Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec"

Фигура в куртке остановилась у «Волги» с вмятиной. Положила ладонь на крышу. Жест был моим до боли. Он не поднимал головы. Наше дыхание синхронизировалось, как две дорожки для сведения.

— Если это снова дубль, — тихо сказал я, — обойдёмся без крови.

Часы на панели щёлкнули в третий раз. 9:30. Назад. Внимание, мотор. Я задержал дыхание, как перед прыжком в воду.

Между колонками треснул динамик на столбе. Пластиковая решётка задрожала, и оттуда, будто из консервной банки, пополз мой голос — но из завтрашнего дня:

— Не садись за руль…

Поздно. Он уже тянулся к ручке.

Я сделал ещё шаг. Шершавый туман щекотал лицо. Я различал детали: кривой шов на рукаве, белую полоску на кедах. Такие же я носил когда-то. Или ещё надену.

— Эй, — сказал я, сам не зная, к кому обращаюсь. — Подожди.

Он не поднял головы. Но замер. Его пальцы лежали на ручке. Пальцы, в которых я узнавал всё: привычку держать камеру, нервную жилку, тонкий шрам у большого пальца. Я протянул руку — не касаясь, проверяя дистанцию.

И в этот момент я-2024 дотронулся до часов на панели. Я не видел, но услышал — тихий металлический щелчок. Стрелки замерли. В тишине это прозвучало как выстрел, который не раздался.

— Сейчас, — тихо сказал мой двойник, и в этом слове было всё: приказ, просьба, монтажная склейка.

Фигура у «Волги» подняла голову.

Я увидел лицо.

Не чужое. Своё. Только моложе. Живее. До всей этой истории. С тем самым упрямым выражением, что сводило с ума всех, кто пытался мной командовать.

Наши взгляды встретились.

Туман сгустился. Динамик на столбе сипло повторил:

— Не…

Часы щёлкнули. 9:30.

И второй я — тот, в куртке девяностых — рванул прочь, в тёмный провал между колонками.

Я выдохнул — слишком поздно — и понял: сцена пошла. Дубль начался.

Следующая страница ждала в темноте. Её название я уже знал.

Глава 24. Двойник

Я застыл посреди площадки, чувствуя, как туман, холодный и влажный, впивается в кожу. Передо мной — он. Мой другой. Тот, кто ещё не успел потерять молодость. Куртка адидас из девяностых, выцветшие джинсы, кеды, в которых я когда-то бегал до магазина за «Явой». Он шагал к «Волге» медленно, будто тянул время, но в каждом его движении я узнавал себя. Узнавал слишком хорошо.

Когда он поднял голову и наши взгляды встретились, внутри что-то оборвалось. Его глаза — мои глаза — округлились, словно он увидел чудовище. Секунду мы стояли так, застывшие в немом отражении друг друга, и в этой секунде я понял — он меня боится.

Я сделал шаг. Туман дрогнул.

— Подожди, — сказал я.

Но второй Марк резко отпрянул, будто я швырнул в него камень. Его лицо исказил страх. Он не крикнул, не произнёс ни слова — просто развернулся и побежал в темноту. Кеды стучали по асфальту, каждый удар отзывался эхом внутри моей груди.

— Стой! — сорвалось у меня, но голос потонул в вязком воздухе.

Я уже бросился за ним, но тут что-то хрустнуло в кармане куртки. Рука нащупала бумагу. Я остановился, дрожащими пальцами развернул её. Кривые буквы, будто написанные наспех моим же почерком, складывались в фразу:

«Ты — не ты. Это петля.»

Слова обожгли ладонь. Я перечитал их несколько раз, надеясь, что увидел неправильно. Но нет. Те же буквы, та же бескомпромиссная ясность.

Воздух вокруг похолодел. Я почувствовал, что тени на асфальте ведут себя странно. Повернулся — и замер. От моего тела падало две тени. Обе были вытянутыми, одинаковой длины, но расходились в разные стороны. Как будто свет бил сразу из двух источников, которых не существовало. Я шагнул — и тени двинулись каждая по-своему, не синхронно. Одна — послушная. Другая — запоздалая, хромая, как отражение, которому не хочется повторять.

В этот миг туман зашевелился шёпотом. Голос — тихий, женский, знакомый до боли:

— Ты видел это раньше.

Я обернулся. Никого. Только застывшие колонны, будка с пустым стеклом и те же бесконечные «Волги» за пеленой.

— Ольга? — выдохнул я.

Ответа не было. Но её слова продолжали жить в воздухе, повторяться эхом: Ты видел это раньше… Ты видел…

Я сжал записку так, что бумага чуть не рассыпалась в пальцах. «Петля». Слово било в виски молотком. Я вдруг понял: это не предупреждение. Это приговор.

И тогда в зеркале ближайшей «Волги» мелькнул силуэт — мой бегущий двойник. На секунду я увидел его перекошенное от ужаса лицо. Потом стекло потемнело, как выключенный экран.

Я остался один. Один — и сразу вдвое.

Я стоял между двумя собственными тенями, как между рельсами, и пытался выбрать, по какой из них уйти. Одна тень двигалась за мной послушно — копировала плечи, кисти, даже привычку чуть поджимать подбородок. Вторая — опаздывала, дёргалась, иногда шла вперёд, когда я ещё стоял. Как будто жила в другом монтаже.

— Ты видел это раньше, — прошептал туман. Голос Ольги тонко вибрировал в воздухе, как струна, задетая где-то за кадром.

— Где «раньше»? — спросил я пустоту. — В 93-м или в 2024-м?

Ответа не последовало. Только лёгкий стук — тук-тук — будто кто-то мелом касался асфальта. Я опустил взгляд: на площадке проступали свежие круги, один в другой, прямо под моей запоздалой тенью. Вторая — «послушная» — оставалась чистой.

Я шагнул к месту, где чертили круги. Запоздалая тень упреждающе дёрнулась, словно кто-то потянул её за нитку. В кармане шуршала записка. Я развернул её ещё раз, будто она могла ответить шифром, а не двумя строчками:

«Ты — не ты. Это петля.»

— Понятное дело, — буркнул я и сунул бумагу обратно.

Слева, в зеркале одной из «Волг», мелькнул я-девяностых — тот, что убежал. Теперь он шёл быстрым шагом вдоль рядов, оглядываясь на будку кассира. Будка была всегда слева, как бы я ни поворачивал голову; внутри — пустое стекло, но в его глубине плавала короткая надпись, как царапина на негативе: 12:93.

— Подожди, — снова позвал я и на этот раз рванулся вперёд.

Ряды машин складывались в коридоры. Металл пахнул ржавчиной, мокрой пылью и «Тосолом». Я почти бежал, задевая зеркала — те уходили под рукой, как холодная вода. Двойник мелькал то в одном стекле, то в другом — как рыба, которую нельзя достать: на расстоянии вытянутой ладони, но всегда по другую сторону.

— Стой! — сорвалось. — Я не враг тебе!

Он обернулся на полшага, и этого хватило: в его лице я узнал всё — упрямство, панический блеск, ту самую микросекунду, когда я понимаю и делаю вид, что ещё «не понял». И — побежал быстрее.

Я добрался до первой колонны, ухватился за пистолет — холодный, влажный. Шланг был отрезан, как нерв. На подставке валялся белый мел — толстая палочка, притрушенная пылью. Я поднял её, провёл черту — и тень, запаздывающая, слушалась мела, как метронома. Послушная — нет.

— Значит, ты — моя, — сказал я тени и провёл круг. — А ты — их.

Послушная дёрнулась, пытаясь влезть в круг, но её вытолкнуло, как магнитом одноимённых полюсов. Запоздалая улеглась точно по линии и, кажется, впервые совпала со мной.

— Хорошо. Идём по неправильной.

Я двинулся по кругам, как по следу. Ряды «Волг» расступались, будка оставалась слева, но дальше. Зеркала выпадали из перспективы, и я поймал себя на том, что не вижу себя в стекле — пустота. Это было легче, чем я ожидал.

Из-под одной машины выкатился цилиндрик. Я наклонился — кассета. На бумажной этикетке — шариковой: «Для М.Г.» Я автоматически щёлкнул ногтем по защёлке — внутри пусто. Пустота загудела, как ракушка. Я только усмехнулся и сунул кассету в карман — рядом с запиской. Пусть поговорят.

— Ты видел это раньше, — повторил голос. Уже рядом, почти у уха. На секунду мне показалось, что Ольга идёт параллельно, в белом халате, и туман на плечах её лежит как шаль. Я повернулся — никого. Только будка, только «Волги», только я — два.

Внезапно — свет. Фары с другого конца площадки вспыхнули, как молнии. На асфальте мои тени перекрестились, и от этого крестика по коже побежали мурашки. Я успел шагнуть назад — и на плитке, где я только что стоял, упали капли. Вода? Кровь? Они были бесцветны. Даже звук их был бесцветный.