Когда мы вернемся (СИ) - Батыршин Борис

Внутри отель так же почти не изменился — самые значительные перемены были заметны в холле первого этажа. Появились стойки регистрации, кадки с деревьями по углам и возле ведущей на балкон второго этажа широченной лестницы; по мраморному отполированному до зеркального блеска шныряли между людьми четырёхколёсные тележки роботов-носильщиков — об один из них я чуть не споткнулся, едва выйдя из лифта, а ещё раньше заметил такие в зале ожидания на станции «Гагарин», откуда мы отправились на Землю. Информационные табло, экраны, большие картины на стенах — виды других планет, портреты людей в скафандрах — среди них я обнаружил немало знакомых, в том числе и Волынова — и едва сдержался, чтобы не помахать капитану первой «Зари» ладонью. Сколько сейчас капитану первой «Зари», девяносто? Надо бы, подумал я, навестить старика — и не одному, а всем нам, и Юрке-Кащею, и Оле и другим, летавшим вместе с Борисом Фёдоровичем. Если, конечно, застанем его — помнится, в «той, другой» реальности он благополучно дожил до 2023-го года, и остаётся надеяться, что десятилетия, проведённые во Внеземелье, не урезали отпущенные ему природой годы.

Под потолком холла вместо прежней многоярусной хрустальной люстры висело странное сооружение, которое я поначалу принял за макет летающей тарелки, но, приглядевшись, понял, что это аэростат в форме двояковыпуклой линзы — и даже различил висящую под ним на блестящих проволочках кубик гондолы. Бок аэростата украшала бледно-красная надпись «ОКЕАН», и это окончательно вогнало меня в ступор — морская-то тематика тут при чём? Да и сам аэростат представлялся не слишком уместным, скорее уж, тут следовало подвесить макет космического корабля — «Зарю», «Арго», или один из этих, новых, похожих на кубриковский «Дискавери». Или, скажем, обновлённый «Гагарин», чей огромный, сверкающий на фоне бархатно-чёрного космоса россыпью разноцветных позиционных огней бублик, я хорошо рассмотрел, паркуя «Зарю» на околоземной орбите…

Орбитальную станцию «Гагарин» было не узнать — гигант по сравнению с тем, прежним, довольно-таки скромным по нынешним временам сооружением. Что ж, удивляться не приходится — с тех пор, как металлический бублик начал накручивать обороты вокруг планеты, миновало… больше сорока лет. За это время изменилось всё, включая название — на этапе проектирования станция носила название «Остров». В процессе эксплуатации станция непрерывно достраивалась, появлялись новые отсеки — по большей части, в безгравитационной зоне, в виде пристыкованных к внешнему кольцу секций, совершенствовались системы жизнеобеспечения, менялась вместе с прогрессом в тахионной физике и аппаратура «батута». Однако первоначальная конструкция накладывала ограничения — население станции ограничивалось пятью сотнями, да и «батут», некогда поражавший воображение своими размерами, самый крупный самое крупное из существовавших на момент запуска в эксплуатацию, вдвое превосходя размерами «батуты» Байконура и мыса Канаверал, довольно быстро лишился этот статуса. Напряжённая эксплуатация, как и неизбежные ошибки, допущенные на стадии проектирования — всё же «Гагарин» был первенцем среди подобных объектов — неизбежно давали о себе знать, и уже года за два до отбытия «Зари» пошли разговоры о перестройке станции. В ожидании начала работ «Гагарин» из признанной «орбитальной столицы» сделали транзитной станцией, через которую шло до половины всех грузоперевозок Ближнего Внеземелья; там же установили первые рабочие установки пассажирского Нуль-Т, что произвело настоящую револцию в пассажирском транспортном сообщении. К моменту нашего отлёта обновлённый «Гагарин» существовал лишь в проектах и макетах — насколько я мог судить, один из них и был реализован, воплотившись в гигантский тор, висящий сейчас в пространстве в паре километров от звездолёта. Диаметр его «батута» составлял не меньше сотни метров — вполне сравнимо с о «звёздными обручами» из засолнечной точки Лагранжа, как и с тем, что был найден на Энцеладе…

Мне не раз случалось проводить корабли сквозь «батуты» космических станций. Каждый раз мы выныривали из червоточины едва ли не задевая кромки — словно чересчур громоздкая грузовая фура, выезжающая из узкого тоннеля. Но на этот раз всё было иначе — между бортами и «берегами» оставалось не меньше полутора сотен метров, и я ощутил себя на борту битловской Жёлтой Субмарины, всплывшей вместо какого-нибудь Моря Ничего[1] в небольшом подмосковном озерке. Откуда такая аналогия? Понятия не имею, спросите что-нибудь полегче. Но факт остаётся фактом — мурлыча под нос бессмертное «We all live in a yellow submarine…» я, работая маневровыми движками, отвёл «Зарю» от плоскости гаснущего тахионного зеркала, выполнил маневр разворота, и корабль завис в пространстве километрах в пяти от «Гагарина» и не более, чем в трёх от «Артура Кларка», похожего на детскую игрушку в виде деревянных цилиндриков и колец, нанизанных на круглую палочку.

Нас встречали — сообщение о прибытии было отправлено ещё с «Лагранжа-2», и теперь оставалось дождаться вызова по радио, после чего, обменявшись несколькими фразами с диспетчерской службой, расслабиться и наблюдать, как от борта станции оторвался и полетел к нам крошечный кубик корабля приорбитальных сообщений. Кромки обзорного иллюминатора озарились жёлтым — Середа, сидевший за пультом внутрикорабельных систем, врубил позиционные огни, и створки ангара медленно поползли в стороны, распахиваясь в чёрную, испещрённую крошечными оспинами звёзд, пустоту.

— Ты с ним поосторожнее… — посоветовал я. — Андрюша наш теперь большой начальник, скажешь что-нибудь не так — враз Внеземелье закроет. И будешь до самой пенсии кустики выращивать в «Астре»…

«Астра», полноразмерный макет жилой секции «Гагарина», был лет сорок назад оборудован в Королёве, на полигоне Центра Подготовки. В своё время «юниоры», в число которых входила и Оля Молодых (это ей была адресована моя реплика) провели там несколько недель взаперти, на предмет проверки на психологическую совместимость. С совместимостью тогда не задалось — дело закончилось шумным скандалом, главную роль в котором сыграл другой член нашего экипажа, Влада. Сейчас она стояла у иллюминатора, и делала вид, что происходящее её не касается.

Андрей Поляков, о котором, собственно шла речь, поморщился.

— Ладно тебе, Лёшка… — сказал он. — Нашёл начальника! Да если бы я тогда пошёл не на «Арго», а как вы, на второй «Заре»…

— … то не стал бы директором Департамента Космофлота. — я ухмыльнулся. — Или тывыше метишь? Слышал, тебя чуть было не выбрали Председателем Координационного Совета Проекта? А что, «товарищ Председатель» — это звучит гордо, почти как Мао…

— Так ведь не выбрали… — Поляков вздохнул, как мне показалось, невесело. — И вообще, может хватит, а? Столько не виделись, а ты клоунаду разводишь!

Андрюшка, как ни крути, был прав. По всем канонам жанра нам следовало обняться прямо в шлюзе, хлопая друг друга по спинам и утирая скупую мужскую слезу — всё же тридцать шесть лет разлуки — и какой разлуки! — это вам не жук чихнул! Но… мы выстроились у люка ангара, ожидая встречи с высоким начальством, не догадываясь, что за грозным титулом «Директор департамента Объединённого Космофлота» скрывается наш старый друг. В итоге встреча оказалась смазана во всех смыслах, и теперь я судорожно искал выход из сложившейся ситуации. Андрея, похоже, такая встреча несколько обескуражила — он-то, прекрасно зная, кого увидит, постарался обставить первую встречу максимально демократично, для чего оставил свиту из помощников и референтов, на «Гагарине», а сам вместо официального костюма или станционного комбинезона облачился в невесть как добытые на станции джинсы и рубашку, так что единственным знаком его положения оставалась полоска ткани с буквами «А. Поляков», пришитая над нагрудным кармашком.