В следующий момент произошло сразу несколько событий. Мои бойцы подошли к нам. Капитан Дюран обернулся к своим офицерам, и сокрушённо покачал головой, от чего они все нахмурились и злобно зыркнули на меня. А Чюватов настроил связь с кораблём.
— Туров, Вы куда пропали⁈ Почему не пристыковались, а зашли в ангар? — заполнил эфир голос капитана Растулова, а данные о досмотре стали передаваться на сторожевой корабль.
— Я…
— Почему вы нарушили протокол? — я не успел ответить, а капитан уже смотрел запись, — кто разрешал выводить роботов? Вы захватываете корабль? Да за такое самоуправство вас лишат звания…
— Капитан, капитан, — в эфир ворвался голос Клима, — смотрите….
— Что ещё Клим Евгеньевич, я…. Туров! Боевая тревога, вяжите капитана! Это…
Растулов что-то ещё кричал, но я его уже не слушал. Подскочил к капитану. Выбил сзади его шлем. Другой рукой захватил его за шею и подбил ногой под колено. Сервоприводы и наномышцы доспеха напряглись от нехилой нагрузки, но я удержал противника на весу, да так, чтобы голова Дюрана не оторвалась.
Алан взмахнул руками, но ничего сделать не смог. Он захрипел в моих объятиях и беспомощно наблюдал, как ОМОН вяжет его офицеров, словно те безвольные куклы.
— Молодец, Туров, это пират Жан Лафит, — услышал я Растулова, когда всё было кончено, — Клим Евгеньевич откуда-то раздобыл его портрет. Берите под контроль корабль и стыкуйтесь к станции. Да, осторожно, у него индекс развития, по данным разведки, тридцать единиц.
* * *
Резкая смена приказов не застала нас врасплох. Она, как родная, легла на мою паранойю. Бородько в машинном отделении обезвредил старпома. Взял «сердце шхуны» под контроль и, с половиной отделения, оттянулся обратно на перекрёсток между жилым отсеком и арсеналом.
Экипаж Дорады, как выяснилось, готовился к захвату досмотровой группы. Но, как оказалось, был не готов столкнуться с абордажным отрядом и роботами.
Короткую перестрелку нельзя даже боем назвать. Бородько, при поддержке роботов, ворвался в жилой отсек, играючи подавил сопротивление и захватил всех пиратов.
Мы же, в сопровождении Лафита, без боя взяли рубку, и корабль оказался захвачен полностью.
— Вас кто-то навёл? Кто меня сдал? — спросил Лафит, сидя на полу.
Его достали из доспеха, а рядом с ним, с тесаками в руках, стояли Гвоздь и Гадел. Оба перешагнули порог в тридцать пунктов индекса, и пират был об этом предупреждён.
Я убедился, что наши пилоты с катера справляются с системами шхуны, и проверил, как дела у Бородько. Увидел, что он уже заканчивает зачистку корабля, и конвоирует весь экипаж в кают-компанию. Только после я повернулся к Лафиту и посмотрел на него.
Блестели золотые пуговицы на синем кителе. Спускалось на грудь когда-то светло-серое, а теперь желтоватое жабо. Оно ложилось поверх белой рубашки и придавало образу пирата экстравагантности.
Мне показалось, но капитан Дорады стал выглядеть лучше. С его лица ушла тревога. Разгладились складки на лбу. Он не выказывал страха, смотрел прямо и спокойно. В своём платье он выглядел солидно. Ему бы не на палубе сидеть, а за столом из лакированного дерева. Готовый образ офицера восемнадцатого века для какого-нибудь художника.
— Вы не скажете мне, да? — растянул он губы в понимающей улыбке.
— Нечего говорить, — пожал я плечами, — не знаю.
— Как же глупо всё вышло, надо было дать залп по вашему катеру, и попытаться сбежать, — вздохнул Лафит.
— Что же не дали? — спросил я, сгоняя Фею с капитанского кресла.
— Понадеялся, что моё новое лицо никто не знает, — Лафит смотрел, как я занимаю его место. — На корабле в этот раз нет ничего запрещённого, да и сам корабль мы совсем недавно захватили.
— Вы так легко говорите об этом?
— А чего скрывать? — ухмыльнулся пират, — у вас на меня столько, что кораблём меньше, кораблём больше.
А, ведь, он прав. В академии мы изучали биографии действующих пиратов. На Лафите клейма негде ставить. Один корабль погоды ему точно не сделает.
— Тогда расскажите, что Вы делали в этой системе? — я поднял забрало и встретился взглядом с Лафитом. — Зачем зашли сюда, раз на борту нет ничего запрещённого?
— Э нееэт, лейтенант, — он внимательно изучал моё лицо, словно запоминал его, — Вы же не в силах предоставить мне амнистию, так?
— Конечно, нет, — развёл я руками, — я обычный лейтенант флота.
— Значит, историю свою я приберегу для судьи или для большего чина, — улыбнулся Лафит, — если договоримся, то мы с Вами, лейтенант, ещё встретимся, причём по одну сторону баррикад.
— В смысле? — не понял я.
— Каперский патент, неужели не слышали?
— Российская Империя этим не занимается, — сказал я, но стопроцентной уверенности в моём голосе не было. А вдруг?
— Да, такое я слышал, причём от многих держав, — ухмыльнулся Лафит, но, заметив, как я нахмурился, тут же поправился: — даже, если, нет. Свой человек, тайный агент, который знает тут многих, пригодится Вашей стране, лейтенант? Как думаете?
Я промолчал.
— А я думаю, что да. Главное показать свою ценность.
— Ценность и самомнение — разные вещи, — не выдержал Бобёр. Он сидел на одном из кресел в рубке и прислушивался к нашему разговору. — Что может быть ценного в пирате, чтобы его отпустить?
После его слов все бойцы отряда посмотрели на меня. Не на Лафита, который мелко затрясся от смеха, а на меня.
— Много чего, — протянул я осторожно, — маршруты, имена, названия кораблей, точки сбыта товаров, да ты сам понимаешь.
— Но он же загубил множество людей, — не сдержался Фея.
— И понесёт наказание, — кивнул я, — но, возможно, если докажет ценность, казнь ему заменят на пожизненное заключение.
— Слушайте командира, ребята, он у вас умный, — улыбнулся Лафит и посмотрел на Бобра, — потому лейтенант он, а не ты.
Серёга насупился, а я одёрнул пирата:
— Не стоит, я ж и врезать могу.
— Молчу, молчу, — Лафит выставил связанные руки ладонями вперёд, — но Вы, лейтенант, не до конца правы, ценность может потянуть и на свободу. Поверьте мне. Тому, кто уже не раз такое проходил.
Верить ему я не хотел. Понимал, что он прав в первом случае. Он мог сохранить себе жизнь и, несмотря на все бесчинства, выторговать пожизненный срок. С этим я ещё мог смириться. Пусть потрудится на благо Империи. Добывает руду, или что там ещё делают на тюремных планетах.
Но в других странах, особенно у Бритов и Юсовцев, в норме было отпускать таких под «своим флагом». Они раздавали каперские патенты направо и налево. Укрепляли таким образом своё присутствие в свободных землях. Их проклинали за это, но ничего поделать не могли.
Мне хотелось верить, что моя страна, мой император, в такие игры не играли. Не ковырялись в грязи, пытаясь найти самоцветы. Не загребали жар чужими руками. Это бесчестье. Это мерзко и отвратительно.
Да, я верил, что мы не такие. Иначе честь нашего флота, всех офицеров, наша работа — просто пшик. Предмет для насмешки. Иначе теряется смысл от всего, что мы делаем.
— Вижу, Вы призадумались, лейтенант, — улыбнулся Лафит, — это хорошо, куда лучше, чем жить в неведении, правда? Хотите расскажу, как всё будет?
— Нет, — качнул я головой и указал Гусару на пирата.
Миша понял меня с полуслова. Шагнул к нему и вколол снотворное. Глаза Лафита закатились, и он, обмякнув, распластался на палубе.
— Ну вот, а как всё будет? — как-то жалобно спросил Феймахер.
— Его казнят, — сказал я твёрдо, — или, если он всё же окажется полезным, дадут пожизненное на планете поселении.
Ребята вновь посмотрели на меня, на их лицах читалось замешательство и неуверенность. Потому я добавил в голос металла:
— До конца своих дней он будет гнить в рудных шахтах, а информация, которую расскажет за это, поможет поймать ещё больше пиратов, спасти жизни людей. Понятно?
— Да…
— Так точно…
Раздался нестройный хор голосов.
— Тогда хватит болтать, готовьтесь к стыковке со станцией, нам пиратов конвоировать.
