Чёрная сабля (ЛП) - Комуда Яцек

Он шёл по хрустящим костям, задел череп — тот со стуком покатился в сторону. Добрался до алтаря. Каменная плита была расколота — её раздавили корни деревьев, пробившиеся сквозь пол. Они оплели камень, стиснули и разбили на куски.

У алтаря горела свеча. Дыдыньский осмотрелся в поисках тела в чёрных доспехах, но ничего не нашёл. Нигде не было ни шлема, ни клочка чёрного плаща. Здесь не было останков Христиана.

— Ваша милость, ваша милость, — прошептал Ясек. — Это люди свечу зажгли, чтобы злых духов отогнать.

— Твой отец был здесь, когда разбили отряд фон Турна?

— Нет, всё случилось не здесь. Крестьяне и гайдуки пана Лигензы настигли их возле нашего хутора... Под Верушовой... Мой отец помогал каштеляну устроить засаду.

— Прочь отсюда!

— Милостивый пан Дыдыньский... Неужели вам непременно нужно его убить?

— Я дал слово Лигензе.

— Он жестокий человек, без чести и совести! — вспылил Ясек.

Дыдыньский заметил блеснувшие в глазах парня слёзы.

— Но почему...

— Потому что я — Дыдыньский. И я всегда держу данное слово! Беги! Не хочу, чтобы ты пострадал...

— Пан...

Одним стремительным движением пан Яцек рассёк воздух саблей. Срезанный фитиль упал на алтарь. Ещё мгновение он горел, мерцая, и погас.

— Это приказ! Прочь!

Ясек огляделся.

— Быстрее! Шевелись!

Парень бросился к выходу. Яцек услышал затихающий стук его сапог, потом ржание коня, и всё стихло.

Долго стоял он у алтаря с обнажённой саблей. Наконец отстегнул ножны и швырнул их на каменный пол, заправив полы жупана за пояс. И стал ждать.

Издалека донёсся грохот тяжёлых копыт. Огромный конь нёсся длинными прыжками сквозь заросли. Трижды громко заржал. А потом... Потом Дыдыньский услышал лязг металла. Грохот тяжёлых шагов. Прерывистое дыхание. И свист палаша, покидающего ножны.

Он ждал, обратившись к входу.

Лязг. Грохот. Лязг. Тяжёлое дыхание всё ближе. Лязг чёрных доспехов! Замах! Зловещий свист палаша!

Присел, уклонился, ударил, принял на блок, сделал обманный выпад. Шелест плаща, визг гусарской сабли!

Дыдыньский увернулся от удара, который снёс бы ему голову. Присел, крутанулся в пируэте, сам атаковал. Чёрный призрак отбил лезвие гардой клинка, нанёс широкий удар от локтя, затем крестовый от плеча.

Блеск! Финт! Удар! Парирование!

Кости хрустели под их коваными сапогами. Клинки сверкали молниями. Чёрный рыцарь рубанул влево, схватив палаш обеими руками. Дыдыньский уклонился, перекатился через алтарь, а палаш врезался в камень, с грохотом отколов кусок и обрушив его на пол.

Они бились как равные. На каждый удар находилась защита, на каждый выпад — отбив.

Удар, финт, уклонение, выпад!

Костяная колонна рухнула с грохотом, когда на неё отбросило Дыдыньского. Он мигом перекатился по полу. Чёрный рыцарь рубанул палашом, промахнулся. Каменная плита разлетелась вдребезги.

Дыдыньский оттолкнул его ногами, вскочил с пола. Польская сабля заскрежетала по доспеху, постамент покачнулся, задетый панцирным плечом рейтара, рассыпался в щебень, подняв облако пыли. Вместе с ним обрушилась часть костяной стены, и в часовню хлынул свет.

Чёрный рыцарь пошатнулся. Сабля дважды звякнула по его доспеху. Дыдыньский извернулся змеёй и рубанул противника по ноге чуть ниже колена. Чёрный отступил, а потом, выронив палаш, бросился на Дыдыньского! Схватил закованными в сталь руками шляхтича за горло, швырнул назад, намереваясь размозжить ему голову о каменный постамент.

Дыдыньский молниеносно отбросил саблю, выхватил правой рукой кинжал и, падая, что было сил, вонзил его наискось под мышку рейтара, где не защищали доспехи... Чёрный всхрипнул. Дыдыньский ударился головой о камень — перед глазами вспыхнули звёзды, рот наполнился солёным вкусом крови. Они рухнули на пол. Рейтар повалился набок, хрипя. Попытался подняться, но только опрокинулся на спину, судорожно дёрнулся и затих.

Пан Яцек вскочил на ноги. Тёмные пятна плыли перед глазами. Кровь из разбитой головы струилась за воротник жупана.

Пошатываясь, он подошёл к чёрному всаднику.

Конец... Наконец-то всё кончено.

Ева... Тихая Ева. Теперь она будет его. У него будет всё... Как же он жаждал её в этот миг.

Он склонился над телом в чёрных вороных доспехах с лилиями. Сейчас он увидит его лицо.

Осторожно коснулся забрала. Чей облик таится под ним... Кто это? Верушовский? Лигенза? Заклика? Ясек? Кто-то иной...

Он поднял забрало и застыл. Из-под тяжёлого шлема на него смотрела пара мёртвых голубых глаз...

Под ними не было лица. Облик этого человека изуродовали чудовищными пытками. Вместо носа — дыра, обрывки губ обнажали пожелтевшие, выщербленные зубы.

Вот почему он прятал лицо!

Сбоку, под мышкой, растеклась огромная лужа крови...

Портрет! Лик, с которого содрали краски.

Он опустил забрало на изуродованное лицо. Кто и когда так изувечил этого человека? За что?

Потянулся к кошелю убитого. Золота там не нашлось, только бумаги. Письмо, сложенное вчетверо и запечатанное гербом Лигензов — Любичем.

Высокородный и возлюбленный пан-брат. Люблю тебя и не могу прогнать из мыслей с той поры, как увидела в отцовском доме. Знаю, что батюшка поднёс тебе чёрную похлёбку, но скажу так — не беда! Сбежим, как ты хотел, в Силезию. Жди меня послезавтра в полдень у креста на распутье близ деревни Наружновичи. Там свидимся, любимый мой. Молю, дождись...

Ева из Лигензов

Письмо выскользнуло из рук Дыдыньского. Он пошатнулся, опустился рядом с чёрным рыцарем, прислонился к его доспехам. Так и сидели они рядом — мёртвый и живой, связанные страшной правдой.

Уже смеркалось, когда он уложил Христиана фон Турна в часовне на вечный покой, вскочил в седло и растворился в сумерках.

11. Чёрный всадник

Грянул мушкетный выстрел. Конь Дыдыньского с пронзительным ржанием рухнул наземь. Всадник упал, придавленный его тушей.

Четыре тени метнулись к нему. Один меткий удар прикладом — и Дыдыньский потерял сознание. Его тут же скрутили и поволокли к дереву. Прислонили к стволу.

Дыдыньский медленно пришёл в себя. Разлепил веки. Холопы. Четверо. В цветах Лигензов.

Старший, с пышными усами и лицом, изрытым шрамами, навис над шляхтичем.

— Готовься к смерти, кавалер. Молись.

— Видать, еретик! — оскалился второй.

— Всё равно умру, — процедил Дыдыньский. — Скажите только, кто велел меня убить.

Они переглянулись.

— Как кто? Панна-каштелянка. Ей приказывать, нам исполнять.

— Насыплем тебе курган повыше. Камнями завалим.

— Чтоб не встал из могилы, как тот чёрный всадник.

Старший рывком вздёрнул Дыдыньского. Остальные вскинули ружья.

Глухо грянули выстрелы. Один из холопов рухнул замертво. Второй упал навзничь, забился в судорогах.

Две тени выпрыгнули из-за кустов. Старый гайдук схватился за пистолет, но не успел прицелиться — Дыдыньский, хоть и связанный, подсёк ему ноги. Пуля просвистела мимо Яцека, выбив щепу из дерева. В тот же миг чекан Ясека раскроил череп холопу. Последний из врагов выхватил саблю, сцепился с Верушем, а после рухнул пронзённый, издал последний стон и затих.

— Едва поспели! Ей Богу, едва! — выдохнул Ясек.

Веруш с сыном подняли Дыдыньского. Разрезали путы. Старик торопливо влил в рот шляхтича глоток горилки.

— Век вам благодарен, пан Верушовский, — прошептал Дыдыньский. — Отпустило.

Долго сидели они, глядя на убитых, на кровь и брошенные аркебузы. Наконец Яцек нарушил молчание:

— Я убил его.

— Знаю. Недолго ему оставалось. Тогда, шесть лет назад, жизнь его кончилась. Приехал он к часовне со своими людьми. А там уже ждали люди Лигензы. В западню заманила его каштелянка... Панна Ева. Велела изуродовать. Потому и прятал лицо.

— Ты помогал ему?

— А почему нет? Но не убивал.

— Откуда он взялся?

— Полгода назад объявился. Сказал, что смерть лучше такой жизни.

— Мести искал?