Я тут же повернулась к нему, улыбнулась, голос — сладкий, как синтезированный сироп:
— Ой, милый Дар… разве это флирт? Он грозит меня на цепь посадить.
А ты… ты бы хоть чашку чего-нибудь тёплого предложил. Или руку пожал. Или… — я наклонилась чуть ближе, почти шёпотом, — сказал, что я выгляжу сегодня особенно спасаемой?
Дариэн наконец оторвался от экрана. Взгляд — сиреневый, тёплый, с искоркой.
— Спасаемой? Ты выглядишь так, точно уже спасла всё, что стоило спасать. Осталось только…
Он кинул лёгкий, насмешливый взгляд в сторону Корва как игровой пинок под рёбра.
Мы помолчали.
Потом я наклонилась ближе, голос — чуть ниже:
— А если я скажу, что хочу остаться с тобой после миссии?
— Я скажу: „Сначала выживи“. А потом — мы поговорим.
— Обещаешь?
— Капитан не даёт пустых обещаний.
Корв не шевельнулся.
Но хвост его дёрнулся — один раз, резко, как удар хлыста.
А в глазах — янтарь вспыхнул до белого.
— Ты невыносима, — прохрипел он, не глядя.
Я не ответила.
Я чувствовала взгляд Корва. Тяжёлый. Горячий. Как ожог.
Его пальцы сжались так, что хрустнули суставы. Он чуть подался вперёд — настолько, что между нами осталось лишь дыхание. И резко отстранился будто сам испугался того, что едва не сделал.
Ревность. Не тихая. Не сдержанная. А звериная — с оскалом, с когтями, с желанием вцепиться и не отпускать.
«Обними меня», — шептало что-то внутри меня.
«Не смей», — отвечала я ему. Потому что после «обними» всегда идёт «оставь». Я слишком хорошо знала эту последовательность. Слишком часто проходила этот путь.
А он всё смотрел. И в этом взгляде я читала: «Если ты сейчас улыбнёшься ему ещё раз — я либо схвачу тебя, либо разобью что-то вдребезги. И не факт, что не тебя».
Я снова повернулась к Дариэну — и улыбнулась. Широко, почти до боли. Потому что эта улыбка была моим щитом. Щитом от его гнева, от его ревности, от моего собственного страха.
Не смотри на меня так. Не заставляй меня чувствовать. Не буди то, что я так старательно хороню под шутками и пустыми словами.
Если я перестану улыбаться — я почувствую. А чувствовать сейчас — значит сломаться. Значит признать, что мне не всё равно. Что его взгляд режет глубже, чем я готова вынести.
И пусть Корв видит эту улыбку. Пусть злится. Пусть сжимает кулаки до хруста. Потому что лучше его ярость, чем та пустота, которая ждёт меня впереди. Лучше его гнев — чем тишина, в которой я в итоге останусь одна.
Пусть думает, что мне весело. Что мне легко. Что я могу шутить и флиртовать, будто ничего не происходит.
Но каждый раз, когда я заставляю себя улыбнуться, внутри что-то трескается. И я знаю: если он сделает ещё одно движение в мою сторону — эта трещина разойдётся. И тогда уже не будет ни щитов, ни масок, ни спасительных шуток.
Я сжала зубы, борясь с порывом — развернуться, наклонитсяь к нему, сказать… что? Сама не знала. Вместо этого выдохнула сквозь улыбку и мысленно бросила ему вызов:
«Не прожигай глазами обшивку. На самом деле я и ТВОИ рога хочу натирать до такого блеска, что верховный жрец швархов обзавидуется».
Корв резко отвёл взгляд.
В паху, несмотря на злость, — нестерпимо заныло.
И вдруг — что-то просочилось внутрь.
Светящиеся капли — не вода, не пыль, а частички чего-то ушедшего.
Они парили в воздухе, как пепел звёзд, как слёзы, которые никто не пролил.
Я протянула руку.
Капля коснулась пальца — и взорвалась.
— Женщина в форме колониста, рука протянута к ребёнку, глаза — полные ужаса,
— Старик у генератора, пытается включить резерв, но пальцы уже не слушаются,
— Юноша в скафандре, смотрит в иллюминатор, и за ним — пустота, где раньше была планета.
— Это… мёртвые, — прошептала я.
— Не смотри, — резко одёрнул Корв, схватив меня за запястье.
— Она не смотрит, — перебил Риэль, не отрываясь от сканера. — Это планета показывает то, что должно. Она проверяет нас.
Тишина.
Даже двигатели замолчали.
***
Шаттл сел мягко, видимо планета наконец-то решила: „Ладно, проходите“.
Мы вышли.
Тишина.
Не «тихо». А глубокая, вселенская тишина, создавалось впечатление время забыло, как идти.
Перед нами — Храм Пульса.
Не здание. Не сооружение.
А песня, застывшая в камне.
Стены — не из мрамора, не из гранита, а из живого кристалла, прозрачного, как слеза, но тёплого на ощупь, он помнит, как его касались.
Они извивались, не как колонны, а как стволы древних деревьев, сплетённые в арки, устремлённые ввысь, к сводам, где свет не падал — а рождался.
Своды — не потолок, а небо, запечатанное в камне:
— Звёзды — не нарисованы, а вплетены, как нити света в ткань,
—Облака — не резьба, а дымка, что движется, если смотреть долго,
— Луны — не диск, а отражение, которое смотрит на тебя, а не ты на неё.
Пол — не камень, а зеркало, но не отражающее лицо, а пульс:
— Каждый шаг — не звук, а волна,
— Каждое дыхание — не шум, а эхо,
— Каждая тень — не отсутствие света, а память о том, кто здесь был.
Риэль приложил ладонь к стене.
Чешуйки замигали, как считывающие элементы.
— Тут… текст. На языке Вейланов. Сложный. Но суть — ясна.
Риэль перевел:
«Только тот, кто может оставить тело и стать чистым сознанием,
способен пройти по Лабиринту Пульса, что ведёт в ядро планеты.
Там, в центре, стоит Зеркало — не из стекла, а из застывшего вопроса:
„Почему ты ещё здесь?“
Если ответ — не „ради себя“, а „ради других“ —
тогда пульс возобновится.
Иначе — тишина навеки».
Все замерли.
— Подожди, — сказала я. — Мне сейчас одной кажется, что я должна стать прозрачной, спуститься в подземный лабиринт, найти зеркало… и при этом привлечь облако, которое за минуты сожрёт вас всех?
— Тебе не кажется, — согласился Дариэн. — Это так.
— Значит, этот план не подходит, потому что я не собираюсь жертвовать вами и оставаться с ответами, но в полном одиночестве, посреди этого, вселенная его поглоти, облака, — простонала я.
— Нет, — отрезал Корв, не глядя.
Но все все поняли:
Если не она — то, кто?
—Так, предлагаю взять себя в руки, вернуться на корабль и хорошенько об этом подумать, возможно придется напиться, — выдохнул Риэль.
К шаттлу мы вернулись молча.
У шлюза Корв остановился, протянул руку, чтобы помочь мне забраться в шаттл.
Его пальцы едва коснулись моей ладони — лёгкое, почти невесомое прикосновение. Я резко отдёрнула руку, будто обожглась. По спине прокатилась ледяная волна.
— Сама справлюсь, — бросила я, проскальзывая внутрь.
