Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Есть еще варианты? – участливо спросил Феликс Грин.

– Да. Упование на чудо. Что вам вдруг удастся достучаться до Внешнего Мира. Там доложат по инстанциям, шестеренки Галактического Братства совершат оборот, и нам объяснят, что происходит и во что мы вляпались. И, самое главное, что делать дальше. Или, напротив, чего не делать.

– Вы верите в чудеса? – спросил Грин с искренним интересом.

– Нисколько, – усмехнулся Кратов. – Не имеет значения, верю я или нет. Чудеса все равно происходят.

8

Одно красное солнце склонилось к закату, и тотчас же с противоположной окраины горизонта показался краешек другого солнца, тоже красного, хотя, пожалуй, более насыщенного и яркого, с отчетливым малиновым оттенком. Это сразу прибавило живости безрадостному белому ландшафту со сглаженными возвышенностями и заметенными низинами. Снег порозовел, а на тех участках, где ветер особенно старательно доставал до темного грунта, истончая покров до полной эскизности, залегли багровые тени. Эта розовая идиллия длилась недолго, потому что уже, ломая все обычные представления о смене времени суток, с двух сторон одновременно, навстречу друг другу восходили голубое и желтое светила, оба равно жаркие, гонористые, и каждое старалось перетянуть одеяло на себя, пробить низкий разреженный облачный слой своими лучами и захватить власть над миром. Розовые тона сменились болотными, с неприятной мертвенной зеленью в тенях. Акварельная условность уступила место кладбищу. Длинные смазанные тени холмов расслоились надвое, а то и натрое, вначале удлиняясь буквально на глазах, а затем с той же странной поспешностью укорачиваясь, чтобы на какой-то короткий миг вовсе сойти на нет. Три солнца упрямо и неотвратимо стремились к зениту, и необремененный точным знанием наблюдатель мог бы с ужасом и замиранием сердца предположить, что столкновение неминуемо, вот-вот последует вселенский катаклизм, этот холодный помертвелый мир обречен. Но нет: красное солнце, не завершив полного восхождения, по баллистической траектории устремилось к той точке, которую наметило себе для заката. Голубое чудным образом задержалось на взлете, поразмыслив, очертило петлю и ушло туда, откуда явилось. И только желтое, следуя неписаным законам и традициям, в надлежащий момент взошло в самый центр небосвода, отвоевав тем самым мимолетную власть над миром, пронизало своими лучами облачное сито и сделало снег таким, как ему и подобало, то есть безупречно белым, нетронутым и привычным человеческому глазу.

Гигантские белые фигуры, что стояли в оцеплении вокруг «Тавискарона», уже не внушали того трепета, как было поначалу. Язык нынче не повернулся бы окрестить их Всадниками Апокалипсиса. Скажете тоже – Всадники!.. Скорее всего они сходны были с нескладными пугалами, позабытыми среди убранного и оставленного на зимовку поля. В ходе недавней сшибки некоторые лишились конечностей, накренились либо вовсе рухнули. Теперь они торчали из-под снега, словно ненужный технический хлам. Что происходило внутри них, какие протекали процессы и энергетические токи, и происходило ли там вообще что-нибудь рациональное, не ведал никто.

9

– Я медик, – объявил Мурашов. – И что бы вы, Консул, обо мне ни думали, остаюсь медиком. Но я готов рискнуть.

– Ничего я о вас не думаю, – отрезал Кратов. – Я нормально отношусь к антропологическим альтернативам. Не забывайте, я ксенолог и всю жизнь только и делаю, что вожжаюсь со всевозможными альтернативами. И антропологическими в том числе, но далеко не в первую очередь. Не нужно было мне врать с самого начала. А то я сканирую ваш эмо-фон и вижу, что вы снова врете, хотя и не понимаю, в чем именно.

– Перестраховка, – уверенно сказал Мурашов. – Психологическая защита. Подозрительность как первичные симптомы экспансивно-параноидального расстройства.

– Вот именно, – сказал Кратов со злорадством. —

– О! – промолвил Мурашов, подняв указательный палец. – Классические танка, цитируемые вами к месту и не к месту…

– Почти, – сказал Кратов с непроницаемым лицом. – Автор пятистишия – урсиноид Бубб с планеты Церус III. У них там стихи, равно как и нравы, весьма простые и суровые.

– То-то я задумался, – негромко сказал Феликс Грин, – откуда у древних японцев хвосты.

Брандт изобразил на румяной физиономии гримасу страдания.

– Они снова нас убьют, – с громадным нежеланием вымолвил он.

– Быть может и нет, – энергично возразил Мурашов. – В конце концов, их предубеждение к антропологическим альтернативам, как нас с тобой обозначил доктор Кратов, может оказаться домыслом. Или случайностью. Они могли убить нас ненамеренно.

– И долго впоследствии о том сожалели, – язвительно ввернул Феликс Грин. – Искали ваши тела, дабы предать почетному погребению…

– Не старайтесь казаться циником, Феликс, – сказал Мурашов назидательно. – Во-первых, у вас не подучится. Во-вторых же, в нашем коллективе у вас иная социальная роль.

– Если вас снова убьют, – не унимался тот, входя во вкус, – мы все знаем, что делать дальше. И они тоже. Надеюсь, они поддаются дрессировке. Наконец, им может попросту надоесть вас убивать.

– Кстати, неплохой тест на разумность, – с каменным лицом заметил Кратов.

– И вы туда же, – укоризненно промолвил Мурашов.

В наступившей тишине, пронизанной невидимыми токами психологической напряженности, как нельзя кстати раздался звук гонга.

– О! – с нескрываемым облегчением воскликнул Мурашов. – Что это? Пора на ужин?

– Нет, – сказал Грин, лучась удовольствием. – К вопросу о разумности. Вернулись мои осмотрительные и благоразумные зонды.

10

…Участок долины со всех сторон был удачно укрыт от ветров скальными выступами, что давало все основания поименовать его «цирком». Когда-то эти скалы были частью горной страны, теперь утратившей прежнее величие, стертой и осыпавшейся. Когда-то… в прежней своей жизни, под лучами иного солнца, то есть до того момента, когда затейники-астрархи прибрали этот мир к своим хваталкам и погрузили в гравитационную паутину шарового скопления. По своим размерам цирк мало уступал какому-нибудь государству-княжеству из земной истории, и конному рыцарю потребовалось бы несколько суток, чтобы проскакать из конца в конец и донести адресатам благую весть. Нынче никто здесь не скакал и не княжил, но в цирке однако же происходила своя, не постижимая стороннему уму жизнь. Зонды-стрекозы выхватывали на лету отдельные фрагменты происходящего действа, пикируя с высоты, застывая в морозном воздухе, насколько позволяли их представления о безопасности, и свечкой уходили под прикрытие тугих облаков. При этом они, будучи объединены вложенной в них обновленной программой, успевали передать друг дружке визуальный поток, как эстафетную палочку, отчего картинка была практически непрерывной, устойчивой, но понятнее от этого не делалась. Белые обтекаемые громады Всадников выглядели почти привычно, если не считать того обстоятельства, что на сей раз они не стояли изваяниями, а совершали неспешное, обстоятельное движение по широкому кругу, вдумчиво переставляя конечности и покачиваясь на ходу, словно древние осадные башни. Было в этом кружении нечто гипнотическое, что мешало перевести взор на иные детали ландшафта, а там было на что поглядеть. В центре круга буйно порезвился с игрушкой-конструктором колоссальный ребенок, страдавший наклонностями к болезненному авангарду. В его распоряжении оказались все разновидности геометрических тел, с явным преобладанием цилиндров и призм. А еще он включил в композицию какие-то случайно подвернувшиеся под руку предметы с близлежащей свалки, кое-как все это соединил трубами произвольного сечения и в пароксизме сумбурного украшательства натыкал где ни попадя острые игольчатые мачты. И бросил, как только надоело. Судя по масштабам инсталляции, надоело далеко не сразу. Да, это была База, иначе и не назвать. Следуя модифицированной программе, стрекозы исполняли хитрый набор фигур высшего пилотажа, пока в глазах подключенных к их видеорецепторам наблюдателей не начинало рябить и двоиться, а затем отважно ныряли в самый центр инженерного хаоса. В эти мгновения информационный поток передавался с утроенной плотностью по особо защищенному протоколу, дабы избежать возможного искажения чужими защитными контурами. Что-то шевелилось и двигалось под снегом… в стенах Базы вскрывались невидимые люки, и оттуда на перехват зондам вырывались звенья Охотников… люки тотчас же схлопывались, словно их и не было, стены делались сплошными, гладкими и жирно лоснящимися, как и материал, из которого созданы были Всадники с Охотниками… самое большое сооружение, впрочем, серебрилось на свету грязноватой ртутью… позади него выстроились неровной дугообразной шеренгой непроницаемо-черные опрокинутые конусы, между которыми змеился, блестя алмазными гранями и рисуя причудливые вензеля, суетливый поток какой-то квазиживой мелкоты… ни малейшего намека на порталы, пропилеи, ворота или хотя бы банальные двери, пускай даже с навесными замками… Защитные контуры Базы не утруждали себя интеллектронной дуэлью с незваными гостями. Раскусив хитрый замысел Феликса Грина и отдав ему должное, они внесли коррективы в собственную тактику. Никаких сетей, никаких обстрелов энергетическими пучками. Старый добрый таран. С налету и в лоб. Учитывая разницу в размерах, это выглядело столкновением легкого фронтового штурмовика и цеппелина. Где ни один, впрочем, не уступает другому в живости нрава и маневренности, а площадь контакта становится тактическим преимуществом. Зонды были изготовлены из сверхпрочной металлокерамики, ударные нагрузки были им нипочем, потеря ориентации не становилась фатальной. Потратив какое-то время на хаотическое рысканье и даже ввинтившись пару раз мордами в снег, стрекозы упрямо восстанавливали боевые порядки и превращали примитивную тактику Охотников в развеселые пятнашки…