёт, но его горло сжалось, будто пережимая поток боли. – Ошибка в расчётах траектории. Моих расчётах.

Тоня протянула руку через стол, остановившись в сантиметре от его пальцев. Его кожа казалась горячей даже на расстоянии.

– Вы не бог, Сергеев. Даже нейросети ошибаются.

Он поднял взгляд. В его глазах бушевала буря, которую не видел никто – в том числе и он сам.

– А вы верите в бога, Воронина?

– Я верю, что вселенная пытается говорить. – Она отвела глаза, чувствуя, как горит щека под его взглядом. – Даже если мы не готовы услышать.

Слава вдруг рассмеялся. Грубо, беззвучно, будто смеялись древние воины перед битвой.

– Знаете, когда вы орали на Громова, что его уравнения – детский лепет… – Он отодвинул тарелку, и желе дрогнуло, как живое существо в агонии. – Я подумал: либо гений, либо сумасшедшая.

– А сейчас?

Он встал, забрав поднос. Его тень накрыла её на мгновение, словно крыло гигантской птицы.

– Боюсь, вы и то, и другое.

Когда его шаги затихли в коридоре, Тоня обнаружила, что улыбается. Впервые за долгие недели подготовки к полёту уголки её губ дрожали, будто пробуждаясь от спячки.

Ночью серверный отсек дышал тишиной, прерываемой лишь тиканьем терминалов. Голубь-робот лежал в луже конденсата, его крылья дёргались, словно пытаясь сложиться в прощальный жест. На стене, куда падал свет от экрана, проявлялись символы: спирали, переплетавшиеся с треугольниками, будто ДНК древнего божества, жаждущего воскрешения.

Тоня, не спавшая третью ночь, прижала ладонь к холодному экрану. Её отражение в стекле казалось чужим – слишком большие глаза, подрагивающие от усталости губы.

– Кто вы? – прошептала она, и на миг девушке показалось, что её дыхание заморозило участок экрана узором инея. Но нет… Только показалось. – Что хотите сказать?

В ответ замигал таймер: 3 ДНЯ 07:59:59. Рядом всплыли новые символы – стилизованное изображение глаза с вертикальным зрачком, который сузился, будто фокусируясь на её лице.

В вентиляции послышался шорох. Тоня резко обернулась, но успела разглядеть только тень – высокую, с искажёнными пропорциями, – которая промелькнула по стене, будто рябь на поверхности озера.

– Кто здесь? – вопрос прозвучал неуверенно, и она невольно поморщилась от собственной робости.

Тишина ответила ей скрипом металла. Когда она снова посмотрела на терминал, глаз исчез. Остался лишь обратный отсчёт, тикающий как метроном, который отмеряет последние часы перед прыжком в бездну.

На рассвете профессор Громов стоял у окна, наблюдая, как техники завершают последние приготовления. Его отражение в стекле казалось чужим – морщины глубже, глаза запавшие, будто кто-то выскреб из них свет. В кармане халата он сжимал флакон с таблетками, их шелест сливался со скрипом его суставов.

– Вы уверены в своём решении? Вы полетите с ними? – За его спиной возникла Анна Волкова. Её тень легла на пол, перечёркивая солнечный луч, как нож гильотины.

Громов не повернулся. Палец профессора вывел на запотевшем стекле формулу, которая тут же расплылась в каплях.

– Алгоритм «Феникс» активируется только в случае угрозы. – Голос звучал хрипло, будто сквозь пепел. – В случае необходимости я сам активирую его. Лучше сгореть, чем впустить их в наш мир. Если, конечно, Воронина права…

Анна Петровна молча положила руку ему на плечо. Её пальцы впились в ткань халата, оставляя морщины, которые не разгладились даже когда она ушла.

Слава проверял системы навигации, когда услышал шаги – лёгкие, нервные, спотыкающиеся о тишину. Тоня стояла в дверях, её рыжие волосы светились в красном аварийном свете, как языки пламени в пещере.

– Вы должны это увидеть.

Он последовал за ней в лабораторию, где на экранах пульсировали данные. Графики напоминали кардиограмму – резкие пики и провалы, будто сердце разрывалось между надеждой и ужасом.

– Это сердцебиение Меркурия, – прошептала Тоня. Её палец дрожал, обводя кривую на экране. – Оно ускоряется. Каждые двенадцать часов – новый всплеск.

Слава приблизился к экрану. Его рука невольно потянулась к изображению, будто пытаясь успокоить бьющуюся в лихорадке планету.

– Почему вы мне это показываете?

– Потому что вы – единственный, кто не называет это бредом. – Она повернулась к нему. В её глазах горело что-то древнее, чем сама Земля – голод познания, смешанный с первобытным страхом. – И потому что, когда мы полетим…

Он перебил её, сам не зная почему:

– Я буду вашим пилотом. Не подведу.

Их взгляды скрестились. В тишине лаборатории зазвучал едва уловимый гул – будто «Антей-М» заворочался во сне, чувствуя приближение старта. Слава заметил, как её зрачки расширились, поглощая радужку, и на мгновение ему показалось, что в них отражаются те самые спирали из серверного терминала.

В последнюю ночь перед запуском Тоня нашла у своей каюты свёрток, завёрнутый в чёрную антистатическую плёнку. Внутри лежала фотография – под стеклом, в небольшой деревянной рамке: девушка с ясными глазами и улыбкой, застывшей во времени, как насекомое в янтаре. На обороте почерком Славы, угловатым и резким: «Она бы вас одобрила».

Когда стартовые двигатели взревели, разрывая утро огненным хвостом, Тоня сжала эту фотографию в кармане, чувствуя, как углы впиваются в ладонь. Рядом Слава в который раз проверял работу систем, его профиль был строг и непроницаем, но капля пота скатилась по виску, оставив блестящий след на скуле.

– Все системы в зелёной зоне, – произнёс он, и его голос прозвучал хрипло, будто пропущенный через песчаную бурю.

Тоня кивнула, не в силах оторвать взгляд от рук пилота – сильных, с выступающими венами, – именно эти руки сейчас держали их жизни на кончиках пальцев. Когда их взгляды встретились на долю секунды, она увидела в его глазах то же, что пульсировало в графиках – страх, надежду и ненасытную жажду понять, смешанную с ужасом перед тем, что может быть понято.

«Антей-М» рванул в небо, оставляя за собой дымный шлейф, который медленно растворялся в утренней заре. Где-то в серверном отсеке терминал выдал последнее сообщение перед тем, как расплавиться в атмосфере:

Но это послание никто не увидел. Только робоголубь, каким-то образом долетевший до стартовой площадки и расплавившийся в пламени старта, унёс перехваченное сообщение в небытие, оставив лишь запах гари и шепот тайн, которые Меркурий хранил в своих раскалённых недрах.

Глава 2. За гранью Триггвадоуттира 3

Пламя стартовых двигателей выжигало на сетчатке Тони узор из алых спиралей – словно кто-то провёл раскалённой иглой по её зрачкам. Она вжалась в кресло, чувствуя, как перегрузки вдавливают позвоночник в мягкий гель амортизатора, превращая рёбра в хрустальные флейты, готовые треснуть от напряжения. В ушах завывала сирена предупреждений, но сквозь рёв двигателей пробивался другой звук – низкий, вибрирующий гул, будто гигантская виолончель играла за пределами реальности, перебирая струны пространства-времени.