Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec"

— Хорошо, — сказал я, переводя взгляд с будки на дорогу. — Проверим метроном.

Я повёл машину прямо, игнорируя поворот. Будка осталась позади. В ту же секунду все встречные фазы разом моргнули — словно рассерженные глаза. Радио зашипело.

— Не туда… не туда…

— Именно туда, — парировал я. Рули вдруг стали лёгкими. Я перехватил руль с юношеской ловкостью. Эта ловкость меня и выдала: я вёл машину так, будто мной управлял кто-то другой. Лишь стрелки часов неумолимо ползли назад: 9:28, 9:27…

— Эй, — кинул я через плечо. — Хочешь — садись вперёд.

Молодой не двинулся. Зато ремень пассажира сам выскользнул из паза и щёлкнул, пристёгивая пустоту рядом со мной. Я выругался сквозь зубы.

— Значит, рядом сидит невидимка? Удобно.

Краем глаза я заметил движение справа: на обочине шла ещё одна «Волга», в точности повторяя нашу скорость. В её салоне — тьма, но в стекле я ясно разглядел своё отражение. Тот я смотрел на меня так же пристально. Он поднял руку — точь-в-точь мой жест — и сложил пальцы в ноль. Кивнул. И исчез, будто кадр склеили.

— Круто, — сказал я. — Настоящий парад дублей. Где мои титры?

Радио откашлялось и заговорило голосом отца — старым, хрипловатым:

— Сынок… если ведёшь — не оглядывайся. Если оглядываешься — значит, уже не ведёшь.

— Поздновато для наставлений, — проворчал я, но взгляд зафиксировал на разметке. В тот же миг все «Волги» впереди синхронно мигнули левыми поворотниками — как хор, взявший одну ноту. И я понял: дорога пытается меня синхронизировать. Сделать частью стаи, а не солистом.

— Не выйдет, — сказал я. — Я — маргинал.

Где-то сбоку завыла сирена. Я машинально глянул в зеркало — и, конечно, встретил его взгляд. Я-2024 прильнул к стеклу, губы шевельнулись: «Не тормози». В радио — с запозданием:

— Тормози…

Я рассмеялся. Смех вышел хриплым, но живым.

— Режим «орёл и решка». Монета всегда падает ребром, да?

Я не стал тормозить. И оказался прав — сирена была не сзади, а внутри. Часы Странника взвыли, стрелки дёрнулись и на секунду рванули вперёд: 9:26 → 9:27. Мне стало смешно от ужаса.

— Так, — сказал я. — Давай договоримся. Я веду. Ты, — кивнул я в зеркало, — сидишь тихо. Радио — вещай только по делу. Дорога — дай мне проехать без этой колонны.

Колонна не исчезла — «Волги» стали прозрачнее. Словно перешли в иное измерение, где их задача — лишь обозначать форму. Я поймал себя на мысли: если высуну руку, пройду сквозь любую, как сквозь дым. И тут же испугался этой мысли.

— Ещё один тест, — сказал я, будто беря интервью у самого себя. — Если ты — я, скажи то, чего не знает никто.

Радио замолчало, затем спокойно, почти нежно произнесло:

— Ты спрятал билет в обивку сиденья. Думал, что так спрячешь и время.

— Старо, — отрезал я. — Другое.

Пауза. И потом:

— Ты не сказал маме, что видел отца в ночном зеркале. Боялся, что он исчезнет снова — на этот раз из её глаз.

Я сжал руль. Это было слишком тихо и слишком точно. Такую деталь я бы не выдумал.

Дальше — резкая стена тумана. Дорога расширилась: слева — спуск к реке, мост-арка; справа — тот самый пост, будка, в которой никого. И — выбора нет, только вилка.

— Налево? — спросил я.

Радио молчало. Зеркало тоже. Лишь часы дёрнули стрелки вперёд — на едва заметное деление.

— Поедем прямо, — сказал я. — Хоть раз без подсказок.

Я дал газу. «Волга» послушалась, как молодая. Лента дороги закрутилась спиралью; по краям вспыхивали белые круги, нарисованные мелом — как у Ани. Они оставались позади, а внутри меня зрело знание: кто-то бежит впереди, ставит метки, чтобы я не сбился. Возможно, это я сам. С того берега.

На секунду я-2024 исчез из зеркала. Я почти обрадовался — и тут он материализовался рядом. Чётко и ясно: просто появился в пассажирском кресле. Ремень, я помнил, уже был пристёгнут. В боковом стекле — его профиль, мой профиль, только моложе. Он не оборачивался. Лишь положил ладонь на панель, прикрыв часы Странника. И стрелки — клянусь — остановились.

— Вот как, — выдохнул я. — Значит, в кадре их можно остановить.

Я повернулся к нему — медленно, боясь спугнуть собственное прошлое.

— Скажи что-нибудь нормальным голосом. Без радио.

Он улыбнулся — и не произнёс ни звука. Но я прочитал по губам: «не садись…» — а я уже сидел; «развернись» — а я мчал вперёд. И я понял — мы не совпадём. Мы можем делить память, но не решения.

Я протянул руку — не касаясь — и сказал:

— Тогда, брат, смотри. Я попробую иначе.

Он кивнул. Часы тикнули один раз — вперёд. За поворотом дороги вспыхнула белая табличка без букв — чистое поле. Я хотел мысленно оставить там своё имя, но передумал. Оставил ноль.

Колонна «Волг» распалась в туман, как массовка после команды «Стоп!». Мы выехали на прямую. Радио прошептало почти одобрительно:

— Пока так.

Я усмехнулся.

— А там посмотрим.

И вжал газ — впервые почувствовав, что веду не только машину.

Прямая оборвалась внезапно, будто плёнка порвалась на склейке. Дорога расползлась на несколько полос, и каждая вела туда же — вперёд, но разными путями-близнецами. По обочинам туман стоял глухой стеной. В нём угадывались силуэты — «Волги», «Волги», «Волги» — будто кто-то тиражировал один кадр до горизонта.

Часы на панели дёрнулись и встали: 9:30. В тишине щёлкнула пустота.

— Ну? — бросил я в пространство. — Покажете фокус?

Радио молчало. Я-2024 сидел рядом и смотрел перед собой, как пассажир, который всё уже понял и потому не спорит. Он слегка постучал пальцами по панели — ровно три раза. Тук-тук-тук. В такт этому стуку слева вспыхнули огни придорожной заправки. Неон мигнул. Вывеска сложилась из букв и цифр: ПРИВАЛ–93.

Я сбросил газ. Рулю было достаточно намёка. Мы плавно свернули к заправке, и туман расступился, образовав идеально круглую площадку: две колонки, будка кассира с мутным стеклом. Всё до боли знакомо и абсолютно пусто. Стёкла отражали мои фары как слепые глаза.

У колонок стояли две «Волги». Одинаковые, как клоны. Одна — чуть темнее, другая — с едва заметной вмятиной на крыле. На номерах: 93–93. На стекле кассы, которое я видел в других местах и временах, лежал иней — и на нём кто-то начертил круг. Ноль.

— Плохая примета, — сказал я, заглушив двигатель. Тишина накрыла с головой.

Часы щёлкнули и шагнули вперёд — один шаг. 9:31. Я вздрогнул от внезапной надежды и страха. Рядом я-2024 сжал губы, будто удерживая внутри какую-то фразу.

Из динамиков донеслось не голос, а дыхание. Тёплое, человеческое. За ним — шёпот, в котором сплелись все голоса разом: мой, отцовский, дикторский.

— Не выходи…

Я положил ладонь на ручку двери.

— А если всё кончится, стоит мне остаться внутри? — спросил я в пустоту.

Ответа не было. Лишь лёгкая дрожь стекла — будто по нему провели мелом.

Я всё равно открыл дверь. Ночной воздух ударил в лицо, тяжёлый, пропитанный бензином. Туман на площадке держал форму бутафорской декорации. Я вышел и выпрямился во весь рост. В ушах стучало — то ли сердце, то ли эхо заглохшего мотора.

На асфальте, у самой двери, мелом были нарисованы круги. Детские, неаккуратные. Один поверх другого. Я посмотрел на свои ботинки — на носках уже белела пыль мела.

— Привет, — сказал я пустоте. — Давно не виделись.

Внутри будки что-то шевельнулось. Всего лишь тень сместила重心, но мне этого хватило. Я поднял взгляд — в отражении на стекле будки я увидел фигуру. Не в халате. В куртке из девяностых, в джинсах «Монтана». Человек шёл из тумана к одной из «Волг». Шёл, чуть сутулясь, будто под тяжестью невидимой камеры на плече.

— Осторожнее, — произнёс я-2024. Голос донёсся из салона — настоящий, мой, без искажений. Он был точным совпадением.

Я не обернулся. Если обернусь — сцена рухнет. Это я уже усвоил.

Я шагнул к колонкам. Сквозь туман проступили две тени на асфальте — моя и ещё одна. Но источник света был один — мои фары. Две тени от одного тела. Меня пробрала дрожь. Смеяться не хотелось.